Как раз в тот период он даже предложил отход Ллойд Джорджу. Сионистам в скором времени довелось убедиться, что Черчилль очень мало самостоятельно размышлял над возникавшими вопросами. Его вполне устраивали советы чиновников, в особенности Т.И. Лоуренса и Герберта Сэмюэла[910]
Несколько сдерживающим было влияние на него единственного преданного сиониста в его отделе, Майнерцхагена, и время от времени какого-нибудь чиновника, когда Сэмюэл заходил слишком далеко.
Повторно выраженная приверженность бальфурской политике Бальфуром и премьером могла бы стать мощным оружием в кампании сионистов.
В этом случае Сэмюэл, скорее всего, подал бы в отставку. Пропагандистская кампания, разумеется, имела бы смысл лишь в случае публичного развенчания Сэмюэла (как подразумевалось в меморандуме Жаботинского). На развенчание ни Вейцман (несмотря на резкую критику и презрение в адрес Сэмюэла в частных письмах), ни Жаботинский готовы не были. Они попали в ловушку собственного нежелания развенчать еврея, занимающего ответственный пост.
Правда, кампания, предпринятая Жаботинским в одиночку, без Вейцмана явно бы не удалась, но как член руководства он несет некоторую долю ответственности за серьезнейшие поражения в том 1921 году. Повидимому, такой была цена, которую он был готов заплатить, выбрав "иной путь". Ни он, ни Вейцман не знали, что Сэмюэл тем временем изливал Черчиллю серьезнейшую критику того, что не проводилась его проарабская политика и убеждал его, что "крайне необходимо, чтобы требования оппозиции были удовлетворены в наибольшей по возможности мере". И он привнес убийственный совет, чтобы особое положение, отведенное Сионистской организации в проекте Мандата, с целью сделать Декларацию Бальфура эффективной, было "уравновешено" арабской структурой равного положения[911].
Предложение блокировал Черчилль, на этот раз последовавший совету Майнерцхагена и подчеркнувший Сэмюэлу, что "Мандат в целом полностью охраняет интересы нееврейского населения"[912].
Они также не осознавали, что Сэмюэл постоянно игнорировал еврейское население в ежемесячных отчетах. Упоминание о "населении" относилось к арабам; "общественное мнение" — почти без исключения к арабскому общественному мнению.
Фраза, брошенная без особой необходимости в конце одного такого отчета, отражает выразительно дух, в котором они были выдержаны: "Все это домыслы. Аллах на-Аллам (Бог знает), как мы говорим в этой стране"[913].
Еврейский верховный наместник мог бы уже выпустить свою фотографию облаченным в арабскую галабийю и куфию, чтобы произвести впечатление на министра колоний своей акклиматизацией к Falastin (арабское название Палестины. — Прим. переводчика).
Жаботинского не обескуражило неприятие правительством рекомендации о еврейском полицейском резерве. Он продолжал искать пути для преодоления оппозиции к Еврейскому легиону, пользуясь идеей о финансировании его сионистами. Из источников в военном министерстве ему стало известно, что хотя на содержание батальона пехоты уходит 200.000 англ. фунтов в год, фактически правительство выделяет только 90.000: 25.000 на питание и 65.000 на зарплату солдатам. Остающийся баланс в 110.000 фунтов уже существовал в виде ружей, палаток, обмундирования и т. п., накопленных за время войны и еще много лет неисчерпывавшихся.
Из того, что по просьбе исполкома выяснил Эдер, стало ясно: халуцим в Палестине согласятся на службу в еврейских частях за меньшую плату — одного фунта в день на каждого солдата. Таким образом, расход будет только 15.000 фунтов стерлингов в год на батальон. С учетом 25.000 фунтов на питание, расходы для Сионистской организации составили бы всего 40.000 фунтов в год на один батальон[914].
Внутренние дебаты и разногласия между Жаботинским и организаторами Хаганы из рабочего движения не утихали. Жаботинский не только помог в сборе средств на оружие для подпольной Хаганы, но и заявил в статье: "Если не окажется иного пути, мы, несомненно, будем вынуждены создать секретную организацию". Он не ослаблял усилий по распространению своего убеждения, что только Еврейским легионом можно было обеспечить безопасность ишува[915].
В июле он представил свою позицию комитету по мероприятиям в Праге. Обсуждение длилось три дня[916].
Моральной проблемы тут не было. Проблема являлась практической и военной. "Перед вами стоит невинная душа, — заявил он. — Я не знаю, что подразумевается под пацифизмом или под милитаризмом. Но я знаю, что такое сионизм. Наша задача — защита земли Израиля независимо от британских солдат или арабских полицейских. Когда в Палестине было расквартировано 15.000 еврейских солдат, в ней было тихо и мирно, хотя в Египте полыхало"[917].
Бен Гурион противопоставил альтернативу:
"Нам нужен Еврейский легион. Мы поддерживаем усилия исполкома в этом направлении, но нам неизвестно, будет ли у нас легион. Я отношусь к скептикам. Я не ставлю под сомнение наше моральное право сформировать Еврейский легион в Палестине. Наши права в Палестине — права нации, а не меньшинства. Поэтому мы должны защищать свои права собственными силами. Вопрос лишь в том, как это следует делать. В этом аспекте я не согласен с Жаботинским. Он убежден, что только легион в состоянии нас защитить. Я же не уверен в защите легионом, — даже если он будет состоять исключительно из евреев, — пока он будет под командованием не евреев, а английского генерала"[918].
Голомб, ставший теперь во главе Хаганы, поставил вопрос еще более кардинально. В письме к Жаботинскому он отмечал: хотя кампания за легион оправданна и необходима, она наверняка затянется, в то время как нужда была в "немедленном подкреплении наших оборонных нужд". Более того, даже если еврейские батальоны возродятся, в нужный момент они могут оказаться далеко. В результате всех дебатов было принято смелое и почти единогласное решение уполномочить исполком предпринять необходимые шаги для "обеспечения восстановления Иудейского полка, в прошлом действовавшего в Палестине".
Дебаты продолжались и на конгрессе в Карлсбаде в сентябре, но не на открытых заседаниях.
Менахем Усышкин — ветеран оппозиции Еврейскому легиону с 1915-го — не рекомендовал развернутых дебатов по этому вопросу. Как сообщает "Джуиш кроникл", вопрос о легионе "угрожал вызвать серьезный раздор", и потому "руководство в кулуарах, предчувствуя большие неприятности и осознавая настрой Конгресса, с одной стороны, и твердость господина Жаботинского с другой, — последовало совету Усышкина: чем меньше будет упоминаться легион, тем лучше"[919].
Тем не менее, поскольку на открытом обсуждении раздавалась критика предложения освободить британского налогоплательщика от финансового бремени по легиону (выраженная де Льемом, еще более злостным противником легиона), Жаботинский посвятил часть своей речи объяснению политического преимущества этого жеста для сионистского движения в британском общественном мнении. В остальном дебаты о воссоздании легиона были перенесены на закрытую сессию комитета по политике. Из разрозненных отчетов видно, что Жаботинский столкнулся с серьезной оппозицией — не от руководителей рабочего движения, в принципе не возражавших, но от традиционных антилегионеров, от проповедников пацифизма и от некоторых опасавшихся, что вид еврейских солдат разгневает арабов.
