— Прости, — сказала я. — Возможно, я ненормальная женщина. Пожалуй, поэтому я и чувствую, что мое место здесь, где нет ничего нормального. Зачем рожать детей только для того, чтобы мужчина мог зашвырнуть их на другие корабли? Или заложить их, чтобы оплатить долг. Или жить с ужасной матерью вроде меня, которая обижала бы их, пока не сошла бы в могилу. Самое большое благо, которое я могу сделать для ребенка, — не давать ему родиться.

Облако, казалось, набежало на лицо жены Чхата, и она перенеслась в другой мир. Моя спутница сидела тихо, а потом ее взгляд снова оживился и она слабо кивнула, как будто собиралась в чем-то признаться.

— У меня была младшая сестренка. Мы были неразлучны. Вместе играли. Я думала, что мы никогда не перестанем смеяться и подтрунивать друг над другом. Однажды на восьмом году жизни она проснулась вся в пятнах и горячая, как пепел. Потом она умерла. Раз — и все. Моя радость умерла вместе с ней, и я много лет печалилась. Но радость родилась заново, когда я баюкала старшего сына. — Она перемешала арбузные семечки дрожащим пальцем. — Нет, лучшее, что ты можешь сделать, — подарить другому человеку достойную жизнь.

Я не знала, что ответить. Из всех странных новых идей, поразивших меня сегодня, самой причудливой была мысль, что человек может сделать другого счастливым.

Жена Чхата потянулась через стол с затуманенным взором.

— Ты родилась в год Козы, в год, когда умерла моя сестра.

Я смотрю на тебя и думаю, что она вернулась ко мне. Младшая сестренка.

Я схватила ее вытянутые пальцы и сжала, выдавливая из них холод, но сказать мне было нечего. Подруга видела меня или призрак своей сестры?

— Хотелось бы, чтобы ты жила у нас, когда мы вернемся домой, — сказала она.

— Домой? Что ты имеешь в виду?

— Тайюсан, я ведь говорила. А-Чхат снова пообещал мне. Когда все кончится — я про наши дела в Аннаме, — мы построим там дом, такой же величественный, как у самого богатого купца. Наши сыновья будут торговцами, а не пиратами!

— Но разве ты не чувствуешь, что здесь и есть дом? Ты сама сказала, что нам здесь самое место.

— Я скажу тебе кое-что, сестренка. — Она подняла крышку, сигнализируя хозяйке, что нужно подлить свежей воды. — Ты тут новенькая. Город весьма оживленный, признаю. А еще тут заваривают вкусный чай. Но Зянгбинь — самое уродливое место в мире, подходящее только для отбросов. Разве ты хочешь этим ограничиться?

— Я никем другим и не была. И наши мужчины тоже. У них есть веская причина остаться.

Жена Ченг Чхата вздохнула.

— Разумеется, чтобы сражаться. А-Чхату нравится действовать. Мужчины только и треплются что про победы. Но позволь сказать тебе… — Она разгрызла семечко, высосала зернышко из скорлупы, выкинула шелуху и облизнула палец. — Позволь сказать: жить такой жизнью, как наша… — Она вздохнула. — …А потом уйти на покой богатым, обустроить дом, поселиться в окружении семьи, остаться в живых — в живых! — Она подалась вперед, так что наши носы почти соприкоснулись, и глухо прошептала: — Вот настоящая победа.

Дождь разошелся не на шутку, пока мы пили чай за нашим обычным столиком в чайной госпожи Ли. Для нас с женой Чхата вошло в привычку отправляться в Зянгбинь за покупками. То мы ехали за фруктами и специями, то за шелковыми платками или полированными деревянными гребнями. Мы закупались, насколько позволяли кошельки и благоразумие, а потом заходили попить чайку и поболтать. Я прикладывала все усилия, чтобы выучить аннамские слова, но пока не знала, как сказать «гром». Пришлось жене Чхата извиняться за нас обеих перед госпожой Ли за то, что мы не допили чай с гуавой и помчались к пристани, пока оттуда не уплыли все сампаны.

Девушка, управлявшая сампаном, тыкая в небо, не соглашалась вести нас до якорной стоянки у Зеленых островов, пока мы не утроили плату. Я нырнула под навес и отогнула один конец бананового листа, в который были завернуты мои покупки. Проверив, что травы внутри не намокли под дождем, я сложила их обратно и зажала между коленями.

