Шторм наконец покинул мои сны, но на смену прежним кошмарам пришли длинные бессонные ночи, заполненные бесконечными размышлениями и составлением речей. Днем же под монашеские речитативы в мои мысли, избавленные от мучительного влияния одиночества, приходили покой и порядок.

Сегодня со мной были мальчики. Хунг-сэк спокойно сидел на циновке. Я не заметила, где он добыл сандаловую палочку, и сейчас была занята тем, чтобы вынуть ее изо рта малыша. Йинг-сэк зажигал благовония со спокойствием настоящего маленького священнослужителя. Потом ему стало скучно, и он подошел к краю настила.

— А-ма! Смотри!

Я увидела, как в гавань заходят более двадцати пяти судов, над которыми развеваются желтые знамена. На флагманском корабле Тунгхой Пата трепетали множественные синие, зеленые, черные и красные флаги.

— Кажется, кое-кто уже видит себя командующим, — пробормотала я.

— А где братик? — спросил Йинг-сэк, имея в виду Чёнг Поу-чяя.

— Хотела бы я знать, — ответила я.

Тем временем в гавань заходило все больше и больше судов под желтыми знаменами, словно развивая наступление.

Когда я отослала Йинг-сэка с братом к нянюшкам, моему первенцу это не понравилось, но я сумела его задобрить: пообещала сластей в деревне. Сынишка знал, что няню A-Пин куда проще уговорить на лишнюю порцию лакомства, чем меня, поэтому охотно пошел с ней, а я распорядилась, чтобы священники принесли еще свечей и жертвенного вина.

Я молилась в окружении монахов, когда рядом со мной опустилась на колени фигура в белых одеждах. Мужчина возложил благовония в урны и трижды низко поклонился, а его меч глухим стуком о пол сопроводил каждый его поклон. Я же молилась до тех пор, пока сам священник не потерял терпение и не ударил в колокол. Изображая глубокую медитацию, я так и сидела, не открывая глаз, в то время как мужчина рядом задышал тяжелее, откашлялся, пробормотал торопливую молитву и замер. Однако его нетерпение так и витало в воздухе.

Я бросила на него взгляд, не поворачивая головы, а Тунгхой Пат наградил меня едва различимым поклоном. Я сомкнула веки в ответ и вернулась к молитвам.

Когда я поднялась с колен, мужчины уже рядом не было.

На приветственном пиру в честь Тунгхой Пата By Сэк-йи пытался всех развеселить пошлыми шутками. Почетный гость улыбался и пил, говоря крайне мало. Рядом с ним с каменным лицом сидела его жена. Ни один из них не удостоил меня и словом, если не считать положенных цветистых соболезнований.

Я так устала, что с трудом сидела. Весь день пришлось развлекать доброжелателей и информаторов, доносивших до меня известия о заговорах и встречах, куда меня никто не собирался приглашать. Тем временем на столах пустели тарелки и разливался сливовый ликер. Наконец Тунгхой Пат хлопнул в ладоши, привлекая внимание.

— Пришло время выложить карты на стол. Мы все — одна семья. Временами мы спорим, временами приходим к согласию. Но мы едины, как братья. — Он помолчал, пока среди присутствующих раздавались редкие выражения одобрения. — Когда семья лишается главы, старший браг должен взять эту ответственность на себя.

— Спасибо, Одиннадцатипалый, — сказал генерал Поу. — Как самый старший из вас, я принимаю ответственность по твоему призыву.

— Поздно. Как самый толстый из вас, я уже эту ответственность принял! — отозвался By Сэк-йи.

Вот только Тунгхой Пат шутку не оценил.

— Я говорю о старшем как о том, кто из нас служил дольше всех остальных.

— Я служил еще при первой кампании! — ударил себя в грудь генерал Поу. — Дольше, чем вы все. Это делает меня старшим во всех отношениях!

— Мы все тут служили при обеих кампаниях, — возразил Куок Поу-тай. — Кроме «брата» из Тунгхоя.

— Именно! — Шестипалая рука Пата зависла в воздухе, как паук. — Я сейчас говорю не о службе иностранным королям, а о деле Конфедерации. Пока вы все выслуживались на военном поприще, я занимался делами дома. А значит, я самый старший в семейном деле.

— Ха! Вот это заявление! — не согласился генерал Поу. — Если Пат считает, что нам было просто, то он не бывал в Куи-нёне!

