Жан покивал, впиваясь зубами в очередной ломоть отрезанный от большого куска свинины, лежащего на лепёшке. Потом, отломив от лепёшки уголок, промокнул о хлеб испачканную жиром руку.

- А какое вино ты бы сам предпочёл сейчас выпить?

«Что у них тут самое безалкогольное, но при этом не противное на вкус?.. Мда, выбор-то не велик. Из действительно вкусных, но при этом слабых как компот сортов, подойдёт только один».

- Я бы выпил красного гвиданского.

В ответ на это заявление Жана над столом разнёсся громогласный хохот герцога, а затем и других сотрапезников. Даже король, кажется, улыбнулся в бороду, не переставая при этом жевать какой-то паштет, а королева чуть не поперхнулась вином.

- Да ты остряк! - заявил Бруно, отсмеявшись.

Жан пожал плечами.

- Мне и правда нравится гвиданское красное. Что в этом смешного?

Ему никто не ответил. Король подал слугам знак. Кубок с тагорским крепким тут же был унесён. Через пару секунд на столе перед Жаном появился точно такой же кубок, полный гвиданского красного. Отхлебнув этого виноградного компота, в котором алкоголя, кажется, было немногим больше, чем в кефире, Жан довольно улыбнулся. - Такого вина он, пожалуй, мог бы выпить целый литр, почти не захмелев.

Кроме герцога с ним пока никто не заговаривал, так что ужин проходил большей частью в молчании. На него все сотрапезники только изучающе поглядывали. При этом Бруно, король, усатый старик и королева порой перебрасывались между собой короткими фразами на гетском языке. Жан понимал из того что они говорили только отдельные слова и в целом уловить смысла не мог, поэтому сосредоточился на еде.

Опустошив тарелку похлёбки, он отодвинул её чуть в сторону. Свиного мяса ему больше не хотелось, поэтому он отодвинул в сторону и недоеденный мясной шмат на лепёшке. Потянувшись к общему блюду, насадил на нож крупную чёрную маринованную маслину. С огромным удовольствием её съел, а косточку бросил в пустую миску. Потом, насадив на нож, вытянул с другого блюда обжаренную тушку какой-то мелкой птицы. Положив в миску, Жан ножом и левой рукой разломил тушку и съел, тщательно обсосав, а местами и схрумкав её мелкие косточки. Птица оказалась довольно вкусной. Сложив оставшиеся кости в пустую миску, Жан вытер левую руку о кусок белой лепёшки и потянулся ножом за следующей тушкой.

Тут Суно сказал что-то по гетски, явно обращаясь к нему.

- Э… - Жан скинул птичку с ножа в свою миску и уставился на короля. - Он не понимал, чего король от него хочет.

Суно повторил. И опять непонятно.

- Прости, король. Я плохо понимаю по-гетски, - по медански, как и прежде, произнёс Жан.

- А хотя бы эту фразу по-гетски, ты можешь повторить?

- Я… плохо понимаю по-гетски — выдавил из себя Жан на гетском. Кажется, это прозвучало с каким-то ужасным акцентом.

- Ну, хоть что-то, - недовольно дёрнул усом король.

- Элинора Тагорская прекрасно говорит по гетски. Когда мы поженимся, то сможем проводить больше времени вместе, и я надеюсь, что смогу как следует выучить этот язык, - пробормотал Жан.

- Сколько ей сейчас лет? - спросил Суно. - Я помню её совсем ещё ребёнком. Своим поведением она больше походила тогда на мальчишку. Никаких кукол и нарядов. Эта озорница, одетая как паж, скакала по лугам верхом на неосёдланном пони, лазала по деревьям и кидалась гнилыми яблоками в тех, кто ей чем-то не нравился.

- Сейчас ей шестнадцать, - ответил Жан. - «И она, хоть и стала удивительной умницей и красавицей, в душе ещё совершеннейший ребёнок. Но в вашей дикой стране в шестнадцать лет уже принято выдавать девушек замуж, так что, если её не возьму в жены я, она достанется какому-нибудь грубому тупому остолопу…»

- Да, милый. Ей было девять лет, когда ты… мы… в последний раз были в Тагоре. И уже тогда было видно, что вырастет девица с норовом. Характером вся в Рудегара, мир его праху. Зато красотой — в маму.

