Беседа коснулась некоторых практических аспектов вербовки. Одним из них был вопрос об эмблеме легиона. Геддес, возможно, никогда в своей жизни не видел "маген-давид", и шутливо преподнес объяснение его важности. Жаботинский, докладывал он, сообщил: "Евреи, будучи очень сентиментальными людьми, придающими большое значение символам, весьма предпочли бы собственную эмблему. Щит царя Давида, представляющий собой два перекрещивающихся равносторонних треугольника с львом в центре.
Треугольник, как я понимаю, символизирует троицу, но в чем причина двух троиц, я объяснить не могу. Он уверяет, что, если к воротнику обычного мундира хаки добавить какую-нибудь бело-голубую нашивку, это очень поможет в вербовке".
Жаботинский призывал к тому, чтобы у солдат Еврейского легиона была возможность дослужиться до любого ранга, оставаясь в легионе. Он пролил свет для Геддеса на взаимоотношения британских евреев и их иностранных братьев по вере. "Он сообщает, — пишет Геддес, — что в Ист-Энде Лондона и в Манчестере, и в Лидзе, и в Глазго евреи иностранного происхождения относятся к истинно британским евреям как к практически иной расе. Они утверждают, что эти евреи позабыли о своем еврействе, стремясь стать британцами, и называют их, по словам Жаботинского, "разбавленными" евреями.
Он также сообщил, что если мы хотим успешно вербовать евреев, следует четко разъяснить, что они не будут под командованием британских евреев.
По его мнению, они скорее согласны на британских офицеров неразбавленного британского происхождения, будь то английского, шотландского, ирландского или уэльского, чем на наличие британского еврея в офицерском составе, разве что тот уже отличился в боях".
Следовало с очевидностью, что и организацию, и вербовку, как настаивал Жаботинский, не стоило поручать существующему Еврейскому комитету по вербовке, состоящему преимущественно из ассимиляторов, пытавшихся в прошлом вербовать российских евреев в британскую армию.
Геддес выразил доброжелательный скептицизм о прикидке Жаботинского, что может быть составлена пехотная дивизия. "Ему повезет, если наберется численность бригады".
В заключении докладной он, тем не менее, недвумысленно порекомендовал, что как только постановление будет принято и согласие России (на вербовку ее граждан) получено, "следует действовать в согласии с его рекомендациями"[366].
Очевидно, что было установлено дружеское взаимопонимание: спустя несколько дней Жаботинский писал Геддесу подробно из Хазлей Даун. Он напоминал, что, хоть "пропаганда за вступление в легион должна начаться только после принятия постановления, подготовительные шаги следует предпринять немедленно".
Его собственная предыдущая кампания проходила исключительно в Лондоне; теперь же нужна была организация по всей стране. Поскольку численность сторонников легиона возросла значительно после захвата Эль-Ариша и русской революции, крупные и влиятельные организации, способные начать кампанию, могли быть созданы в каждом нужном городе.
Затем Жаботинский вернулся к еще одному решающему вопросу. Он вновь напоминал, что 24 русских еврея 20-го Лондонского подразделения подлежали тренировке согласно плану как унтер-офицеры под командованием С. С. М. Кармеля, еврея, родившегося в Великобритании, но владеющего идиш. Он подчеркивал, что нужно большее число знающих идиш или русский.
"Подходящие кандидаты, — добавил он, — найдутся среди зачисленных британских евреев с русскими родителями, особенно в частях, набранных в Восточном Лондоне. Я просил моих лондонских друзей составить, частными усилиями, такой список, но, естественно, их источники не могут быть исчерпывающими. То же самое по официальным каналам может быть сделано быстро и тщательно. Эти офицеры могут быть переведены, если это необходимо, в 20-й и присоединены к группе унтер-офицеров. Сам факт совместных учений разовьет в них чувство единения, в котором новые подразделения так нуждаются".
Это, конечно, был момент очень важный.
