Их доводы были продуманы: объектом Жаботинского стала бы не инертная, в основном постаревшая, сионистская верхушка, а молодежь, окунувшаяся в головокружительную атмосферу революционных перемен и расцветающего сионистского самосознания.
Бесполезно гадать о возможном воздействии захватывающих речей Жаботинского на молодое еврейство России в такой исторический момент и о том, какого политического результата можно было достичь за полгода, остававшиеся до большевистской революции. Несмотря на жизненную важность задачи, на то, что и время, и место, отведенные на нее, были настолько созвучны его духу и дарованиям (не говоря уже о возможности воссоединения с семьей), Жаботинский решительно отклонил приглашение. Точнее, он выразил согласие при одном условии: сначала должен быть сформирован легион.
В письме Грэхему он разъяснял:
«На сегодняшний день сионистская идея стала синонимом британской Палестины, и, следовательно, Сионистский легион может быть сформирован только в Великобритании. Впоследствии он сможет принимать подкрепление из России или США. В политическом отношении вопрос о том, могут ли эти иностранные новобранцы вступить фактически в его ряды, является второстепенным. Иностранный отдел заинтересован в движении за него как таковом, в том, что тысячи молодых евреев России выступят в поддержку военных действий и за Англию, — в пробританской и провоенной кампании в прессе, на митингах и демонстрациях, которые возникнут как следствие. Я убежден, что в состоянии претворить это в жизнь, — при условии, если вы обеспечите отправной момент, ядро еврейского полка в Палестине под британским флагом. Полагаю, что общественная кампания не должна ограничиваться евреями. В моем распоряжении будет, по моим расчетам, большинство ведущих газет России. Без преувеличения моих скромных возможностей и не рассчитывая на всевозможные чудеса, я попросту уверен: Россию легко воспламенить для величайшего провоенного движения и разжечь его можно, если приложить целенаправленное усилие воли и эффективный боевой клич.
Что касается евреев, боевым призывом станет Палестина — цель, требующая победы, — и легион в качестве живой связи каждого еврея с военной задачей".
Ободренный тем, что, несмотря на промедление, его замысел завоевал приоритет в британском правительстве, Жаботинский стремился отделить вопрос о легионе от вопроса о вербовке временных жителей. Ядро, необходимое для "целей иностранного отдела", можно было сформировать без их участия: "Военное министерство может попросту выбрать 1000 британских евреев из разных подразделений — так же, как выбираются переводчики, музыканты или инженеры, — дать им конкретное имя и знаки отличия, и дело будет приведено в исполнение. И, между прочим, парадное шествие этого батальона в Уайтчепле в какую-нибудь субботу, со всеми знаками отличия и знаменами, сделает больше для мобилизации временных резидентов, чем любая иная форма пропаганды. Положив такое начало, можно заняться работой в России и Америке".
Судя по содержанию этого письма, Жаботинский не знал об оживленных дискуссиях в кабинете министров, состоявшихся в предшествующую неделю.
Предложение разведывательного отдела разрослось в иностранном отделе в проект, по которому правительство непосредственно сформировало делегацию ведущих сионистских деятелей — Исраэля Зангвила, Исраэля Коэна, Хаима Вейцмана и Жаботинского — для визита в Россию с целью убедить русских евреев в необходимости их поддержки войны, поскольку еврейские чаяния относительно Палестины могут осуществиться только после поражения Германии. Это предложение было телеграфировано в Петроград послу Бьюкенену. Телеграмма содержала существенное дополнение. Процитировав вывод Жаботинского, что"…одним из лучших способов борьбы с еврейской пацифистской и социалистической пропагандой в России будет поддержка еврейских национальных устремлений в Палестине", отправитель продолжает: "Вопрос о сионизме очень сложен, но мне хотелось бы, для начала, выяснить Ваше мнение: поможет ли улучшить внутреннюю обстановку и международное положение России заявление союзников о поддержке еврейских национальных устремлений?"
Таким образом, иностранный отдел впервые высказался за идею просионистской декларации, как того добивались Жаботинский и Вейцман. Обеспокоенность русской склонностью к пораженчеству и вера, что еврейское национальное сознание достаточно сильно, привели бы к тому, что в случае согласия Бьюкенена декларация Бальфура была бы принята на полгода раньше.
