В моей груди дыра, и я чувствовала, что она увеличивается с каждым днем.

Даже будучи ребенком, я помнила эту… тяжесть, хотя и не помню, когда она началась.

Он всегда там была.

Это знание не принесло мне покоя, и я не могу найти в себе сил остановить боль.

Чего-то не хватает.

Моё тело, моё сердце, моя гребаная душа жаждали… чего-то.

Голова пульсировала, тело устало, я чувствовала всё, но в то же время ничего. Неделя выдалась просто ужасной, хотелось просто передохнуть, съесть бургер и поспать.

Машина звякнула, и водительская дверь открылась. Я подскочила, но быстро пришла в себя, когда Зак сел. Я была глубоко погружена в свои мысли, и дождь заглушал звук его шагов, приближающихся снаружи.

Я смотрела, как Зак завёл машину и уехал, не сказав ни слова и не взглянув на меня. В глубине души я была рада, что он не видит моих слезящихся глаз. Он сменил костюм на чёрные спортивные штаны, напомнив мне о том дне, когда он загнал меня в угол в библиотеке. От этого воспоминания мое лицо вспыхнуло.

— Пристегни ремень безопасности. — Его глубокий голос пронзил темноту, когда мы выезжали из Бронкса. Ни единого взгляда на меня.

Мне потребовалось некоторое время, чтобы понять, что он сказал.

Верно.

Я отвернулась и пристегнула свой чертов ремень безопасности. Так всегда случалось, когда он меня отвлекал…

От скуки, а может, чтобы отвлечься, я сосредоточила внимание на его руках. Но потом вспомнила, как, по моим ощущениям, его руки будут ощущаться на моем теле после того сна, и теперь мне нужно что-то другое, чтобы отвлечься.

Когда мы выехали на шоссе, я отвернулась и посмотрела в окно. Я зевнула, но знала, что в ближайшее время не усну: слишком много всего крутилось у меня в голове.

Может быть, это изнеможение, а может, поражение, но я не спросила, куда Зак меня везёт. Я не могла заставить себя.

Остаток поездки прошёл в тишине, и прежде чем я успела опомниться, мы вернулись на Манхэттен. Зак припарковался на обочине закусочной, куда, как я догадалась, мы и направлялись поесть. Я была практически голодна; такой голод я не испытывала с тех пор, как проходила испытания на выживание в том, что, как я думала, было ЦРУ.

Через несколько минут мы сели за стол, ожидая еду.

Зак сидел передо мной, молча наблюдая за мной. На этот раз я не ответила ему взглядом, сосредоточившись на надрезах на деревянном столе. Однако тишина с каждой секундой становилась всё гуще, затягиваясь между нами, пока я не начала задыхаться от ее напряжения.

— Что я сделал такого плохого, что ты даже не можешь на меня посмотреть?

Мои брови сошлись на переносице, когда я наконец встретилась с ним взглядом. Я ждала, что раздражение переполнит мою грудь, но этого так и не произошло. Я просто оставалась равнодушной к его нарциссизму.

Мужчины. Не всё в них было связано с сексом.

Когда я не ответила, он наклонился вперед, опершись предплечьями на стол. — Не надо. Ответь мне.

Мне хотелось. Мне хотелось накричать ему в лицо и высказать всё, что он сделал, что причинило мне боль. От попыток понравиться мне до того, как он сам меня полюбил. Мне хотелось вбить ему в голову, что у меня всё было прекрасно, пока он не решил войти в мою жизнь.

Я опустила глаза. Я слишком чертовски устала и голодна, чтобы продолжать этот разговор.

Сардонический вздох вырвался у него. — Знаешь, что смешно?

Ничего.

Все испорчено.

И именно в такие моменты он наполнял меня огнем таким сильным, что потушить его я могла только насилием.

Он не произнес ни слова, пока я снова не встретилась с ним взглядом.

— Когда ты думаешь, что за тобой никто не наблюдает, ты забываешь, что я всегда это делаю.

Мое сердце упало, как тяжесть между ног.

— Когда ты хочешь отдалить нас друг от друга, ты только сближаешь нас.

