- Кто там ещё? - Энтерий поднял свой взгляд от большой учётной книги и недовольно скривился: - Что, уже всё посчитал?

«Конечно. Что там считать-то сегодня? Работы на час. Но дело не в этом».

- Скажи мне, господин, сколько ты мне заплатишь, если я найду в твоих расчётах и бумагах изъян, исправив который, ты заработаешь целую либру?

- Целую либру? Интересно, где это я так обсчитался?

- Ты не обсчитался. Тебя обманули, причём, самым бессовестным образом. Я заметил это, изучая бумаги, читая вот эти отчёты управляющих. Есть возможность исправить этот обман и так увеличить твой доход. Если бы я сэкономил тебе либру, сколько бы из этой либры ты мне заплатил?

Энтерий потрогал свой изъеденный оспинами мясистый нос и хитро сощурился:

- Ну, если ты вдруг выявишь у них в податях недостачу в целую либру, то я готов заплатить тебе за это тридцать со. Да, тридцать!

- А если там найдётся недостача на две либры, тогда шестьдесят?

- Да что ты там такое нашел?

- Десятую часть от обнаруженной мной недостачи. Лично мне на руки, серебром. Обещаешь? И тогда я расскажу, что именно и где я обнаружил.

***

Одиннадцать либр и ещё сорок со! Ровно столько, судя по отчётам, которые принёс Жан, управляющие недоплатили Энтерию за прошлый год. Поняв, как именно его обвели, толстяк-мажордом рвал и метал. Тряс своей чёрной бородкой, брызгал слюной, грозился обрушить на жуликов все кары небесные. Жан не отстал от него, пока не получил на руки причитающиеся ему триста тридцать четыре со. Теперь, плотно отобедав на графской кухне, он, впервые за несколько дней, покинул графский дом и отправился по мастерским и лавкам Тагора.

Уже много месяцев, с того момента, как он понял, что люди тут не знакомы с устройством и работой самогонного аппарата, Жан крутил в голове мысль о том, как мог бы обогатиться, делая из плохого, дешевого вина самогон. Железный котёл для выпаривания спирта, плотно подогнанную к нему деревянную крышку, сшитую из кожи и пропитанную воском гибкую трубку, которая отводила бы из котла спиртосодержащий пар — всё это можно было добыть или сделать самому, «на коленке». Но вот для быстрой конденсации спирта нужна была медная трубка.

Пройдя по тагорским ювелирным лавкам — по всем трём — Жан нашел у одного из ювелиров медную трубочку сантиметров в десять длинной. Выкупил её и тут же заказал другую — длинной в полметра. А сам, с выкупленной трубкой, отравился искать место, где было бы можно устроить самогонный цех.

***

Встречи с Лин за бочками, в винном погребе, происходили теперь каждый вечер. А днём они почти не пересекались. При встрече Лин на людях вела себя с ним нарочито высокомерно. Жан тоже, как мог, изображал безразличие и холодную почтительность. Лишь в тесном закутке между стеной и двумя бочками они давали волю чувствам. Казалось, это было уже невозможно, но с каждым днём Жан влюблялся в Лин всё сильнее. Там, в закутке, они не просто целовали и ласкали друг друга. Они говорили, мечтали, строили планы. Жан рассказал про то, как он научился вытягивать деньги из Энтерия, как купил участок со старой халупой рядом с пустырём и соорудил там первый самогонный аппарат. Деньги и драгоценности, которые Лин собрала для него, Жан не взял. Посоветовал припрятать их, чтобы использовать только в самом крайнем случае. А однажды Лин принесла ему письмо, написанное собственной рукой:

«Подателю сего немедля, не взимая платы, выдать шесть бочек скисшего вина из наших прошлогодних запасов. Элинор Тагорская, дочь Рудегара»

- Отлично. То, что надо. Это вино всё равно уже никто пить не будет. Так что нет никакого ущерба для твоих поместий. А я сделаю из него такое, что будет сшибать с ног посильнее пэйлорской скаленции… Вот только, когда Карин узнает что ты дала мне такое письмо… Управляющие ведь начнут спрашивать у неё, у Энтерия, что это за человек приезжал с письмом, зачем ему такое вино…

- Пусть спрашивают. Я скажу Энтерию, что это для благотворительных целей, и не буду никаких имён называть. А ты посылай за вином того сообразительного слугу, про которого мне вчера говорил. А сам по поместьям не мотайся.

- А Карин? Она ведь всё равно узнает.

- Не узнает. Через два дня мама уезжает из Тагора. И я вместе с ней. И ещё много кто… Господин герцог, Арно Гвиданский, сделал ей предложение. Позвал её замуж. И она согласилась. Через два дня мы все отправляемся в Анлер, на мамину свадьбу.

