Излагая беседу с Клейтоном, Вейцман не упоминает о своем нежелании настоять на кардинальных переменах в администрации и пренебрежении предостережениями Жаботинского. В письме к Белле Берлин на следующий день он заявляет: "Я полагаю, что теперь, когда нам удалось с фактами в руках разоблачить поведение администрации, состояние дел в Палестине должно исправиться”[619].
Более того, как раз смещенные Бальфуром члены администрации Клейтон и Мани не были объектами жалоб Вейцмана. Наоборот, он много раз превозносил их перед Бальфуром, и даже теперь, при встрече с Клейтоном, Вейцман воздал хвалу ему и Алленби. Спустя две недели в письме Бальфуру от 23 июля он характеризует предстоящую отставку Мани и Клейтона как "вызывающую сожаление".
Правда, теперь, поскольку Бальфур приоткрыл дверь, Вейцман попытался повлиять на новое назначение. С этой целью он пишет 23 июля. "В интересах будущего Палестины и для продвижения политики, обрисованной правительством Его Величества в вашем сообщении лорду Ротшильду в ноябре 1917 года, желательно, чтобы эти два чрезвычайно важных поста отошли лицам, полностью согласным с этой политикой. Вряд ли необходимо повторять, что в настоящем неустоявшемся положении в стране и при нервозности ее населения любой фальшивый шаг, каким бы он ни был незначительным, может иметь непредсказуемые последствия, и потому-то необходимо, чтобы те, кому вверено управление страной, были исчерпывающе знакомы и в согласии с политикой, принятой правительством Его Величества. Мне стало известно, что Иностранный отдел уже рекомендовал в преемники генералу Клейтону офицера, как мне известно, отличающемуся исчерпывающим пониманием проблем, с которыми ему надлежит иметь дело, и который, по моему убеждению, будет неизменно справедлив ко всем слоям населения и ко всем тем, кто заинтересован в судьбе страны.
Уверяю вас, что он получил полную поддержку Сионистской организации и еврейства Палестины, мне неизвестна ни одна причина, могущая повлиять на завоевание доверия остальных элементов населения. Когда эта и вторая предстоящая вакансия будут заполнены, несомненно, будут предприняты шаги по замене офицеров, часть из которых находится непосредственно под началом уже упомянутых, и которые проявили себя не только несогласными, но и откровенно враждебными к еврейскому населению страны. Их замена в моих глазах почти так же необходима, как и назначение достойных лиц на вышестоящие посты"[620].
Это письмо очень красноречиво. Теперь, в июле 1919 г., Вейцман видит, что к "непредсказуемым последствиям" может привести единственный "ложный шаг". Не он ли настаивал весь год, что независимо от ложных шагов, предпринимаемых военной администрацией, последствий у них не будет, а отпечаток сотрется с приходом гражданской администрации?
Бальфур, как всегда с добрыми намерениями, предвосхитил косвенно высказанную просьбу Вейцмана относительно консультаций о будущих назначениях. 1 августа из Парижа он отправляет Керзону копию письма
Вейцмана. "Я полагаю, — пишет он, — что Ваше Превосходительство и Военный отдел будут стремиться выполнить пожелания доктора Вейцмана по отношению к этим новым назначениям"[621].
Последующие перемены совершились слишком поздно и были недостаточно обширны. Сам Бальфур в беседе на той неделе с Брандайзом вслух размышлял об ошибках в управлении Палестиной[622]. Правда, предстояло смещение и Вивиена Габриэля, хорошо известного антисемита, обладавшего большим влиянием.
