Прошу прощения, но это не совпадает с моими представлениями о честной игре. И в дополнение хочу добавить, что министерство иностранных дел не потрудилось даже удостоить меня ответом. Я написал лорду Сесилю 23 декабря с просьбой об аудиенции: я приложил письмо Скотта, копию рекомендательного письма от русского посла и т. п. Его превосходительство меня не только не принял, он даже не признал ни в какой форме, что мое письмо дошло; не было найдено нужным даже уведомить меня о решении отрицательном.
Я не вижу, чем заслужил подобное отношение. Будучи частным лицом, я организовал объединение в несколько сот душ, которое под именем Сионского корпуса погонщиков мулов отлично действует в Дарданеллах. В качестве корреспондента "Русских Ведомостей", одной из важнейших и, несомненно, самой суверенной и уважаемой газеты России, я делал и продолжаю делать все возможное, чтобы объяснить российскому читателю военный вклад Англии и ее роль в союзных силах как морской державы. И все же ни разу за восемь месяцев переговоров и по такому вопросу, я не удостоился чести чьего-либо внимания. В довершение урон делу нанесли гораздо больший, чем пренебрежительное ко мне лично отношение. Мне не свойственно настаивать на запоздалой чести приема; будьте любезны не беспокоиться на эту тему. Но хочу надеяться, мы еще можем спасти само предприятие". Это письмо было отправлено Мастерману и попало в отдел лорда Роберта Сесиля. 2 февраля Локок отправил Сесилю извиняющуюся записку. Он разъяснял, что, отправив письмо Паттерсону, посчитал, что также писал Жаботинскому.
Реакция лорда Роберта явилась для Локока сюрпризом. Письмо Жаботинского, видно, задело его за живое. Он направил письмо к Эмери с просьбой навестить его для обсуждения проекта легиона.
Локок написал теплое письмо Жаботинскому, заверяя его, что не связался с ним исключительно по недосмотру. Тем временем положение несколько изменилось. Лорд Роберт, добавил он, наводит дальнейшие справки и напишет Жаботинскому лично. Что он и сделал — 10 февраля. Он писал, что долго обсуждал вопрос с Эмери, но они пришли к заключению, что министерство иностранных дел не могло ничего поделать, пока Военное министерство не поменяет своей позиции.
Если это случится, он, Сесиль, представит предложение на рассмотрение министерства иностранных дел. Дорога снова была отрезана, но Сесиль, который проявил антипатию к сионизму, как и его босс, министр иностранных дел сэр Эдвард Грэй, теперь стал, в отличие от большинства сионистов-евреев, приверженцем идеи легиона.
Последовавшая через несколько месяцев встреча Жаботинского с лордом Ньютоном добавила новый нюанс в его дебаты с британским правительством.
Лорду Ньютону замысел понравился — но он сомневался, удастся ли завоевать сердца американских евреев. В отличие от коллег в правительстве, его информировали о том, какие настроения преобладали в зарубежной еврейской печати.
— Они все против нас, — заметил он, — можно подумать, мы отвечаем за то, что делается в России.
— Кто виноват, значения не имеет, — ответил Жаботинский, — но победа союзников окажется победой и для царского режима России. Англия с этим ничего поделать не может, согласен. Но она может создать противовес — вековую привязанность в противовес вековой ненависти, привязанность к Палестине.
Ответом Ньютона было предложение о манифесте английского правительства в поддержку сионизма, но Жаботинский не поддался:
"— Тогда американские евреи спросят: прекрасно, но чего стоит манифест без фактов? В начале войны родился термин "клочок бумаги", и декларациям больше никто не верит; особенно поскольку погромы в России представляют собой факты, а не бумажные заявления. Манифест — прекрасно, но помимо этого нужны факты.
— Что вы подразумеваете под фактами? — спросил Ньютон. — В конце концов Палестина все еще турецкая собственность.
— Потому-то, — отметил Жаботинский, — и нужен еврейский полк: чтобы участвовать в освобождении Палестины.
