— Иностранная артиллерия, — заметил канонир. — Слышал, им помогают белые дьяволы.

Огонь повстанцев разрушил лагерь на берегу. Пока наша команда разворачивала защитные укрытия над вельсами[63]и вытаскивала из воды сопротивляющихся людей, мы с канониром подготовили лучшую пушку у борта, обращенного к берегу: чудище иностранного производства, которое выдерживало пять выстрелов кряду. Мы понимали, что вряд ли подойдем достаточно близко к позиции противника, но надеялись сорвать его наступление. Мы подготовили следующую пушку. Пляж погрузился в хаос. В стремлении переправиться через реку солдаты тащили к воде циновки, доски и прочие предметы, которые, по их мнению, могли плавать.

Западная пушка повстанцев надолго замолкла.

— Что думаешь? — спросила я у канонира, пока мы вдвоем откатывали орудие на место.

— Не хочу я думать. И вообще не хочу здесь находиться.

Красная вспышка появилась в другом месте. На этот раз взрыв был громче, а вой снаряда — глуше. Значит, противник подошел ближе.

Снаряд ударился о воду так близко, что нос джонки подпрыгнул. Я попятилась, пока не стукнулась ногой обо что-то твердое. Палуба рухнула вниз, взрывная волна сбила меня с ног. Я сплюнула и попыталась встать, но ногу молнией пронзила страшная боль.

Береговой лагерь больше не был целью. Целью стали мы.

Я уцепилась за талреп, свисающий с мачты, и поднялась, чтобы оценить обстановку. Первые проблески утреннего света появились в небе, и этого оказалось достаточно, чтобы разглядеть детали бойни на пляже, заполненном сломанными каркасами палаток и трупами.

С поляны за пляжем вышла группа мужчин, и я забыла о боли. Повстанцы тащили за собой самое странное оружие, которое мне случалось видеть: невероятно короткоствольную пушку, зажатую между огромными колесами со спицами.

— Что за адское устройство? — раздался чей-то голос. Тхаумук подошел посмотреть. — Так или иначе, эти ублюдки умеют из него стрелять.

Я повернулась к нему:

— Помогите мне с пушкой.

Он посмотрел на меня с таким видом, будто мое прикосновение пугало его больше атаки врагов.

— Я провожу вас в каюту.

— Нет. Я нужна тут!

Тогда помощник капитана проводил меня до пушки, рассчитанной на пять выстрелов.

— Нет ни единого шанса, что вы по ним попадете, но у нас нет другого выбора. Стреляйте хоть куда-нибудь, — бросил он и побежал по другому делу.

— Ты слышал его, — сказала я канониру. — Сможем мы до них достать?

— Конечно. Если порох сухой. И если ядро не заржавело…

— Хватит юлить и просто скажи!

— Мы не сможем взять их на мушку, пока не… ай-я!

Странная короткоствольная пушка снова проявила себя в действии. Казалось невозможным, чтобы это оружие можно было взвести, зарядить и выстрелить с такой молниеносной скоростью.

Пушечное ядро приземлилось настолько близко, что бревна подо мной, казалось, прогнулись, но корабль выдержал удар. Рубку на соседней джонке не далее чем в трех корпусах от нас разнесло на части. Возникшая волна подбросила наш корабль, вышвыривая людей и оборудование за борт. Под ужасным дождем из обломков бревен и ошметков плоти, последовавшим за взрывом, я испуганно закричала.

Поврежденная джонка свободно закружилась по течению. Кто-то крикнул:

— Она нас протаранит!

К носу подбежало несколько матросов с пиками, но им не хватило сил, чтобы оттолкнуть полуразрушенный корабль. Джонка ударила нам в нос с адским хрустом, затем чиркнула по борту, срезав поручни и платформу, на которой находился гальюн, а потом перевернулась, и ее поглотила пучина.

Подбежал Ченг Ят с распущенными и взлохмаченными волосами.

— Почему ты не стреляешь?

— Гляди! — Я ткнула пальцем. После столкновения наш корабль развернуло, и пушки теперь целились в сторону от берега.

Ченг Ят приказал копейщикам развернуть нас обратно, а затем закричал мне:

— Огонь, черт бы тебя побрал!

— Это тебя бы черт побрал! Почему ты не вытаскиваешь нас отсюда?