Но это было все. Консультаций с Вейцманом не последовало. И что особенно важно, реакция официальных лиц Иностранного отдела на письмо Вейцмана служит ясным свидетельством изменения атмосферы этого отдела с переходом власти от Бальфура к Керзону. Появилась даже завуалированная критика самого Бальфура. Комментируя его просьбу, Арчибальд Кларк-Керр писал: "Не могу не ощутить, что это слишком потворствует евреям, до разрешения палестинского вопроса без надежд на пересмотр, но полагаю, что нам следует подчиниться решению из Парижа. Невыносимо, что доктору Вейцману позволительно критиковать "тип лиц" на службе правительства Его Величества". Что касается Керзона, в его замечании о письме Вейцмана проскользнули зловещие нотки: "Хотел бы я, чтобы письмо было адресовано мне".
Спустя день-два Керзон получил от Бальфура более конкретную просьбу. Отреагировав на критику, высказанную ему Брандайзом, он попытался исправить допущенную ошибку. Керзон отправил телеграмму, выдержанную в недвусмысленных тонах, заместителю Клейтона в Каире, полковнику Френчу: "Политика правительства Его Величества учитывает вручение Великобритании мандата на Палестину. Условия мандата выражают сущность декларации от 2 ноября 1917 года. Американское и французское правительства так же присягают поддерживать образование в Палестине еврейского национального очага. Это следует подчеркивать арабскому лидерству при каждой возможности. Их следует убедить в том, что это дело решенное и продолжать агитацию было бы бесполезно и разрушительно"[623].
Именно об этом умоляли сионисты с того момента в 1918 году, когда обнаружили, что Декларация Бальфура в Палестине опубликована не была. Теперь, так запоздало, одной телеграммой невозможно было серьезно повлиять на ситуацию. Нет свидетельств тому, что ее содержание было распространено внутри самой администрации до прибытия преемника Клейтона, полковника Ричарда Майнерцхагена.
Майнерцхаген был необычной личностью. Ему предстояло сыграть короткую, но важную роль в событиях того года. Он признавался в изначальном антисемитизме, испарившемся после встречи в Египте с Аароном Аронсоном в 1916 году и другими членами семьи Аронсона в Палестине и после его визита в некоторые еврейские поселения Южной Палестины. Положительного отношения к сионизму он не скрывал. Действительно, дабы рассеять все сомнения, он писал Керзону вскоре после прибытия в Каире: "По своему отношению к сионизму я горячий сионист".
Вейцман тоже приложил усилия за кулисами для того, чтобы Майнерцхаген получил назначение. Тот прибыл, уже подробно ознакомившись с характером администрации и твердо намереваясь провести в жизнь перемены. Но он, тем не менее, был единственным новым человеком. Остальные, за исключением полковника Габриэля, оставались на своих местах, как и коростой поросшие прецеденты, установленные за время военной администрации. Через 10 дней после прибытия в Каир на свой пост он записал в дневнике: "Несколько дней назад Конгрив (командующий армией в Египте) получил рекомендацию от своего штаба отказать Вейцману во въезде в Палестину из политических соображений. Я счел это чудовищным. Алленби был в отъезде в Судане. Я возразил Конгриву, использовавшему довод, что не может поступить вразрез с рекомендацией его штаба. Я напомнил ему, что являюсь его политическим советником, но он настаивал на отказе Вейцману. Я отправил телеграмму прямой линией в Иностранный отдел и получил ответ в тот же день, приказывающий Конгриву не препятствовать свободе передвижения Вейцмана. Такова степень юдофобства в ставке командующего в Каире"[624]. Этим же демонстрируется и предел его возможностей влиять на ход событий, что он и сам вскоре обнаружил. Его поражение в полной мере демонстрирует, до какой степени заблуждались сионисты, противясь всем воззваниям и предостережениям Жаботинского.
Возможно, нажим сионистов в Лондоне мог вынудить правительство к переменам в 1918 году, в период, когда все еще шла война и еврейская помощь все еще требовалась для обеспечения американской поддержки выдачи мандата Великобритании. Тем более, что в Иностранном отделе тогда еще действовала первоначальная группа, поддерживавшая сионизм. Подобный Майнерцхагену человек в Палестине летом или даже осенью 1918 года и приказ чиновникам быть лояльными хотя бы политике Бальфура могли бы произвести революцию.
