— Они нашли моего старшего… — Она задохнулась от собственных слов.

Я заключила подругу в объятия. Она была слабой и хрупкой, как выдолбленное дерево, которое может рассыпаться от малейшего прикосновения.

— Мой первенец… — всхлипнула она.

Я гладила ее опухшее лицо, горящие щеки. Подруга вздрагивала от каждого моего прикосновения. Муж снова избил ее. Она глубоко вздохнула.

— Сына нашли свисающим с веревки, а живот ему…

— Не надо, — прошептала я.

Она отстранилась от меня, в ужасе выпучив глаза.

— Мой мальчик!

— Ты уверена, что это был он? Ты его видела?

— Конечно, нет, глупая! — Она упала на колени с развевающимися, как у демона, волосами. — Думаешь, мать посмотрит на своего мертвого ребенка? Разве мне мало страданий?

Я подтолкнула невестку к остаткам матраца. Она заткнула уши и принялась лягаться и сыпать проклятиями.

— Хватит ругаться! — прикрикнула я и опустилась на колени, но она оттолкнула меня, прошептав «нет!», а потом сжала мое лицо в ладонях.

— Прости… прости меня… Я ведь не на тебя кричу. Не хотела обидеть.

Я гладила ее по спине, пока рыдания не утихли, и лишь тогда осмелилась спросить о младшем сыне.

Она сказала жутким тихим голосом:

— Снаряд попал в трюм, где хранился порох. Видели, как его корабль взорвался и сгорел…

— Может, мальчику удалось спастись?

— Не утешай меня! Даже не пытайся! — Она вонзила ногти себе в лицо, раскачиваясь из стороны в сторону. — Я видела их души. Души обоих. Мать всегда знает…

Воздух покидал каюту, словно призраки высасывали его в темноте. Я задыхалась. У меня чесалось все тело, даже глаза; во рту появился горький привкус. Надо бы лечь, если не хочу заболеть.

Я снова попыталась обнять жену Ченг Чхата, но она оттолкнула меня.

— Почему не он? Бессердечные боги! Верните моих мальчиков! Возьмите мужа вместо них!

Она ударилась головой об пол. Я притянула к себе скорбящую подругу и принялась гладить ее, крепко прижимая к себе и пытаясь успокоить, а заодно успокоить и себя.

Невестка закричала в сторону двери, будто ожидая, что Ченг Чхат услышит:

— Я же говорила, что сюда нельзя возвращаться! Будь проклята эта страна! Будь проклят этот ублюдок! Получил свою славу и послал моих сыновей на смерть. На сме-е-е-ерть! — Она обхватила меня руками, выдавливая воздух из моих охваченных болью легких. — Не умирай хотя бы ты, — всхлипнула она. — Больше мне некого любить…

Я качала дорогую подругу на руках, вбирая в себя спазмы, сотрясавшие ее тело, пытаясь выдавить боль. Она прижалась своей щекой к моей и захныкала:

— Дитя мое…

На короткое мгновение я стала ее ребенком.

Небо в окошке каюты светлело и меркло почти незаметно; я потеряла счет дням. Луна завершила полный цикл и еще половину. Боль утихла, мыслями я витала где-то далеко, пока утешала подругу в ее горе.

Из всех новых для меня переживаний — найти дом среди изгоев, сидеть в присутствии императорских особ, встретиться лицом к лицу с могущественной женщиной-генералом, получить ранение в бою, — пожалуй, самым сложным оказалось это: быть нужной. При попадании пушечного снаряда либо погибнешь, либо получишь ранение, последствия легко предсказать. Совсем другое дело, когда тебя поражает любовь. Я думала, что потребность во мне наполнит мое жаждущее сердце, но все было не так очевидно. Любовь иногда грозит обернуться тюрьмой.

Моя жизнь теперь ограничивалась тем, что я кормила и купала невестку, обманом заливала лекарства ей в горло, пела колыбельные и успокаивала, когда она ворочалась во время сна. Внешний мир вторгался только в том случае, когда в каюту входил ее муж, и тогда мне приходилось придерживать подругу, которая вставала на дыбы, словно кобра.

Ченг Чхат никогда не разговаривал с женой в моем присутствии, но я подозревала, что сыновья стали лишь частью ноши, что легла на его плечи. Он молча скорбел, размышляя на трапе и пыхтя трубкой; правитель без королевства, он изучал обломки. которые некогда были его гордостью — его славным флотом.

