***

- Ну, как ты? Пришел в себя?

Рикард вымученно улыбнулся:

- Если не шевелиться, она почти не болит… А где Тьер?

- Убит, - Жан виновато вздохнул.

- Куббат! — алхимик сжал кулаки. — Этого-то я и боялся… И зачем только ты выкупил его у Сеговира? Зачем потащил за собой?

- Я и сам себя теперь за это корю. — вздохнул Жан.

- Ещё бы. Пятьдесят со зря пропали, - презрительно скривил губы Рикард.

- Да при чём тут… — Жан обиженно отмахнулся. — Так. Ты есть хочешь?

- Вообще-то нет. Но, наверное, надо? Раз уж я пока жив.

- Сможешь сам поесть? Сейчас принесу тебе бульона и мяса.

- Лично принесёшь? За что такая честь? Чувствуешь себя теперь виноватым?

- Не груби, а то пну по ноге. — рыкнул Жан. - И не злись на меня. Всё могло быть ещё хуже, - сказал он уже мягче, и подхватив в шатре миску с ложкой, пошел к Шельге за едой.

- Куда уж хуже, - чуть слышно прошептал Рикард. Попытавшись сесть поудобнее, он пошевелил ногой и тут же застонал от пронзительной боли.

***

Ги и Лаэр приехали часа через три, и не одни а в компании двух крестьян. Те ни в какую не соглашались продавать свои телеги и волов, однако быстро согласились заработать на извозе.

Ги тут же припахал крестьян работать мотыгами, разбивая землю. Лаэр и Низам взялись за лопаты и принялись выкидывать из постепенно растущей могильной ямы разрыхлённый грунт. Хеймо ходил и то и дело перерубал топором толстые сосновые корни, которые даже ударом мотыги не получалось отрубить.

«Какие-то совсем убогие у них мотыги. Просто маленькая кованая железная насадка на боковой ветке толстой коряги. Весь вес, по сути, в коряге, а мотыга только для остроты на кончик ветки насажена. А лопаты вообще целиком деревянные, даже без каких-либо металлических насадок на кончике. Железо здесь, похоже, в ещё большем дефиците, чем я думал, по крайней мере среди простых крестьян».

Солнце уже стояло в зените, когда они, наконец, вырыли две могилы глубиной где-то в полтора метра. Большую — для врагов, и маленькую — для Хельда и Тьера. Тринадцать тел, раздетых почти до исподнего, и две привезённых Шельгой головы были без лишних разговоров свалены в общую могилу и засыпаны землёй. Маленькую могилу устлали сосновыми ветвями. Поверх них аккуратно положили изрубленное тело русобородого богатыря и рядом — тщедушное тельце рыжеволосого, веснушчатого мальчишки.

Все товарищи молча склонились над могилой. Приковылял даже Рикард - морщась от боли в неловко поджатой левой ноге, одной рукой опираясь на самодельный костыль, а другой на плечо Низама.

«Наверное, надо что-то сказать. Вот только я понятия не имею, что именно».

- Может, какую-то молитву надо прочесть? — спросил Жан в пространство.

- Оба умерших были, как я понял, меданской веры. У нас, иларцев, принято читать в таких случаях обычный заупокойный канон. У меданцев это не обязательно. Но тоже можно. Грехом не будет.

- Так прочитай, - скомандовал Жан.

- Э… Но я иларец, - возразил Низам. - Лучше ты сам прочитай. Это же твои единоверцы. Тем более, я по мунгански привык эту молитву читать.

- А я всех слов не помню, - виновато развёл руками Жан. «Ещё бы мне их помнить. Я всего-то однажды видел здешние похороны — в деревне».

- Прах, из которого все мы созданы, да обратится к праху, - хриплым, чуть слышным голосом заговорил вдруг Рикард. — Души умерших да обратятся к создателю нашему, Эйлю. Покойтесь с миром, братья по вере. Да утешит Трис милосердный ваших друзей и родных. Да летят ваши души в мир лучший, все тревоги и горести оставив нам, в мире сём… Трисе милосердный. Прости им все прегрешения, вольные и невольные. Прими их в свои объятия. — Рикард шмыгнул носом. Вздохнул и, на миг оторвав руку от Низамова плеча, сделал небесное знамение. — Аруф.

- Аруф — негромко повторили за ним все, творя знамение.

Только Шельга, подняв газа к небу, пробормотал своё, кедонское:

- Иль Тари.

