Адельядо откашлялся и сказал:

— Итак, то, что было предсказано, свершилось. Голем, некогда созданный из жизней и умений четырёх величайших магов прошлого, известный всем нам под именем Единый, перестал быть. И хотя он в своё время оставил нас с крохами магической энергии, подобрав под себя основную долю мирового запаса, лично я не могу относиться к нему, как к захватчику, или злорадствовать по поводу его кончины. Единый защищал наш мир от проникновения демонов, и для этого ему понадобилась огромная магическая энергия. Да, за триста лет из-за Единого магия превратилась в жалкое подобие того, чем некогда была. Но теперь… теперь мировая энергия освободилась. Вы все, без сомнения, уже почувствовали возросшую силу всех заклинаний. И это только начало. Вскоре мировое равновесие распределит энергию по всей планете, и тогда мы начнём пожинать плоды увеличения мощи наших заклятий.

Гроссмейстер прошёлся вдоль стены, а за его перемещениями следили двадцать пар глаз.

— И не все плоды пойдут нам на пользу. Не далее, как час назад, я был свидетелем неприятного случая. Магистр-воздушник явно не рассчитал возросшую силу заклятья и создал вместо уборочного смерчика настоящий торнадо. Хорошо хоть мастер Росс оказался рядом и сумел сначала перехватить управление, а затем отправить торнадо вверх, в небеса. Но даже так пострадали крыши четырёх домов по соседству с Академией. И одного молодого дракона, именно в этот момент вздумавшего взлетать, едва не размазало по стене одной из академических башен. Мастер Росс, какова по вашим прикидкам была сила заклятья?

Возрастной мастер, не поднимаясь с места, ответил:

— На порядок большая, чем обычно магистр Дартун использовал. Он не ожидал поступления такого количества энергии, вот и слегка растерялся.

— На порядок, вдумайтесь! А где гарантия, что через неделю или месяц сила заклятий не возрастёт на два порядка? Что тогда будет со всеми нами? Самый слабосильный адепт вместо зажигания свечи устроит нам настоящий пожар. Заклятье минимальной конденсации влаги превратится в потоп. Охлаждающий сквознячок станет ураганом, который разотрёт в кровавую пыль всех, кто окажется в помещении. Врачеватели в попытках залечить порез вырастят на больном новую руку или ногу — третью или четвёртую, уж не знаю. А артефакты могут начать просто взрываться, ведь ни в одном из них нет контрольного контура. Или я не прав, мастер Ингвальт?

— Правы, ваша премудрость, — кивнул мастер Ингвальт, руководитель артефакторного направления. — Раньше у нас просто не было необходимости ограничивать энергию, её и без того не хватало.

— А теперь у нас будет её избыток. И с этим нужно что-то делать, причём, уже сейчас, а не завтра. Итак, первое, что я вижу: необходим жесточайший контроль всех, абсолютно всех заклинаний. Не только боевых, но и обычных бытовых. Пример магистра Дартуна у нас перед глазами. Ваша задача: донести до самого последнего адепта всю серьёзность происходящих с магией изменений. Устраивайте собрания факультетов, рассылайте письма тем, кто находится в отъезде, проводите личные беседы, но чтобы в ближайшие дни каждый член магического сообщества знал, что он должен контролировать даже самое слабенькое заклятье так, словно это высшая магия. Кстати, о высшей магии: я личным указом запрещаю вам всем проводить любые эксперименты в Академии с заклятьями выше третьей степени урона. Хотите потренироваться — добро пожаловать на дальний полигон. Там, по крайней мере, вы не разнесёте полгорода. Да, ваше святейшество?

Архиепископ Одборгский, уже давно принятый всеми членами академического сообщества, как человек сочувствующий делу восстановления магии, тоже присутствовал на собрании. Высший церковник поднял руку, дождался, когда гроссмейстер предоставит ему слово, и спросил:

— Уважаемые господа маги, а как быть нам? Я имею в виду не только боевых клириков, но обычных священников, работающих в связке с магами. Получается, наша совместная деятельность прекращается?

— Это временно, ваше святейшество, — церемонно ответил Адельядо. — Наши специалисты нащупают границы безопасности, после чего всё вернётся на круги своя. И, скорее всего, работа даже улучшится, ведь с повышением силы магии можно будет вылечить большее количество страждущих.

