С тяжелым сердцем предпринял он поездку в Палестину, но его приезд, по-видимому, подбодрил мать и сестру. Болезнь оказалась менее серьезной, чем состояние еврейской общины и сионистского движения. Он нанес визит Сэмюэлу и обрисовал ему практические последствия британской политики. Как он писал позднее, он сказал Сэмюэлу, что "за серьезнейшие финансовые затруднения, переживаемые в нашей созидательной работе в Палестине, ответственность лежала на палестинской администрации, чья политика охлаждала энтузиазм сионистов во всем мире; и что продолжение этой политики приведет только к неизбежному банкротству"[1059].
Каков на это был ответ Сэмюэла и был ли он, Жаботинский не пишет. На следующий вечер он встретился с членами палестинского отдела Всемирного исполкома и с Национальной комиссией, избранными руководством еврейской общины. И эта встреча не придала бодрости. "Все присутствующие, — писал он, — как один высказывали самые горькие нарекания в адрес администрации". Он же, со своей стороны, ничем не мог их утешить: "Я повторил то, что заявил Герберту Сэмюэлу и сказал собравшимся, что если Экзекутива не примет более жесткую тактику для борьбы с этой ситуацией, в наших рядах неизбежен раскол"[1060].
Кризис в исполнительном совете не разрешался. Брожение продолжалось, и ясно было, что очередной взрыв только вопрос времени. Причины конфликта снова всплыли на поверхность вскоре после возвращения Жаботинского из Палестины.
На общих выборах правительство Ллойд Джорджа не было переизбрано. Новый премьер Бонар Лау объявил, что собирается пересмотреть вопрос о Палестине. Он позволил бросить фразу: "Нам туда не следовало отправляться".
Это имело подавляющий эффект на сионистское движение, поскольку звучало угрозой отказаться от мандата. Жаботинский предложил, чтобы правительству был брошен вызов. 4 ноября он обратился к исполнительному совету принять резолюцию о представлении меморандума правительству Его Величества с просьбой осведомить Сионистскую организацию, намеревается ли правительство следовать мандату, в свете обещания премьера пересмотреть вопрос о Палестине; и если намеревается, просить принять меры по смещению антисионистских чиновников, обеспечению безопасности еврейского населения, устранению препятствий созидательной работе и восстановлению доверия еврейства всего мира.
Его предложение вызвало противодействие; на следующий день он отправил своим коллегам подробный доклад, в котором сформулировал свои взгляды на взаимоотношения с британцами. Часто приводился довод, пишет он, что "нам не следует прямо ставить вопрос к настоящему правительству, поскольку существует опасность негативного ответа.
— Я отвергаю этот довод и по тактическим и по моральным соображениям. Лично я верю так же твердо, как и раньше, что существует подлинное совпадение интересов между сионизмом и британской позицией в Восточном Средиземноморье; и я твердо убежден, что прямолинейный запрос, — на который правительство, по мандату и с учетом закона Бокара, обязано дать ответ, — приведет к благоприятному ответу.
Но для тех, кто полагает, что общность интересов сомнительна и что обязательство может быть нарушено, потому что налогоплательщик устал платить два миллиона в год, могу заявить, что затягивать недопонимание было бы и опасно, и аморально.
Если единственная основа мандата — блеф, не имеет смысла хранить видимость еще на пару месяцев. Наше движение может благоденствовать только при условии полной ясности. К настоящему положению вещей привела нас политика блефа и самотека. Эта политика — избегания прямого разговора с правительством из страха, что у них наготове неприятный ответ, и одновременно заверения еврейской общине, что все в полном порядке, — эта политика переноситься больше не может. Я вынужден даже заявить, что продолжать эту политику будет невозможно, разве что Экзекутива готова к открытому расколу в своих рядах".
Он пояснил в дополнение, что настаивает на неотложности подобного заявления. Его анализ не должен быть для его коллег сюрпризом. Жаботинский, как и Вейцман, порицал еврейскую мировую общину за неспособность откликнуться на призыв к оказанию серьезной финансовой поддержки, без которой в Палестине не могло быть экономического прогресса и без которой политическое будущее движения ослабевало. Но была и иная сторона в этой картине, которую Вейцман признавал, но только в своих "сионистских" кулуарах; признать ее формально или публично он отказывался. Жаботинский призвал исполнительный совет довести и эту сторону до сведения правительства.
"Мой двухлетний опыт работы для "Керен а-Йесод" меня убедил полностью, что основная причина наших финансовых затруднений политическая. Средства фонда редко высылаются или доставляются в офис по-жертвователями по собственной инициативе: эти средства собираются во всех странах сравнительно маленькой группкой сионистских работников. Успех сборов, таким образом, в основном зависит от энергии и "Arbeitsfreude" этих работников. Их задача тяжела и неприятна; они могут выполнять ее с энтузиазмом, только если знают, что конечная цель — все тот же старый сионизм, создание еврейского отечества в Палестине. Когда они видят, как эту конечную цель официально затуманивают, как например, в речи Сэмюэла от 3 июня 1921 г. или в Белой книге в июле 1922-го; когда они слышат и читают об антисионистских действиях Палестинской администрации, и когда не раздается ни одного мужественного слова для опротестования всего этого от сионистской Экзекутивы, а, напротив, видят, что эта Экзекутива продолжает улыбаться и кланяться, словно все в поведении правительства вполне удовлетворительно; — тогда уверенность и энергия сионистского работника неизбежно слабеет, он начинает пренебрегать своей задачей, и доходы в "Керен а-Йесод" не поступают. Это-то и есть наша ситуация на сегодняшний день…"
Затем он привел примеры ослабевающих усилий, даже паники среди добровольцев фонда из-за разочарований в политическом будущем. В Америке это было очевидно. Экзекутива знала скромные результаты оттуда. Жаботинский привел также примеры влияния политических потерь и разочарований на потенциальные частные капиталовложения в палестинскую индустрию.
Хорошо известный начинатель в развитии индустрии Моше Новомеский мог привести длинный список примеров, когда обструкционная политика г-на Ричмонда и других в штате Сэмюэла помешала капиталовложениям в предприятия в Палестине.
Карлсбадский конгресс, продолжал он, вполне уяснил, что это были результаты политики Сэмюэла. Поэтому и приняли решение отправить делегацию к Сэмюэлу, чтобы она доложила затем о его ответе на обвинения. Делегацию не отправили, "следующим шагом Сэмюэла был проект Белой книги". В правительстве это сыграло заметную роль. Жаботинский выдвигает тезис, ставший центральным элементом его подхода к необходимой сионистской политике:
"Неустойчивое поведение настоящего правительства — всего лишь логический результат политики палестинского верховного наместника и нашей собственной слабости во взаимоотношениях с его администрацией. За исключением только вопроса о Трансиордании, каждое ограничение, наложенное на сионистское движение, и каждая мера, противоречащая нашим интересам, исходила из Иерусалима, из правительственного здания; колониальный офис попросту санкционировал предложения сэра Г.Сэмюэла. Зачастую, как в яффских событиях, старшие офицеры Колониального отдела признавались нам, что паническое поведение Герберта Сэмюэла было, по их мнению, совершенно неоправданно, но пока мы, сионисты, хотим, чтобы он оставался на посту верховного наместника, они, естественно, вынуждены соглашаться с его позицией как утвержденной или, по крайней мере, поддержанной нами. Таким образом, шаг за шагом, привычка пренебрегать сионистской позицией укоренилась на Даунинг-стрит с тем результатом, что сегодня вместо одного опасного источника мы имеем дело с двумя — с палестинской администрацией и одновременно с правительством мептрополии".