Потом Гильбер закрыл лица мертвых куском относительно чистой белой ткани, и все принялись забрасывать могилу землёй.

Над обеими могилами, у изголовья погребённых, были вбиты толстые, очищенные от коры, сосновые колья — своего рода невысокие, чуть ниже человеческого поста, обелиски, вырубленные из недавно сваленных деревьев. На самом верху каждого деревянного обелиска, на стороне, обращённой к могиле, была вырезана буква V. — Первая буква в меданских словах «вознесение», «утешение» и «воскрешение». На обелиске над малой могилой, под знаком V, Гильбер, буквами фекумны, вырезал имена — Хельд и Тьер. Под знаком V над братской могилой врагов ничего писать не стали.

Потом была молчаливая тризна. — Все уселись вокруг уже потухшего костра. Жевали варёную конину. Доедали бульон и остатки хлеба.

Затем принялись сворачивать лагерь. Часть поклажи привычно навьючили на лошадей, однако, щиты, доспехи и почти все другие трофеи были навалены на телеги. Поверх одной из телег на груду трофейного тряпья уложили Рикарда. На другую хотели уложить Керика, но Шельга воспротивился. Оказывается, он, при помощи двух длинных жердей, своего широкого плаща и двух своих трофейных лошадок соорудил для сына своеобразные конные носилки.

- Так меньше тряска, - заявил кедонец.

Спорить никто не стал. Уложив Керика, едва дышащего, аж с прозеленью бледного, на правый бок, лицом вниз, на ткань конных носилок, и подоткнув его со всех сторон разными тряпками, Шельга, следом за остальным караваном двинулся в путь.

Кроме разного военного снаряжения, Жану после этого боя досталось двенадцать трофейных лошадей. — Как бывших прежде под седлом, так и вьючных, брошенных убегавшими врагами. Некоторые из этих лошадок хромали, так как были травмированы верёвкой, или ветвями обрушенной на них сосны. Но все они вполне могли идти, поспевая за неспешно катящимися телегами.

Вскоре они доехали до деревни, в которой брали телеги. Потом до другой. Вдоль тракта встречалось всё больше распаханных полей и селений. Навстречу им стали попадаться крестьянские повозки, пешие путники. Солнце уже коснулось горизонта, когда они, преодолев очередной подъём, увидели вдали серые стены Тамплоны.

***

- Что значит «не возьмусь»? А кто возьмётся? Неужели в целом городе нет ни одного нормального врача, знающего, как излечить такую рану?

- Я же говорю — надо отрезать ступню, и прижечь рану железом, пока она не начала гнить. Удивительно, что до сих пор не начала…

- Так. Понятно. Пошли отсюда, - Жан подхватил бледного, как смерть, Рикарда под руку. С другой стороны его подхватил Низам.

- Да подождите! Дайте я хоть рану обратно прикрою, чтобы грязь в неё не попала… Уверяю, ампутация тут — самое лучшее решение. Я готов сделать всё быстро и чисто, всего за десять со… - лекарь наспех замотал рану насквозь пропитанной кровью тряпицей. - Даже за семь могу сделать.

- Спаси тебя Трис за щедрость, - проворчал Жан. — Мои слуги могли ещё вчера сделать всё это бесплатно.

Они вышли из лекарского дома на воздух. В тёмную ночь.

- Ну, что? — поинтересовался ждавший их у телеги Лаэр. — Куда теперь? — в руке Лаэра горел факел. Крестьянин-возница уже дремал, развалившись на тряпье, на передней половине телеги.

- Если бы знать, что отрубленная нога перестанет болеть, - Рикард тяжело, прерывисто вздохнул. — Тогда я согласился бы отрубить её к куббату… Я уже почти смирился с тем, что стал жалким калекой… Только бы перестала болеть.

- Не перестанет, - покачал головой Низам. — Даже от ампутированных ног больные чувствуют порой остаточные боли. Ноги уже нет, а человеку всё кажется, что она есть, что болит…

- Прости, господин, - обратилась к Жану выскользнувшая из лекарского дома служанка. — А ты уже обращался к Орсту?

- Нет. А что, в этом городе есть ещё и третий лекарь?

- Есть, - прошептала служанка. — Правда, все говорят, что он чернокнижник. Говорят, что по ночам он оскверняет могилы и режет мертвецов… Но если тебя это не пугает… Зато он берётся лечить самые сложные раны.