Я заперла дверь, чтобы заглушить звуки рушащегося привычного порядка снаружи. Когда невестка спала, я сидела у иллюминатора и высматривала паруса в ожидании Ченг Ята. Услышав, как очередной сампан ударяется о борт, я отходила от постели подруги. Чаще это оказывалась добытая на берегу снедь: неспелые бананы, иногда коза или собака.

В одну ночь дезертировали два корабля, но каждый день прибывали новые джонки, без парусов и матросов, иногда с новостями. Однако не было ни словечка о Ченг Яте.

Совершенно новое чувство, что мне кто-то нужен, тяготило сердце. Жена Ченг Чхата, теперь хмурившаяся даже во сне, потеряла двух близких, в которых нуждалась и которые нуждались в ней, и осталась ни с чем, совершенно сломленная. У меня хотя бы кто-то был — но где же он? Чем дольше муж отсутствовал, тем сильнее тревога перетекала из разума в сердце.

Если бы Ченг Ят был рядом, он мог бы утвердить свое лидерство и восстановить дисциплину. Мне отчаянно хотелось поговорить с кем-то близким, кроме истеричной женщины. Но сверх того я скучала по своему мужчине — черт бы побрал этого ублюдка!

Какие бы боги, по его мнению, ни опекали моего мужа, я молила их вернуть мне Ченг Ята.

Однажды днем я сидела в каюте и перемалывала в порошок последних высушенных морских коньков — предполагаемое лекарство от безумия, которое до сих пор не оправдало надежд. Хотя, может, и оправдало: жена Чхата встала с кровати с такими сияющими глазами, словно проснулась от крепкого ночного сна. Она зашлась в приступе сильного кашля, потом ткнула пальцем:

— Семейный алтарь!

— Хочешь прогуляться по палубе? Это пойдет тебе на пользу. Да и мне тоже! — Я изо всех сил старалась казаться беззаботной.

Не удостоив меня ответом, она прошаркала к двери.

— Подожди, сначала прими лекарство, — попросила я, но она вышла наружу, прежде чем я успела добавить к порошку из коньков последние драгоценные капли вина.

Я отнесла чашку в маленький душный трюм у грот-мачты, предназначенный для духов предков. Пыль, которую жена Ченг Чхата подняла на выходе, искрилась в свете из люка. Вдоль передней переборки стояли деревянные фигурки, каждая из которых представляла предка рода Ченг. В дальнем конце виднелись две грубые резные фигуры из еще свежего дерева: мальчики верхом на тиграх.

Грязно-белая траурная накидка закрывала мою невестку с головы до колен. Она отбила поклоны каждому из сыновей, затем сунула руку в карман и вытащила кусочки вяленой рыбы. Теперь я поняла, почему подруга отказалась от еды прошлой ночью. Она разложила рыбу по жертвенным чашам.

— Сегодня никаких фруктов, мой старший сынок, а ты их так любишь! Никакой вкусной свинины, мой дорогой младший. Я так виновата. Я недостойная мать. — Она ударилась лбом об пол.

Мне хотелось схватить ее и взмолиться: «А как же я? Разве ты не заботишься обо мне? Пожалуйста, вернись ко мне из царства мертвых!»

Пусть у меня никогда не было ребенка, и уж тем более я не теряла детей, но я потеряла мать. Когда же скорбь наконец утихнет и моя подруга поймет, что нельзя плыть в обратном направлении? Вот если бы мертвые могли возражать, она могла бы выслушать хотя бы их.

Я бухнулась на колени рядом с ней, отбила три поклона идолам, а затем сунула жене Ченг Чхата лекарство из морского конька:

— Выпей, пока не остыло.

Быстрые шаги застучали по палубе у нас над головой. Возбужденные голоса пробивались сквозь переборки.

Я поднесла миску к ее губам:

— Пей давай!

Половина жидкости стекла по подбородку, но мне уже было все равно. Я поспешила вверх по лестнице.

С юго-запада показалась большая группа парусов — может, тридцать или больше. После почти двух месяцев жизни среди бесконечных похорон мое сердце впервые радостно забилось, когда я заметила малиновое пятно, едва различимое на таком расстоянии. Это был цвет боевого знамени Ченг Ята.