Тогда Ньютон прибег к последней линии защиты:
— Палестинский фронт не существует. Военное министерство считает его не нужным, и Китченер заявил, что его никогда не будет.
Жаботинский ответил:
— Еврейский полк — не древо пророка Ионы, он не вырастет за ночь. Если он понадобится в будущем году, создавать его надо сегодня. Тем временем и Военное министерство может поменять свою позицию. Существует мнение сионистов, противоречащее китченеровскому.
Ньютон сдался. Ввернув библейскую фразу, он заметил:
— Не разглашайте на стогнах Гата, — и обещал поразмыслить и посоветоваться с коллегами"[284].
Усилия Ньютона в министерстве иностранных были поддержаны исчерпывающим и эффективным меморандумом Мастермана о значительности потенциального воздействия еврейского подразделения на еврейское общественное мнение в Штатах. Мастерман отметил успешное использование немецкой пропагандой всеобщей ненависти к России, откуда ежедневно прибывают сообщения о новых зверствах царских войск при отступлении на польском фронте.
Но усилия Ньютона неотвратимо зашли в тупик[285].
Какими бы ни были симпатии в министерстве иностранных дел, сделать что-либо, пока Военное министерство противится, было невозможно. Он сам поддерживал связь с Жаботинским, отметившим вскоре, что "где-то в отделе пропаганды лежит толстая папка с докладами, письмами и газетными вырезками, помеченными "Еврейский легион", с пометкой от лорда Ньютона "Обратить внимание"[286].
Над Уайтчеплом собирались грозовые тучи: правительство ввело наконец в январе 1916 года воинскую повинность. Для многих в Англии это решение оказалось болезненным по двум причинам: во-первых, напоминало о тяжелых потерях на Западном фронте и, во-вторых, положило конец крупнейшей в мировой истории волне добровольцев.
Русские евреи сразу же оказались единственной группой населения, не сражающейся за Англию. Вспышки негодования, а затем и ненависти к ним стали все более ощутимы. Но сами они не подавали признаков смущения. По всей видимости, война их не коснулась, разве что представила возможность заработать на ней ремеслом или личной инициативой. Занятие большинства — портняжное дело, — как это часто бывает, пользовалось спросом в военное время: они производили армейское обмундирование. Но как заслугой или поводом к освобождению от воинской повинности они этим не бравировали. Так, одна статья в еврейской ежедневной газете "Di Treit", ругая их, описывала, как они выстраиваются в очередь в почтовых отделениях, делая вклады в сберегательные банки. В этих же очередях стоят англичане за получением военного пособия, часто в черном в знак траура, и раздаются нарекания в адрес "проклятых евреев, иностранцев…. пока наши парни рискуют своей жизнью". Но рецепт, выданный этим критиком, призывал евреев… идти со сбережениями в еврейский банк.
Усилия Жаботинского в Ист-Энде[287] не имели сколько-нибудь заметного результата. Он нашел горстку сторонников и помощников, взявшихся за распространение его идеи легиона среди еврейской молодежи в Уайт-чепле. Один из них, Гарри Фирст, заслужил особую похвалу от Жаботинского. Он нелегально пробрался из Палестины в Лондон; для Жаботинского у него было сообщение. Поселенцы поручили ему передать, что они поддерживают замысел о еврейском подразделении и Жаботинский не должен поддаваться на доводы, что его план грозит безопасности их поселений в Палестине.
Гарри Фирст предоставил себя в распоряжение Жаботинского; он владел английским и идиш, был членом Поалей Цион и знал Уайтчепл.
"В зимний вечер, в самый разгар лондонской слякоти с полу-дождем и полу-снегом на улице, кто-то стучится в мою дверь. Входит молодой человек, очень бедно одетый, и протягивает мне измятый, грязный клочок бумаги. Я узнаю почерк приятеля, который застрял в Яффе. Он пишет: "податель — Гарри Фирст. Можешь ему верить".