- Вот как… А это надолго? - Жан прижал её к себе так крепкою словно боялся, что кто-то прямо сейчас попытается отнять Лин.

- На неделю. Может, на две… Но я поскорей постараюсь вернуться.

- Они там, после свадьбы, попытаются и тебя выдать замуж.

Лин покачала головой:

- Не могут. У нас есть ещё целых полгода. Пока мне не исполнилось шестнадцать, никто не посмеет выдавать меня замуж.

- А если обручат?

- Я откажусь давать клятву, и никакого обручения не будет… Не бойся. Я теперь твоя. Твоя совершенно. Они уже не смогут нас разлучить. Даже если я вдруг умру, всё равно буду только твоя.

***

Через два дня кортеж из трёх десятков телег с приданым и двух десятков конных рыцарей выехал из Тагора. А спустя пару часов Жан отправил Гильбера на телеге, запряженной парой волов, в ближайшее поместье Лин, за бочками с прокисшим вином.

Если бы не постоянные эксперименты с самогонным аппаратом, Жан в эти дни выл бы от тоски. Но с утра он работал в графском доме, проводя расчёты для мажордома и роясь в хозяйственных бумагах, в попытке обнаружить ещё какую нибудь недостачу. А после обеда бежал на свой «спиртозавод».

После нескольких неудачных экспериментов он нашел способ выжимать из короткой медной трубки максимум возможного. — Поместил её внутрь деревянной кадки, провертев в днище кадки сквозную дыру, в которую теперь была намертво вставлена медная трубка. Кадь заполнялась холодной колодезной водой, охлаждавшей медную трубку до такой степени, что выпариваемый спирт осаждался внутри неё конденсатом и тонкой струйкой стекал в подставленную кружку. Первые, пахнущие ацетоном, пол-кружки Жан выплёскивал, а дальше из трубки капал уже вполне годный для употребления, хотя и немного отдающий сивухой первач. Этот первач Жан наладился добавлять в молодое, ароматное, но слабо алкогольное и, соответственно, дешевое красное вино. Получившийся напиток он стал называть «крепким тагорским».

Сперва он предполагал, что большая часть денег будет уходить на покупку сырья для самогона. Но сырьё, благодаря письму Лин, он получал даром, оплачивая только его привоз из поместья на завод. Так что деньги уходили только на покупку молодого вина, градус которого он повышал, добавляя самогон. Местные трактирщики предложенное Жаном вино как-то не оценили. Тогда Жан, не долго думая, купил ещё одну халупу, теперь уже в центре Тагорских трущёб, на перекрёстке Мостовой и Портовой улиц, и открыл собственный кабак. Пришлось нанимать работников, которые бы поддерживали в печи постоянный ровный огонь и следили за правильной работой самогонного аппарата. А ещё он нанял грузчиков, чтобы таскать тяжелые винные бочки, нанял продавцов и официанток в кабак…

Скоро двор самогонного цеха был заставлен привезёнными бочками. Самогонный аппарат пыхтел круглосуточно. Вокруг кабака теперь клубились в стельку пьяные жители Тагора, а слава крепкого вина, «сшибающего с ног даже самых стойких бойцов», влекла к нему новых и новых пропойц. Выручкой за выпивку вернув все вложенные в производство деньги, Жан тут же вложил их в открытие второго кабака — на другом конце Тагора, на Большой улице, у восточных ворот.

К концу второй недели он уже крутился, как белка в колесе, между самогонным цехом и двумя кабаками, пытаясь на ходу решать тут и там возникающие проблемы. Деньги потекли к нему более уверенным потоком. Всё полученное он тут же с азартом вкладывал в расширение производства и торговли. В документах Энтерия он раскопал признаки ещё одной довольно крупной недостачи. Вот только Лин… Её не было уже три недели! На пятнадцатый день её отсутствия, вечером, он прокрался в винный погреб и протиснулся между бочек в их уголок тайной страсти. На миг ему показалось, что сейчас, вопреки всему, появится и она. Никто не появился, однако какой-то смутный запах, неуловимое ощущение… его вдруг словно волной захлестнуло. - Жан почувствовал вкус её губ, среди запахов смолы и вина уловил аромат её волос, её пота. Трогая бочку он уже представлял, что касается тёплых ног Лин… А потом он увидел на бочке то, что она обычно закрывала своей соблазнительной попой. - Там, на дубовой доске, была птичка-галочка, накарябанная чем-то острым. Крыльями этой птицы были слова: Жануар и Элинора. Наверное, она нацарапала это однажды, дожидаясь его тут! Упав на колени Жан прижался лицом к этой птичке. Гладил её рукой, целовал, и молился Трису, Христу, всем богам, какие только есть в бескрайней вселенной — чтобы они позволили ему ещё раз увидеть и обнять Элинору.