— А клирики?

— Тут сложнее. Но принцип остаётся тот же. Боевые маги освоятся с изменившимися обстоятельствами, и совместная работа с клириками будет возобновлена.

Архиепископ Одборгский кивнул и больше участия в обсуждении магических проблем не принимал. Когда гроссмейстер Адельядо объявил о завершении собрания, и высшие маги начали покидать кабинет руководителя, Одборг остался на месте. Адельядо дождался, когда они останутся вдвоём, и только потом спросил:

— Что?

— Я хотел бы посетить Илонну.

Гроссмейстер недовольно поджал губы.

— Зачем? Эта упрямая ослица решила умереть. Видите ли, ей нанесли слишком глубокие душевные раны, чтобы она могла жить дальше. Она мне, Дево и Мернаэлю так и заявила.

— Душевные раны — это как раз по моей специальности, — заметил церковник.

— Не думаю, что ты сумеешь ей помочь.

— Ты уже списал её? — поднял бровь Одборг. — А как же слова Единого?

— Да надоели мне его слова! — разъярился гроссмейстер. — Сделай то, не знаю что! Мы носились с этой вампиршей, как дурень с писаной торбой! Пылинки с неё сдували. Позволяли то, что никому другому не разрешали. И что в результате? Она, как последняя идиотка, попала в ловушку, превратилась в калеку и теперь желает умереть.

— Но она ещё жива и в разуме, как и говорил Единый.

— Поверь, Оди, это ненадолго. Уж упрямства этой девчонке не занимать — если сказала, так и сделает. Так что, можно забыть о её существовании.

— И всё-таки, я бы хотел поговорить с ней напоследок.

— Ты такой же упрямый осёл, как и она, — сердито запыхтел гроссмейстер. — Ну, если так хочешь, поговори с ней по-родственному, по-ослиному. Вот тебе амулет-ключ от её комнаты.

Архиепископ не стал заострять внимание на сравнении себя с копытным — понятно, что гроссмейстер слишком расстроен происходящим, чтобы контролировать словоизвержение. Взял небольшой амулет на кожаном ремешке и удалился. Дорогу к медблоку ему пришлось спрашивать — амулет пути указать не мог. Какой-то магистр-водник любезно проводил церковника до нужной комнаты и ушёл. А Одборг довольно долго стоял перед толстой деревянной дверью, затем решительно выдохнул и поднёс ключ к считывателю. Прозвучал мелодичный сигнал, и дверь слегка приоткрылась.

Архиепископ вошёл, внутренне ожидая увидеть на кровати бездыханное тело. Но девушка-вампир была ещё жива. Замотана, правда, в бинты с головы до ног. Церковник подошёл к кровати и сел на краешек.

— Кто здесь? — из-под бинтов раздался глухой голос.

— Это архиепископ Одборгский, дитя. Я хочу поговорить с тобой.

— О чём, святой отец?

— Сначала хотел отговорить тебя от намерения умереть, — честно ответил высший священник. — Поскольку такие желания противоречат самой сущности человека или вампира. Но потом я подумал, что не имею права судить тебя. На твою долю пришлись слишком сильные испытания, и далеко не каждый способен их выдержать. Сказать откровенно, я не знаю, как поступил бы на твоём месте. Наверное, мне бы тоже захотелось вечного покоя.

Сквозь щель в бинтах Одборг увидел, как губы девушки слегка скривились, а потом сжались в узкую полоску.

— Я не хочу вечного покоя. Я буду жить.

Если бы сейчас кто-нибудь подкрался к архиепископу и огрел дубиной по затылку, даже это не произвело бы большего ошеломления, чем услышанные слова. Одборг выпучил от удивления глаза и переспросил:

— Хочешь жить?

— Хочу. И буду. Я обязана выжить. И я выживу, назло всем.

Столь радикальная смена ориентиров слегка смутила архиепископа. Адельядо утверждал, что вампирша уже стоит одной ногой в могиле, причём, добровольно, однако же сейчас Одборг слышал совершенно другое. И поневоле ему закрались сомнения в психическом здоровье девушки. Всё-таки, такие тяжкие испытания не могли пройти бесследно.