— Моя работа — защищать…

— Защищать кого? Этого мальчишку, опиумного наркомана? Он или сбежал, или уже сдох!

— Да как ты смеешь!

Спасай своих людей! Спасай свою жену!

Ближайшая джонка выстрелила из пушки в направлении берега. В ответ повстанцы тоже пальнули из орудия; выстрел не достиг цели, но поднял целый столп воды. Ченг Ят убежал, отвлекшись на что-то другое. Через несколько мгновений я узнала, на что именно, когда люди по цепочке начали кричать друг другу:

— Брандеры[64]!

Пылающие плоты ползли из-за излучины реки, увлекаемые течением, как процессия горящих фонарей, только огромных и смертоносных. Один ударился о транец закрепленной на якоре джонки. Через мгновение рубка загорелась.

Экипажи наших кораблей вверх по течению пиками отпихивали от себя горящие плоты, которые теперь дрейфовали на встречном курсе; повсюду растекался дым от пожарищ.

— Поднять якорь! — заорал Ченг Ят. — Или просто руби чертовы цепи!

Канонир коснулся моей руки:

— Ченг Ят-соу, смотрите!

В другом конце лагеря выкатили вторую короткоствольную пушку.

Загрохотали лебедки. Главный парус взметнулся вверх. И тут его заклинило. Джонка накренилась.

— Весла! — приказал Ченг Ят.

Никто не шелохнулся. Все весла и юлоу остались на злополучных сампанах.

Все это время измученные отставшие матросы карабкались по планширам. Брандеры продолжали бесшумный марш вниз по течению, и мы задыхались от их дыма.

Между нами и берегом проплыла знакомая джонка. Перед грот-мачтой стоял Куок Поу-тай, прикрывая глаза от восходящего солнца. Он не мог заметить меня из-за дыма и снующих вокруг людей. Или, может быть, сознательно решил не замечать.

Плевать. Мне открывался отличный вид на минометный расчет на берегу, перезаряжающий свое орудие. Короткоствольную пушку развернули на колесах, пока не прицелились прямо… в меня.

— Надо стрелять, — сказала я.

— Мы целимся вправо, — возразил канонир.

Я всем сердцем желала, чтобы нашу джонку развернуло течением, и закричала, чтобы кто-нибудь нашел пику и развернул корабль, но никто, кажется, не услышал.

На нас налетел сампан; под тяжестью пассажиров вода плеснула через вельс. Я прыгнула и замахала руками, направляя лодку к носу.

— Тараньте корабль! — заорала я.

Канонир занес фитиль. Медленно двигаясь, сампан толкнул нас — не сильно, но достаточно. Джонка повернулась, потом еще немного.

— А теперь давай! — приказала я канониру.

Фитиль загорелся. Пушка выстрелила, с грохотом ударившись об упоры.

Вспышка берегового орудия была ослаблена солнцем, и я почти поверила, что у врагов кончился порох.

А затем палуба прогнулась.

Стена жара обрушилась на меня.

Мои ноги взлетели к кроваво-красному небу, а потом надо мной распростерлась сверкающая река. Рот невольно раскрылся в беззвучном крике.

Что-то пронзило мне живот прямо до позвоночника.

Я больше не ощущала ни свет, ни грохот пушек, ни запах пороха.

Помню, как очнулась в темноте, закутанная в одеяла. Пол шатался, дерево стонало. Мы куда-то плыли.

Сильная, обволакивающая боль пронзила меня от колен до низа живота. Я закричала.

Чья-то рука разжала мне челюсти, и мне в горло залили горький отвар. Я впала в забытье.

Солнечный свет пронзил веки. Я чувствовала его тепло на лице, в то время как тело дрожало, будто я лежала в холодной земле. Я потянулась через одеяло, чтобы унять тупую боль в ноге, но сама же отпрянула от прикосновения.

Дверь скрипнула. Я заставила себя открыть глаза. Вошла A-и с плошкой в руках, улыбаясь беззубой улыбкой. Она влила мне в рот водянистый отвар.

— И давно?..

— Три дня.

A-и поведала, что меня намотало на грот-мачту, в таком виде меня и обнаружили, когда мы поплыли прочь. Несколько членов экипажа погибли.