— Видимо, мне лучше промолчать, — заметила жена Чхата.

— Вот и молчи.

Она, очевидно, догадалась, зачем я сегодня приплыла в город раньше нее, но помалкивала, сопровождая молчание вздохами, которые уже были мне знакомы.

— Я с нетерпением жду возможности стать тетей твоих сыновей. Но» видимо, стоит проявить терпение.

— Да здравствует терпение.

Гром прокатился по небу. Вода просачивалась через сотню дыр в навесе. Я сунула сверток под куртку и улыбнулась, вернувшись к обсуждению шелковых тканей, которые мы хотели приобрести для пошива зимней одежды:

— Никак не выбрать между бирюзовым и лазуритовым цветами.

— Лучше оставаться в нерешительности, пока мы найдем более щедрых мужей.

Лодочница высадила жену Чхата, а от меня требовала увеличить оплату в четыре раза, пока я не пригрозила отправить ее обратно с пустыми руками.

К тому времени, как мы добрались до нашей джонки, мне уже пришлось бежать под потоками воды. Казалось, все мужчины на корабле собрались снаружи под дождем, уступая мне место, когда я проходила мимо.

— Ченг Ят-соу, ты поела?[51]

— Ченг Ят-соу! Здоровья!

Судя по общему веселью, сегодня был день выплаты жалованья.

В каюте Ченг Ят сидел среди штабелей серебряных слитков и корзин с медяками, лицом к толстому казначею, склонившемуся над книгой, в которую он записывал доходы и расходы. Я спряталась за сундук и переоделась в сухую одежду, затем завернула пакет с травами в старую рубашку и зарыла под грудой постельных принадлежностей, не спуская глаз с Ченг Ята, но он был слишком занят раскладыванием денег по мешочкам, чтобы заметить мои действия.

— Значит, вы продали соль? — спросила я.

— И вполне удачно

Казначей приоткрыл дверь и выкрикнул очередное имя. Через несколько мгновений на пороге возник член экипажа с протянутой рукой, в которую казначей вложил мешочек с драгоценными слитками и связку монет.

Я скользнула рядом с Ченг Ятом. Казначей отодвинул от меня свой талмуд, как будто я могла что-то прочесть. А если бы могла? Что я найду на этих страницах?

— Где в этом списке имя капитана? — поинтересовалась я.

— Неважно, — сказал Ченг Ят.

— Что значит — неважно? Я хочу увидеть твою долю.

Ченг Ят посмотрел на казначея и пожал плечами. Тот выхватил из кучи три мешочка и бросил их передо мной:

— Заработок капитана.

Я взвесила один из мешочков в руке.

— Это все?

Ченг Ят хмыкнул и продолжил распихивать слитки по мешочкам.

Я подошла к казначею и, подражая последнему члену экипажа, протянула руку:

— Дайте мне мою долю.

Глаза казначея едва не прожгли дыру в толстенной книге. Он выкрикнул следующее имя в списке, но я снова протянула руку:

— Хочу свою долю. Я ведь работала наравне с мужчинами.

— Госпожа Ченг, прошу вас…

— Сядь, жена, — приказал Ченг Ят.

— А как насчет других женщин? Все усердно работают на этом корабле.

Ченг Ят сдержал свой гнев и пояснил:

— Мы платим только незамужним женщинам.

— Тогда я буду считаться незамужней, пока мне не заплатят. — Я сжала губы, чтобы показать серьезность намерений.

— Я только что отдал тебе свою долю. Разве этого недостаточно? Или тебе нужен весь корабль? А теперь помолчи.

— Не могу поверить, что капитан получает всего лишь…

— Я сказал, молчи!

— Но тебе не кажется?..

Меня прервал яростный стук в дверь.

— Вели им подождать, — потребовала я. — Нам нужно поговорить…

Стук стал более настойчивым. Дверь отворилась раньше, чем казначей успел до нее дойти. Незнакомый запыхавшийся матрос сунул в каюту мокрую голову.

— Извините, капитан. Я… оттуда. — Он глубоко вздохнул и ткнул в сторону. — Капитан Ченг Чхат вызывает вас. Быстрее!

Ченг Ят выронил мешочек, который заполнял.