— Или в Тхине, — добавил By Сэй-йи. — То была славная битва!

— Настоящее побоище! — поддакнул Лягушачий Отпрыск.

А потом, как обычно, все пустились в воспоминания о славных днях во Вьетнаме. Вот где корабли были больше, враги крупнее, а пушки громче. И именно там сокрушительные поражения превращались в славные победы.

Мне было нечего сказать до тех пор, пока By не решил, что мне уделяется недостаточно внимания.

— Давайте не будем забывать причину, собравшую нас здесь, и воздадим должное этой женщине, жене великого мужа. Да не оскудеет наша забота о ней!

Забота о ней. Курица состарилась и яйца больше не несет. Если бы только они догадывались, что зреет у меня в голове. О, мой гнев способен посрамить их боевые байки.

— Благодарю. У меня достаточно сил, чтобы позаботиться о себе самостоятельно, — сказала я и подняла чашу в свою честь.

Наконец на шестую неделю предсказатели решили, что дух Ченг Ята покинул адские чертоги. Моя же душа не знала покоя. Мало того, что за последние два дня я была вынуждена принимать нескончаемые потоки плакальщиков с фальшивыми соболезнованиями, сплетников и казначеев с записями, ко мне дважды заходил Куок, чтобы напомнить о своем предложении. By заглянул напомнить, что обо мне «позаботятся», и Лягушачий Отпрыск с генералом Поу вместе с целой толпой капитанов нанесли визиты вежливости. Я была почти рада тому, что Тунгхой Пат продолжал хранить дистанцию.

Все эти мужчины называли меня сильной, но надеялись, что я передам эту свою силу в их руки. Вот только сегодня я совсем не ощущала в себе никакой силы. Я устала, и спина разболелась вдвое против обычного. Оставалось всего семь дней до окончания траура и обретения мной статуса вдовы, и голова у меня гудела от множества конфликтующих идей и задумок.

Старший священнослужитель провел для меня частную церемонию, на которой присутствовали только пара служек и плакальщики. Призрак в белых одеждах жег благовония на боковом алтаре, пока церемония не закончилась. Когда в самом конце он откинул капюшон, из-под него мне улыбнулся Чёнг Поу-чяй с вознесенными в молитве руками. Неужели вот так он решил обозначить свое внимание после сорокадневного отсутствия? Я поторопилась закончить мо< литву и уйти с платформы.

Камни и ракушки в прибрежном песке кололи мне ноги, но я не замедляла шага, когда он окликнул меня. Он поравнялся со мной, когда я пересекала ручей, отделяющий пляж от остального берега. Я развернулась и хлестнула Поу по лицу тыльной стороной ладони.

— Где ты был, ублюдок? Ты пропустил похороны — ты, его приемный сын! Знаешь, что говорят люди? — У меня так саднило горло, что было больно дышать.

Его дерзкий ответ привел меня в еще большую ярость.

— Так скажи им, что я был с Сам Пхо.

Какое отношение он имеет к этой темной богине?

— Тебе следовало быть здесь! Уважить отца!

— Он хотел бы получить ее благословение, — возразил Поу.

Я вспомнила, как Ченг Ят однажды зашел в храм Сам Пхо, младшей сестры Тхин Хау, вот только с тех пор он не вспоминал о ней ни разу.

— Всё! Мне надоело слушать о том, чего бы он хотел!

Я выскочила на каменистый берег и остановилась перевести дыхание. Снова болела спина, в висках пульсировало, ноги ныли.

— Где ты был на самом деле? — спросила я.

— Я же сказал. На острове, в храме Сам Пхо. — Он снял свою траурную накидку и набросил ее мне на плечи. Должно быть, я дрожала. — Мы с ним как-то туда ходили. Ченг Ят говорил, что его туда водил отец. Там я отслужил по нему полную поминальную службу.

— Ты провел там сорок дней?

— Девять или десять, может дольше. Иногда молился ночами, а потом днем спал. Бывало, забывал, где нахожусь.

— Почему ты не вернулся?

— Занимался делами. Кому-то надо было.

У меня перед глазами все закружилось, словно дух Ченг Ята взвился от конца мира и обрел свободу, как и обещали духовники. Поу-чяй продолжал говорить, но я слышала лишь отголоски.