Он также упомянул, что командующий войсками в Галлиполи генерал Ведвуд с энтузиазмом поддержал идею легиона и даже посоветовал Паттерсону отправиться в Англию для оказания помощи в ее реализации. О себе же он писал: "Ничто не доставит мне большего удовлетворения, чем возможность сформировать, обучить и вести в бой еврейское боевое подразделение".

Паттерсон был, по мнению Жаботинского, одним из самых замечательных христиан в современной еврейской истории.

В начале века он приобрел всемирную известность как охотник на львов. Будучи по профессии инженером, он был послан в 1890 году, еще молодым человеком, строить железнодорожный мост через реку Тцаво в Восточной Африке. Он оказался там единственным белым, с несколькими сотнями рабочих из племени суахили под его началом. Каждую ночь на лагерь совершал набеги лев и уносил одного из рабочих. Паттерсон отправился на вылазку и одного за другим застрелил всех мародеров — в общей сложности восемь львов. Он написал книгу об этих приключениях — "Людоеды Тцаво", пользовавшуюся большим успехом.

Затем последовала полная приключений карьера в армии, война в Южной Африке и других частях света.

Его пребывание в Египте как раз в момент, когда требовался командир для формирования Сионского корпуса и командования им, было похоже на чудо и по несколько иной причине. Будучи ирландским протестантом, он, по счастливому совпадению, с детства изучал, следуя собственному выбору, историю евреев, их законы и обычаи.

Значительная часть его досуга посвящалась изучению Библии.

В своей книге о погонщиках мулов он писал: "Мальчиком я жадно глотал страницы героических подвигов еврейских военных предводителей: Иеошуа, Иова, Гидеона и Иеуды Маккавея"[278].

Эта древняя слава, несомненно, была жива в его памяти, когда он оказался во главе этого странного подразделения в Александрии.

"Военные лагеря не видели подобных сцен со времен Иеуды Маккавея; поистине если бы этот доблестный генерал нанес нам неожиданный визит, он мог бы почувствовать, что находится среди своих легионов, поскольку здесь он нашел бы лагерь с шатрами, раскинутыми сынами Израиля повсюду; он услышал бы иврит со всех сторон и увидел бы потомков сыновей Иеуды, тренирующихся под те же слова команд, которые он давал своим бойцам, столь отважно сражавшимся под его знаменами"[279].

Паттерсон вел активную переписку с Жаботинским. Он восторженно отзывался о Корпусе погонщиков. Трумпельдор, по его словам, был самым отважным солдатом, из когда-либо встреченных им. Он не прокомментировал свои стычки с Трумпельдором, который был человеком легкоуязвимым и своевольным, — до того момента, пока наконец благодаря великому терпению Паттерсона между ними не установилось взаимоуважение. К тому же Трумпельдор, несомненно, пользовался чрезвычайным влиянием среди бойцов корпуса, которых Паттерсон считал "отличными солдатами". Жаботинский был вынужден сообщить, что зашел в тупик: "Китченер против".

На это Паттерсон ответил: "Реальность сильнее Китченера".

И снова помогло стечение обстоятельств. Был у Паттерсона высокопоставленный друг — Леопольд Эмери, бывший одновременно членом парламента и состоявший на действительной службе в Генеральном штабе[280].

Паттерсон устроил Жаботинскому встречу с ним в Палате общин. Эмери был подготовлен Паттерсоном заблаговременно и предложил свою помощь без лишних проволочек. Его первым шагом стало письмо лорду Роберту Сесилю с просьбой предоставить аудиенцию Паттерсону. В письме он подчеркивал политическое значение вклада еврейской военной единицы для всего еврейства, в целом остававшегося на стороне Германии из-за ненависти к России.

Лорд Роберт принял Паттерсона 14 января 1916 года, хотя и попрежнему неохотно — и только из уважения к Эмери. По завершении этой встречи Паттерсон написал Сесилю письмо.

