Войти мог кто угодно. Но у меня действительно хватало охранников, и сейчас ко мне войти мог только сам Поу.

Спину сковало, дыхание участилось, и я вся напряглась от острого осознания: ко мне приближается хищник От него пахло по-животному: смесью мускуса, крови и пота. Дыхание вырывалось с присвистом из плотно сжатых губ. Зверь вернулся с охоты.

— Я принес тебе подарок. — Это были его единственные слова.

Я подвинулась на циновке, чтобы дать ему место, и он лег лицом ко мне, но чуть поодаль. Один его глаз блестел, словно уголь в кострище, второй прятался в тени. Поу-чяй вел себя сейчас как мужчина, который, возможно, боялся сделанного — или боялся того, от чего едва удержался. Как мужчина, которому что-то было нужно от меня.

Я раскрыла ему объятия.

Мы обвили друг друга руками, крепко, немного покачиваясь, прижимая сердце к сердцу. Так меня никто и никогда не обнимал ни в детстве, ни во взрослой жизни. Эти объятия служили воплощением чего-то важного, чему я пока не знала названия, и были в десять раз по десять тысяч ли далеки от того, как я обнимала мужчин раньше, в случайных связях или даже в полных благодарности и близости с мужем. Никогда прежде мне не случалось ощутить такую радость прикосновения.

Его губы прижались к моей шее под ухом, прошлись по скуле и легко коснулись щеки, задержавшись там, чтобы покрыть ее быстрыми поцелуями. Этого не может быть. Так нельзя. Ведь я… он мне… В порыве набрать в грудь воздуха и что-то сказать, я раскрыла губы, но тут его рот накрыл мой и древний инстинкт отправил все мои мысли в небытие.

Я лишь помнила ощущение погружения на глубину, когда вплетала пальцы в его волосы, пробовала его я зык на вкус и переворачивалась на спину.

Пуговицы с треском сдавали свои позиции, ткани с шуршанием раздвигались, чтобы дать плоти соприкоснуться. Собственное острое желание оказалось для меня откровением. Сколько лет я прожила с одним мужчиной, с которым спала, ела, спорила и растила его детей. Но никогда я не хотела Ченг Ята так отчаянно, как хотела сейчас этого восхищенного мужчину, прижавшегося ко мне. Его руки заставляли меня чувствовать себя вазой, рождающейся под пальцами гончара.

Голос здравого смысла в голове неистовствовал, кричал, призывал и требовал немедленно прекратить. Мне необходимо остановиться! Это неправильно. Я же скорбящая вдова в трауре. А он мой приемный сын!

Поу-чяй соскользнул ниже и поцеловал меня там, где до него не бывали губы ни одного мужчины, и здравый смысл умолк. Поднявшись снова, он смотрел на меня сияющими глазами, а потом просто вошел в меня без лишних церемоний.

Мы двигались, как морские волны: качались и перекатывались, мощно и неторопливо. Я притягивала его к себе, чтобы он погрузился в меня глубже, подгоняла, чтобы двигался быстрее. Он же не торопился, дразнил, исследовал. Конечно, я знаю, как изображать удовольствие: иногда это действо похоже на высечение искр огнивом, поскольку в итоге удается убедить даже саму себя. Но в этот раз я нашла в себе силы отпустить чувства на волю. Ощутив, как Поу-чяй достиг пика, я увидела солнце под закрытыми веками.

Я обнимала его, пока пот не остыл на наших телах, и он встал, чтобы принести нам одеяло. Мне хотелось сохранить в памяти этот момент: покой и тишину, нарушаемую лишь тихим плеском волн и поскрипыванием древесины. И ровным дыханием Поу-чяя рядом.

Когда я выбралась из-под одеяла, он еще спал. Стараясь создавать как можно меньше шума, я натянула одежду, схватила мешочек с монетами и бумаги, которые составил писарь

Верхушки холмов озарились первыми лучами солнца Писарь меня не подвел: на воде уже качалась целая флотилия сампанов. Я переходила от лодки к лодке, и вскоре руки у меня опустели, а суденышки разлетелись по морской глади к каждому кораблю, храму и рынку по всему Тунгчуигу, неся весть: «Настоящим подтверждаем, что Ченг Ят-соу является бесспорным тай лоупанам Конфедерации».

