Боевой монах аж поперхнулся, услышав, что стоящий перед ним мужчина не просто поссорился с архиепископом Одборгским, но ещё и по причине несовпадения взглядов на Бога.

— Тем более, не положено, — наконец пришёл он в себя. — К адепту Илонне доступ возможен только боевым клирикам и нескольким высшим магам. И только по личному разрешению его святейшества и его премудрости гроссмейстера. Вы, я вижу, ни тем, ни другим не являетесь.

— Я немного маг, — чуть смутившись, сказал Герон. — Вот, смотри.

И над его перевёрнутой ладонью появилось облачко света, видимое даже в яркий день. Клирик недоверчиво ткнул пальцем в светлое облако и пожал плечами.

— Даже если это не фокусы, всё равно не пущу.

— Слушай, долгополый! — каршарец, не отличающийся долготерпением, отпихнул в сторону Герона и вызывающе уставился на клирика. — Если ты нас не пропустишь к нашей боевой подруге, то здесь и сейчас станет на одного дохлого клирика больше.

— Гунвальд, уймись! — попытался образумить друга Герон. — Королевским указом запрещены драки и дуэли.

Но каршарец уже разошёлся.

— Плевать! Никто ещё так не оскорблял сына славного Ольола! Чтоб меня не пустили к Илонке? Да я вас всех сейчас…

Солдаты выхватили мечи, один из них тут же заорал «Тревога, нападение», а остальные выставили острия мечей в сторону Гунвальда, явно намереваясь начать тыкать ими в каршарца. Неизвестно, чем бы всё закончилось. Скорее всего, на тревожный вопль сбежались бы все боевые клирики и остальная часть охраны, а потом, как и говорил Гунвальд, у входа в охраняемый шатёр улеглись бы и клирики, и солдаты, причём, отнюдь не добровольно и, вполне возможно, с повреждениями различной степени тяжести. К счастью, в этот момент полог шатра откинулся, и появился не кто иной, как сам архиепископ Одборгский.

— Что здесь происходит? — слегка щурясь от света, спросил он.

— Нарушители, ваше святейшество! — рявкнул клирик. — Пытались прорваться внутрь.

Одборг посмотрел на сердитого каршарца, затем на невысокого, но крепкого мужчину, и остановил взгляд на группке детишек, стоявших чуть поодаль.

— Мелкие тоже нападали? — еле заметно усмехнулся архиепископ, но тут же посерьёзнел и сурово обратился к Гунвальду: — Я спросил, что здесь происходит. Отвечайте!

Гунвальд лихорадочно пытался вспомнить, как надо правильно обращаться к высшему священнику. Так и не вспомнил.

— Ты… это… святой папаша, не бухти. Мы с Героном пришли проведать боевую подругу, а твой пёс нас не пускает.

Герон, услышав подобное обращение к высшему церковному лицу государства и предстателю Бога на земле, только глаза закатил. Охрана шатра — и мирская, и клирикальная часть, в ужасе отступила на пару шагов, ожидая, что его святейшество сейчас обрушит на святотатца если не громы и молнии, то проклятье точно. Сам же архиепископ только хмыкнул и ткнул пальцем Гунвальду в грудь.

— Я тебя помню. Когда мы приехали к Григоту, охваченному чумой, тебя куда-то вытащил Адельядо. И тебя помню, монах.

— Я уже давно не монах, — Герон криво усмехнулся. — Как раз со времён той нашей встречи.

— Да? Значит, исполнил сказанное? Жаль, жаль.

— Я ни о чём не жалею! — резко отозвался Герон. — Клан меня принял, я сражался плечом к плечу с собратьями до тех пор, пока во мне не проснулся магический талант. Пусть он почти бесполезный, но и за такой брата Герона зашпыняли бы святые отцы. А клан верит мне, и за него я готов отдать жизнь.

— Брата Герона? — нахмурился архиепископ. — А… погоди-ка…

Высший церковник нахмурился и погрузился в неведомые остальным размышления. Охрана шатра и пришедшие молча ждали, чем они закончатся. А Одборг лихорадочно вспоминал, почему же ему кажется таким знакомым имя этого человека, которого он и видел-то один раз в жизни и на протяжении всего нескольких минут. Ведь кроме той короткой встречи было что-то ещё. И Одборг вспомнил. Имя бывшего монаха упоминал Единый — голем тогда даже коротко объяснил, почему не помог монаху и позволил его возлюбленной умереть. Потому что, останься она в живых, монах Герон погиб бы от руки своего лучшего друга каршарца, а тот, в свою очередь став калекой, через год-другой был бы зарезан в кабацкой драке. Одборг посмотрел на Гунвальда — похоже, он и есть тот каршарский друг. А ещё архиепископ вспомнил слова Единого, что божественный свет останется с Героном даже после смерти сверхголема.