Он изложил план Жаботинского и в заключение добавил:

"Даже если еврейское подразделение не снимется с этих берегов, уже сам факт, что мы признали еврейское национальное самосознание, будет для нас ценным". Военное министерство, по его расчетам, будет противиться этому плану, но оно находится в вечной оппозиции ко всем и любым новшествам. Он решительно настаивал, что по такому вопросу Военное министерство следует, если необходимо, подтолкнуть.

На Сесиля доводы подействовали. В пометке на письме он выразил согласие, что с точки зрения министерства иностранных дел "в предложении Паттерсона было много положительного". Но затем следовало знакомое заключение: этот вопрос — прерогатива Военного министерства[281].

24 января Паттерсон был соответствующим образом уведомлен. Из письма недвусмысленно вытекало: лично Сесиль симпатизирует предложению. Но и этот подход оказался на том этапе закрытым.

Паттерсон написал Жаботинскому об ответе министерства иностранных дел без промедления 26 января. Пока его письмо находилось в пути, Жаботинский предпринял новую инициативу. Во время визита, который организовало адмиралтейство для иностранных корреспондентов некоторое время назад на морскую базу в Росит, в Шотландию, он разговорился с С. Ф. Дж. Мастерманом, известным журналистом, проходившим военную службу в информационном отделе министерства иностранных дел. Они обсуждали Корпус погонщиков, о котором Мастерман знал, и Жаботинский объяснил ему замысел легиона.

Тот отнесся к нему с энтузиазмом.

Этот план, заявил он, "отличный пропагандистский материал", и стал уговаривать Жаботинского обсудить его с лордом Ньютоном, министром, ведавшим пропагандой. Тем временем он представил Жаботинского своему непосредственному начальнику в министерстве иностранных дел И. А. Гоуэрсу. Так сложилось, что в день, когда Паттерсон писал ему об отрицательном ответе из офиса лорда Сесиля, Жаботинский отправил подробную докладную записку Мастерману, подчеркивая потенциальное значение, которое Еврейский легион может иметь среди еврейства в Америке.

Эти евреи, подчеркивал Жаботинский, "глубоко демократичны и пацифистски настроены", но они настроены против русских; немцы использовали преследование евреев в России как живое опровержение моральных претензий союзников. Ненависть к России могут перевесить только идеалы сионизма. Только они способны дать основу и точку опоры систематической пропаганде в пользу Антанты среди американских евреев. Он сам уже завербовал двух знаменитых еврейских публицистов, готовых начать эту кампанию: Хаима Шитловского в Нью-Йорке и Соломона Рапопорта (Ан-ского)[282], ожидавшего в Петрограде вызова для приезда в Штаты.

Гоуэрс передал меморандум главе отдела пропаганды Герберту Монтгомери немедленно.

Жаботинский писал: "Он произвел серьезное впечатление на Мастермана и меня самого. И, — добавляет он, — в том, что он подчеркивает возможность записаться в наши ряды для евреев, готовых служить, как единственный возможный подход к пропаганде русских евреев, есть неопровержимая правда".

Он подчеркивает роль погонщиков мулов:

"Похоже, что Максвелл это уже оценил, и то, что предлагается сейчас, является, по существу, только дополнительным приложением уже установленного принципа"[283].

Через 2–3 дня Жаботинский получил письмо от Паттерсона, и его реакция повела к новому и неожиданному развитию событий. Он отмел в сторону всю дипломатию и быстро настрочил горячий глубоко возмущенный ответ.

Военное министерство, писал он, предложило ему обратиться в Министерство иностранных дел. "Я оказался достаточно наивен, чтобы принять это предложение всерьез. Поэтому я остался в Лондоне, отправился в Манчестер, чтобы быть представленным г-ну Скотту, и обратился в министерство иностранных дел — все только для того, чтобы обнаружить, по прошествии двух месяцев, что Военное министерство возражает.