Тем не менее необходимость привлечения к предприятию как можно больше британских евреев постоянно была у него на уме. Легион становился реальностью, но он должен был стать демонстративно Еврейским легионом, связанным с Палестиной, а не просто частью "иностранцев". В своем "Слове о полку" он писал о классе инструкторов собственного взвода: "Дик Кармел (мы его уже застали в 20-м батальоне, и, услышав, что устраивается еврейская рота, он попросился к нам) был юноша совершенно английского воспитания, родом откуда-то из Уэльса, где совсем нет евреев: на идише он едва знал несколько слов и знал, хотя и в исковерканном виде, какие-то молитвы. Но в наших "boys" он сразу влюбился, а по немногу стал и сторонником нашего плана. Притом он был бесспорно одним из лучших и наиболее "хватких" ("smart") инструкторов, каких я вообще встречал за все время в армии.
Я очень люблю воспоминания того лета. По утрам мы со всей командой уходили в зеленые холмы Хэмпшира. Иностранцы наслышались о лондонских туманах и не знают, что Англия, пожалуй, самая очаровательная страна в Европе, изумительно богатая речками, рощами, маленькими мягкими холмами, селами, похожими на пейзаж с открытки, — и в особенности зеленая, такая изумрудно-зеленая, как никакой другой край на свете. Хэмпширские "Downs" вокруг Винчестера, где находился наш лагерь, — кусок тихого рая. Там мы проводили целые дни, и там завершалось унтер-офицерское обучение моих товарищей. Я правду сказал лорду Дерби — это были первоклассные солдаты, во всем батальоне говорили об их стрельбе и штыковой работе. Осталось только научить их искусству командования. Кармел заставлял их по одиночке вылезать на холм и оттуда подавать команду так, чтобы на соседнем холме было слышно. Мы им читали элементарные лекции по теории военного дела. Дали понятие о тактике, стратегии, фортификации. Они чертили топографические наброски, сами устраивали потешные маневры. Я думаю, что в общем они получили не только унтер-офицерскую подготовку, но отчасти и кадетскую. Маленькая "комиссия" из гебраистов тем временем выработала командную терминологию по-древнееврейски: впоследствии ею пользовались в нашем 3-м (палестинском) батальоне, а еще позже, в черные дни, — в иерусалимской самообороне. Это были милые, толковые, смелые юноши. Многие из них живут теперь в Палестине; для других благодарный еврейский народ не нашел места на исторической родине; двух из них я встретил в Нью-Йорке; а некоторые спят под знаком Щита Давидова на горе Елеонской"[367].
Геддес и Жаботинский пришли к соглашению: полк будет Еврейским полком. На его нашивках, помимо бело-голубой полосы на воротнике, будут менора и ивритское слово "Кадима" (означающее и "вперед" и "на Восток"). Геддес поинтересовался, кто будет командиром. Есть ли у Жаботинского еврейский кандидат? Вопрос этот был трудным, но Жаботинский знал на него ответ.
"В кармане у меня лежало письмо Паттерсона из Дублина: По моему глубокому убеждению, вам нужен полковник-еврей. Я был бы счастлив опять вести в огонь еврейских солдат; но и справедливость, и интересы нашего дела требуют, чтобы честь эта досталась еврею.
Правильно — только где такого найти? В ассимиляторском окружении майора Лайонела Ротшильда можно было найти человека с подходящим чином — но уж очень я разборчив в применении титула "еврей". Изо всей этой компании один только офицер отнесся к нашему делу сразу "по-еврейски" — звали его майор Шенфильд, и он, насколько мог, был нам полезен в первое время моей работы. Джеймс Ротшильд тогда уже перешел из французской армии в канадскую, но он еще был поручик. Л. М. Марголин, тот австралийский поручик, о котором я упоминал в рассказе о Габбари, о котором часто с тех пор думал, был уже, правда, майором, но он стоял где-то во Фландрии со своими австралийцами и не согласился бы уйти с фронта. О полковнике Ф. Сэмюэле я тогда еще не слыхал. Но при всем уважении к упомянутым именам, я и теперь думаю, как думал тогда, что историческую честь эту честно заслужил другой: тот, кто не постыдился стать во главе еврейских "погонщиков" и сумел сделать из них боевую единицу, при упоминании которой военный министр наклоняет голову; тот, кто и в госпитале думал о нас и продолжал нам помогать, составляя книгу, которая потом много нашумела, — "С сионистами в Галлиполи"; тот, который поверил в нас с первого момента, когда еще все над нами смеялись.