В зеркале мое лицо выглядело гладким и все еще молодым, хотя, возможно, лишь благодаря приглушенному утреннему свету. Я подкрасила губы и убрала прядь, выбившуюся из аккуратно разделенных на пробор волос. Потом откинулась назад, чтобы полюбоваться женщиной в зеркале, похожей на молодую невесту в своей красной куртке, на которой переплелись хвостами золотые фениксы.

Я заставила мужчин ждать достаточно долго. Пора.

Перед тем как покинуть каюту, я поставила сначала одну ногу на табуретку у двери, потом другую, надев мамины красные тапочки.

Сегодня, А-ма, я отомщу за твое бессилие.

От меня не ускользнуло, что собравшиеся говорили о тхау-муке Тунгхой Пата, чей изуродованный труп выбросило на берег рано утром, но замолчали, стоило мне появиться в дверях каюты.

Стол убрали. Остались только шесть табуретов и цветные подушки с одним дополнением: в центре стоял подарок Куок Поу-тая — маленький черно-красный барабан.

Тунгхой Пат начал кричать еще до того, как я успела сделать полшага.

— Ты настолько обнаглела, что будешь кидаться лживыми обвинениями?!

— Не знал, что мы сделали выбор, — подхватил генерал Поу.

Я уселась на красную подушку, изо всех сил стараясь сохранить видимость спокойствия, и тут Пат поднял шестипалую руку в обвиняющем жесте:

— Она подзабыла, где ее место!

— Наоборот, я уверена в себе как никогда.

Я вынула из кармана скомканный кусок ткани и подтолкнула в сторону Пата. По пути ткань раскрылась и показался предмет, который по незнанию можно было принять за устрицу. Этот предмет замер у ног Пата. Поняв, что перед ним отрезанное человеческое ухо, он так широко разинул рот, что я разглядела горло.

— Этим ухом прислушивались не к тем советам.

— Да как ты смеешь? Что все это значит? — Пат отпихнул ухо ногой.

Неужели ему нужны объяснения? Я так стремительно вскочила, что табурет перевернулся.

— Кто из вас убивал людей менее достойных, чем этот жалкий червяк, купивший свою смерть? Когда, кстати, я услышу ваши поздравления и вы пригласите меня в свое братство, где руки у всех обагрены кровью?

— Тот, кто убивает верного заместителя другого капитана, а затем заявляет о своем лидерстве вопреки общему мнению, не имеет права разглагольствовать о братстве, — буркнул Тунгхой Пат.

— Вынужден согласиться, — кивнул Куок.

Я подняла табурет и села.

— Тогда позвольте мне объясниться. Все очень просто. Флот Красного флага самый большой. Это флот Ченга, а Ченг — лидер Конфедерации. Я полагаю, вы знаете мое имя: Ченг Ят-соу. Больше нечего обсуждать.

Тунгхой Пат притворился спокойным, но пальцы у него сжались, как когти.

— Я в последнюю очередь принизил бы славное имя твоего мужа, но ты… ты…

— Признай поражение, Одиннадцатипалый. Все решено, — пробубнил генерал Поу.

— Некоторые из нас не продадут свою преданность за игрушечные кораблики, — возразил Тунгхой Пат. — А ты, толстяк By? Вижу, ты шевелишь губами!

By Сэк-йи посмотрел на меня и снова на Пата.

— Женщины умнее мужчин. Называйте меня псом, но я сохраню верность Ченгам.

— Итак, госпожа Ченг, — пролаял Тунгхой Пат, — ты заручилась поддержкой самопровозглашенного пса и самого маленького флота.

— Размер не имеет значения. Спроси любую женщину — парировала я. — Кинжал режет так же, как и меч. Единственное число, которое сейчас имеет значение, — шесть, по числу флотов.

Пат бросил взгляд на Лягушачьего Отпрыска.

— Кого ты поддерживаешь? Покончим с этим.

Бровь Коука дернулась, словно одержимая демоном. Он считал, что я его обманула, и был в чем-то прав: я рискнула всем, но теперь опасалась его следующего шага. Конфедерация крепка, как железо, но и хрупка, как нефрит: один щелчок — и все рухнет. Я держала язык за зубами, пока не уверилась в своих словах, а затем спокойно и глубоко вздохнула и заговорила:

— Напоминаю вам, что Конфедерация дает всем нам силу, и любой, кто попытается отказаться от союза, предаст десятки тысяч своих людей. Если кто-нибудь из капитанов Конфедерации не желает плавать под командованием женщины, то знайте: я буду с ним драться. Я выслежу и сожгу его корабли, потому что Конфедерация — это дракон, а я — голова дракона.