Мое тело физически напряглось, несмотря на мои попытки скрыть эмоциональный дискомфорт.

Он продолжал смотреть на меня всё теми же темными, как ночь, глазами, а я просто смотрела в ответ. Я не ответила, потому что знала, что это правда.

Между нами было какое-то магнитное притяжение, но это еще не означало, что все было правильно.

— Но потом ты вспоминаешь, что ты со мной, и... — Он слегка покачал головой. — Ты снова становишься несчастной.

Что-то такое, чего я не осмелилась расшифровать, мелькнуло в его глазах, и, когда я снова отвела взгляд, по мне пробежала капля стыда.

Он говорил то, чего нам не следовало говорить. Я не должна знать, что у него есть хоть малейший шанс на то, что он испытывает ко мне что-то настоящее. И он не должен знать, что мой разум невольно размышлял о возможностях, когда я притягивала его ближе, а не отталкивала. Это то, что мы должны оставить в неведении. Произнесение этого вслух не принесло бы пользы ни одному из нас.

Мучительное молчание повисло между нами, прежде чем он снова его нарушил: — Скажи мне. Почему ты меня ненавидишь?

— Я тебя не ненавижу, — резко ответила я, встретившись с ним взглядом. Я не знала, зачем мне давать ему понять, что я на самом деле его не ненавижу. Я должна быть рада, что он так решил. Нам обоим было бы легче, если бы это было правдой.

Казалось, откровенность моего ответа каким-то образом удовлетворила его.

— Тогда что же это? — спросил он, а затем добавил: — Правду.

Я глубоко вздохнула и оглядела закусочную. — Я тебя не знаю.

— Правду, — строгий голос Зака заставил дрожь пробежать по моему телу.

Я снова встретилась с ним взглядом и облизнула губы. Почему я так себя вела? Слова вылетели из меня прежде, чем я успела осознать, что говорю. — Я тебе не доверяю.

Он нахмурился, откинулся на спинку стула, скрестил руки и продолжил смотреть на меня еще пристальнее, чем прежде.

— Я не давал тебе повода мне не доверять.

Я закатила глаза. Мужчины никогда не понимают, каково это – быть женщиной; никогда не узнаешь истинных намерений человека. — Ты не дал мне повода доверять тебе.

— Чушь собачья.

Я посмотрела на него так, словно хотела дать понять, что не хочу об этом говорить.

Зак посмотрел на меня так, словно ему было совершенно всё равно. — Я всегда слежу за тем, чтобы ты добралась домой в целости и сохранности.

— Да, заплатить за такси — это действительно героический поступок, — съязвила я, хотя у меня от одной мысли об этом начинали порхать бабочки в животе.

— Я всегда тебя защищаю.

— Как будто я сама не могу этого сделать? — саркастически рассмеялась я, глядя на его дерзость. — Кто, по-твоему, защищал меня до твоего появления, гений?

— Я убил ради тебя, — процедил он сквозь зубы. — Дважды.

Мое терпение лопнуло окончательно.

Я хлопнула ладонями по столу и наклонилась вперед. — Не притворяйся, будто это не просто часть твоей жизни. Я знаю, что ты убийца.

Его ноздри раздулись. — Серийный убийца — это больше, чем три трупа. Массовый убийца — это больше, чем четыре. — Он помолчал и наклонился над столом, его лицо оказалось всего в нескольких дюймах от моего. — Кем это тебя делает?

Моя грудь вздымалась от эмоций, когда его слова дошли до меня.

Кем это тебя делает?

Выживший. Боец.

Но я бы никогда не рассказала ему об этом.

— Иди спроси это у зеркала. — Мои слова пронзили воздух, не разрядив напряженную обстановку. Я готова поспорить на что угодно, что наши цифры совпадут.

Я так устала и зла, что не могу ясно мыслить. Я сделала то, что умела всегда: убежала.

Мария

Настоящее

Я бежала до самой середины Манхэттенского моста.

Моё дыхание было громким, кровь шумела в ушах, когда машины проносились мимо меня на большой скорости. Однако на мосту больше никого не было. Было поздно – люди спали дома. Чем бы я тоже занималась, если бы меня не похитил один темноволосый мужчина.