Суно молча покивал:

- Я слышал что ты происходишь из семьи обычных крестьян. Колонов, платящих оброк некоему Регульду.

- Из семьи свободных крестьян. Бедных, но свободных. Они на своей земле выращивают свой виноград. Делают вино. Платят королевские налоги. Синору платят отработками и вином только за право пользоваться его ивняком и лесом… А у Регульда в поместье я служил по найму почти два месяца.

- Кем служил?

- Помощником управляющего.

- А в Тагоре ты давно живёшь?

Жан на секунду задумался, считая:

- Уже девять месяцев.

- И всё это время ты служил в графском доме?

Жан кивнул.

- В какой должности?

- Помощник управляющего. В основном счетовод.

- Удивительно, - король, поковырявшись ножом в зубах, причмокнул. - Удивительно, что два раза подряд разные управляющие брали себе в помощники обычного крестьянского сына.

- Ничего удивительного, - пожал Жан плечами. - Я умею считать быстрее и лучше, чем любой другой человек на тысячу миль вокруг. Любой управляющий будет рад такому помощнику.

- Да, я что-то подобное про тебя слышал, но… Не хочешь ли ты сказать, что умеешь считать даже лучше, чем мой казначей? - король указал пальцем на толстяка, сидящего по левую руку от Жана. Тот, глянув на Жана, снисходительно усмехнулся.

- Думаю, твой казначей считает быстрее и лучше, чем многие другие. Но я, наверняка, считаю лучше него, - уверенно заявил Жан.

- А это даже забавно, Сунни, - оживилась королева.

- Ну, хорошо, - король сытно рыгнул, отхлебнул пару глотков вина и немного задумался. - Вот что. Сочтите-ка мне, ты, Кербель, и ты, Жануар. Сколько будет треть от… ста семидесяти?

- Ста семидесяти чего? - уточнил толстяк, сверкнув золотыми перстнями.

«От ста пятидесяти треть это пятьдесят, да от восемнадцати треть это шесть. Два в остатке. Или, если делить до конца, будет не остаток, а дробь — две трети…» - тут же закрутилось в голове у Жана. Когда он только начинал свою счетоводческую деятельность в этом мире, то считал, как с детства привык, по-школьному, записывая цифры. Только здесь приходилось записывать их не на бумагу. Порой он чертил их палочкой на земле, порой процарапывал стилусом на бересте, или на восковой поверхности церы — деревянной дощечки с «ванночкой» залитого воска внутри. К тому же счёт тут вёлся цифрами, больше всего похожими на римские, а нормальные, земные, арабские цифры были никому не известны, и воспринимались местными как какие-то колдовские значки. Поэтому он уже давно приспособился как можно меньше записывать и теперь прикидывал результат, по-возможности, в уме.

- Ну… Пусть это будет сто семьдесят… - король глянул на седоусого старика, - сто семьдесят воинов.

- Тогда треть это пятьдесят шесть воинов, - тут же заявил Жан.

- Вот как? — поднял бровь король. - А если не воинов?

- А если, например, речь идёт про сто семьдесят либров, то треть это пятьдесят шесть либров и двести со, - Жан улыбнулся королю и торжествующе глянул на толстяка Кербеля. - «Ну, утёрся? Кстати, не ты ли спёр две золотых монетки из подарочного королевского кошелька?»

- Э… Кербель пожевал губами, пошевелил пальцами и разочарованно кивнул. - Да. Верно. Треть от ста семидесяти это пятьдесят шесть либров и двести со.

- Ага, - кивнул король. - Но почему тогда вышло только пятьдесят шесть воинов? Куда делись ещё двести этих… Ну, ты понял о чём я? - обратился он к Жану.

- Если взять треть от числа сто семьдесят, то получится пятьдесят шесть и ещё две трети. Две трети от либры это двести со. Ведь в либре триста со. Так?

Все закивали.

- Но что будет, если мы возьмём две трети от воина? Воин без ног? Или без головы?

Король захихикал и хлопнул Бруно по плечу:

- Ты, братец, был прав. Это мальчишка способен удивлять.

- А сумеешь ли ты, - Кербель нахмурился и наставил на Жана палец, - так же быстро разделить пятьсот двадцать на семь?

«Семью семь сорок девять. Значит, четыреста девяносто делить на семь это семьдесят. Оставшиеся тридцать это… четырежды семь — двадцать восемь, и два в остатке…»