Он же активно воспротивился. Он не разделял веры в энтузиазм евреев России по отношению к сионизму и выразил сомнение в эффективности постановлений в поддержку еврейских национальных устремлений.
Марк Сайкс, находившийся тогда в Египте, следил за развитием событий. Он был вне себя от гнева по прочтении бьюкененовского ответа. Аарон Аронсон, присутствовавший при этом, заметил в дневнике: "Сайкс рвал на себе волосы от бьюкененовской глупости".
Грэхему Сайкс сообщил телеграммой:
"Я придерживаюсь мнения, что британское посольство в Петрограде не способно установить ни того, каковы убеждения российских евреев, ни их возможного воздействия на пацифистов, находящихся под еврейским влиянием. Любые расследования по этому поводу, исходящие из посольства, могут пробудить только страхи и подозрения, и выводы, совершенно противоположные фактам.
Наведение справок в отношении сионистов можно с безопасностью вести лишь через М. Соколова, д-ра Вейцмана, В. Жаботинского.
Единственно верный канал — от еврея к еврею, и даже при этом к вопросу следует подходить с величайшей деликатностью и осторожностью"[352].
Но Сесиль и его заместители не хотели действовать через голову собственных послов. Предложение было отвергнуто даже раньше, чем стало известно, что Жаботинский в любом случае не собирается ехать в Россию.
Воззвание к Ллойд Джорджу ускорить формирование легиона было не единственной целью письма от 29 апреля. В нем содержалась энергичная аргументация и по другому вопросу, преследовавшему идею легиона с момента зачатия и служившему основным доводом сионистов и прочих его противников — будто любой шаг в сторону еврейского участия в войне против Турции приведет к жестоким мерам турецких властей против еврейской общины в Палестине. Контрдоводы Жаботинского не помогли предотвратить суровую критику его действий в еврейской прессе в странах Антанты.
Теперь же он вдруг обнаружил опасения турецкого возмездия, исходившие из совершенно неожиданного источника, — его соратник Хаим Вейцман высказал их не кому иному, как премьер-министру. Поэтому письмо Жаботинского имело продолжение:
"Доктор Вейцман поднял с вами вопрос о риске резни в Палестине. Я высоко ценю мнение д-ра Вейцмана, но не согласен с ним по этому вопросу. Значительно больше причин (если они имеют значение вообще) было для подобных опасений во время формирования — у самых ворот в Палестину — Сионского корпуса погонщиков мулов из беженцев, всего лишь за несколько недель до этого покинувших Яффо, и в период, когда арабов еще не вынудили к открытой враждебности к Турции казни в Сирии в 1916-м. И несмотря на все это, резни не было.
С тех пор вопрос легиона поднимался сто раз, до бесконечности обсуждался во всех турецких газетах и потерял всю свежесть и остроту как повод для погромов".
И Жаботинский продолжает объяснение моральной проблемы, с которой он вынужден был бороться постоянно. Столкновение мировоззренческих принципов (которые многие относили за счет его goyishe kop[353]) с врожденным — и потому простительным — комплексом неуверенности и опасений, присущим стольким его современникам:
"Помимо этого, я не согласен с самим утверждением, что вся сфера действий преследуемого народа, особенно в такой момент, должна быть ограничена, определяясь страхом за судьбу маленькой группы собратьев по вере. Использование угрозы погромов как наказание за участие в революции было излюбленной тактикой старого российского правительства; я с радостью припоминаю, что русских евреев это не остановило, что они не поддались шантажистам. Я убежден, что так же мыслят и наши соплеменники в Палестине. Они осознавали опасность, связанную с пребыванием в поселениях после начала войны; они остались там не для охраны имущества или деловых интересов, но чтобы удержать сторожевой пост; они находятся, так сказать, на линии огня — не менее сознательно, чем любой другой боец-доброволец. Если случится что-либо, их жертва не будет бесцельной, она послужит сионистскому идеалу так же, как потери Еврейского легиона, а может быть, и больше.