«Ай-яй-яй, старый я пенёк, — пожурил себя архиепископ. — А ведь мне докладывали про странного бывшего монаха в Григоте, который неведомым светом замедляет зомби. Вот только по утверждениям отца Земестрия свет этого монаха не имел ничего общего с мощью Единого.»

— Останется, значит, свет? — пробормотал Одборг себе под нос. — Скажи-ка, брат Герон…

— Я же сказал, что больше не имею отношения к церкви! — резко перебил священника Герон.

— Хорошо, — покладисто согласился архиепископ. — Герон, ты упомянул о магическом таланте. Можешь показать?

— Только что показывал, — буркнул Герон. — Но могу ещё раз.

Он выставил вперёд руку, и над его ладонью вспыхнуло небольшое облачко света. Архиепископ, как и несколькими минутами ранее боевой клирик, подошёл поближе и ткнул пальцем в невесомый свет.

— Хм, действительно, на силу Единого вообще не похоже.

— Это же сказали боевые клирики, которых церковь разместила в Григоте, — кивнул Герон. — Ни они, ни маги не сумели определить, что это такое вызываю я и мои подопечные.

— Подопечные? — вскинулся Одборг.

— Да, мои воспитанники. Они тоже умеют вызывать облака света, и вскоре будут делать это лучше своего наставника, — и Герон указал на трёх мальчишек и девочку, стоявших позади каршарца.

Архиепископ отметил, что вампирские пацаны держат руки поблизости от коротких мечей, и усмехнулся. Похоже, они готовились вступить в драку на стороне своего наставника и каршарца. Да и девчонка стоит, набычившись — тоже явно собиралась поучаствовать в схватке. Тут он встрепенулся, услышав последние слова Герона, который продолжал рассказывать о своих подопечных.

— Что? Чувствовала боль Единого? — переспросил Одборг.

— Да. И когда она сказала, что Единый уже почти окончательно сошёл с ума от боли, старейшины клана приказали начинать переезд.

Архиепископ округлил глаза — вот это да! Сколько, оказывается, интересного и загадочного происходило здесь, а он ничего об этом не знал. Надо бы сделать выволочку отцу Земестрию за невнимательность и небрежение. Сказал, что свет Герона не имеет ничего общего с силой Единого, и успокоился. А ведь мог бы и поэкспериментировать. Хотя, если сверхголем был прав, то ничего бы клирики не узнали. Как, впрочем, и маги. Потому что Единый назвал свет Герона божественным. А люди как-то ещё не доросли до божественных высот. Кроме, разве что Герона и детей.

— Ты, это, ваше святейшество, — встрял в их беседу Гунвальд, который наконец-то вспомнил, как правильно обращаться к высшему церковному лицу, — прикажи своим пропустить нас к Илонне. А то ведь придётся им идти к магам, восстанавливать сломанные челюсти.

Боевые клирики, число которых уже возросло до шести, заворчали и начали засучивать рукава светлых ряс. Хотя они и были монахами, но подраться тоже любили. Архиепископ движение руки оборвал их приготовления к драке и сказал:

— Пропустите их. Всех, детишек тоже.

И вошёл в шатёр. За ним, вызывающе задрав подбородок, шагнул Гунвальд, потом Герон и дети.

— Госпожа Илонна, к вам пришли друзья, — сказал архиепископ.

Женщина, исполняющая роль сиделки при Илонне, тут же отошла в сторону. Гунвальд подошёл к ложу, на котором лежала девушка, и, вместо приветствия, выругался. Герон хотел было шикнуть на друга, но и сам, увидев, во что превратилась их подруга, произнёс несколько ругательств. Дети остановились и теперь издали смотрели на ослеплённую, безрукую и безногую девушку.

— Просто красавица, да? — криво ухмыльнулась Илонна. — Гунвальд, Герон, рада вас… слышать.