Дядя императора хлопнул в ладоши. Трое часовых бросились вперед. Двое сняли с генерала доспехи, затем отступили в сторону, позволяя третьему снять шлем.

У меня защипало глаза, как будто в них ткнули. Непостижимый последний год принес мне много странных зрелищ; какие-то были ужасающими, какие-то невероятными, но конкретно это изумило больше всех прочих.

Предводителем армии слонов и верховным главнокомандующим Аннамской империи была женщина.

Я снова и снова умоляла Ченг Ята познакомить меня с женщиной, которую прозвала командиром слонов, и устроить нам встречу. Я даже толком не знала, о чем буду с ней говорить и найдем ли мы общий язык, но даже вежливое приветствие позволило бы мне подышать одним воздухом с женщиной невообразимой мощи и силы.

Каждый день я донимала мужа, и всякий раз он реагировал более гневно, чем в предыдущий.

— Что ты предлагаешь мне сказать ей в те редкие моменты, когда мы находимся под одной крышей? Что у моей жены появились предложения по стратегии, припасам или транспорту? Или, может быть, генерал захочет услышать твои советы по поводу ароматизированного мыла? Думаешь, мы там сидим и чаи гоняем?

— Может, так оно и есть, откуда мне знать?! Вижу только, как ты отлично выглядишь благодаря тому, что я разглаживаю складки на твоей униформе и начищаю пуговицы в такую адскую жару. Я стараюсь играть роль хорошей супруги, а взамен прошу лишь маленькое одолжение.

— Ты перегибаешь палку, женщина, — отрезал Ченг Ят.

А потом уже было слишком поздно. Великая армия и флот империи свернули лагерь и направились на юг к Сонг Линь, реке Духов. В то утро, когда наша джонка покинула якорную стоянку, деревья вновь содрогнулись, и фигура в шлеме на ротанговом троне повела в джунгли процессию четвероногих бронированных сухопутных кораблей.

Несколько дней спустя я стояла на юте, смахивая жуков прямо в пучину грязной серой реки и обшаривая взглядом заросший джунглями берег в поисках каких-либо признаков приближающейся армии топочущих слонов.

Но здесь у реки Духов перемещались лишь люди и оружие, день за днем все новые солдаты прибывали к северному берегу, чтобы переправиться через широкую реку на южный берег. Предполагалось, что мы можем столкнуться с укреплениями повстанцев на южном берегу, но единственными врагами, которые приветствовали нас, были тучи насекомых, спустившиеся в сумерках. Я заскучала. Как оказалось, война — это по большей части ожидание. У меня на глазах очередной перегруженный плот опрокинулся и сбросил свой человеческий груз: одни поплыли к берегу, других пришлось вытаскивать, а третьих несчастных затянуло на дно с тяжелыми рюкзаками. Местная природа с жадностью пожирала мужчин.

На краю лагеря на южном берегу спешно возводили закрытый шатер для банкета в честь Праздника весны[58], который аннамцы называли Тет. Ходили слухи, что к нам нагрянет лично император. Массивные бамбуковые каркасы завесили тяжелыми циновками, разноцветными флагами и длинными узкими полосками с благопожеланиями, и все это выглядело до странности нелепо между унылой рекой и суровой дикой природой окрестных холмов. Шатру было здесь не место, как и армии в целом. Мне здесь тоже не находилось роли. Окрестности принадлежали исключительно комарам, змеям и тиграм.

Удар по корпусу вывел мена из задумчивости. Чёмг Поучай выбрался из сампана с двумя другими мужчинами. Они натягивали веревки, чтобы поднять тяжелый груз. Из-за борта поднялось суровое красное лицо — огромная, почти в человеческий рост, статуя Куан Тая[59], бога войны, явно украденная из какого-то храма. Я-то думала, что в Аннаме мы перестанем быть пиратами.

Я крикнула вниз:

— Разве молитва украденному богу не сулит несчастья?!

Поу-чяй вскинул голову и ответил без обычной озорной ухмылки:

— Куан Тай рад любому действию. Давай, помолись с нами!

Он и его помощники поставили божество рядом с рубкой вместе со свечами и жертвенными фруктами. Поу-чяй, казалось, находился в трансе: он без конца отбивал поклоны и читал молитвы. Его искренняя вера произвела на меня впечатление; я не находила в себе такой привязанности к кому-либо, будь то божество или реальный человек.

Когда паренек завершил молитвы, я спустилась к нему. Он вздрогнул и будто встревожился.

— Отвези меня на берег, — <— попросила я.

— Вряд ли это здравая мысль…

— Ай-я! Как ты смеешь…

— Я говорю про твои волосы. Можно?

Он вскочил на ноги и вынул у меня из прически шпильку. Орудуя ею как гребешком, он заново собрал мои волосы в пучок. Я не видела, что он там сотворил, но женщина на другом конце палубы одобрительно кивнула.

— Вот так. Теперь ты самая красивая женщина в Аннаме, как тебе и положено. Поехали, — сказал Поу-чяй.

Должна признаться, я ощутила прилив удовольствия. Какой еще юноша, кроме придворного евнуха, сумеет позаботиться о женской внешности?

Солдаты заполнили новогодний шатер, превратив его во дворец. Они задрапировали стены красной тканью[60]; с каждой балки свисали праздничные фонари, везде развернули массивные свитки. На приподнятой платформе, занявшей один конец шатра, женщины обшивали желтой тканью конструкции, похожие на троны. В противоположной стороне двое мужчин, сгорбившись над стопками красной бумаги, рисовали новогодние благопожелания, а их помощники раскладывали листы для просушки на соседних столах.

Супругу Ченг Чхата я обнаружила среди других женщин чуть поодаль. Мы впервые увиделись с тех пор, как добрались до реки. Я подскочила к ней, испытывая порыв обнять дорогую подругу. Она сунула руку в открытый мешок и протянула остаток мне.

— Попробуй, — предложила она. — Называется мыт[61] — великий вклад Аннама в мир. Единственный, насколько мне известно.

Я отложила стопку одежды для праздничного вечера и взяла горсть измельченных сухофруктов и кокосов. Это действительно было очень вкусно.

— Дамы, я предлагаю оставить угощение на вечер, — раздался знакомый голос.

Как оказалось, я не узнала Куок Пoy-тая в одном из каллиграфов. Другим был аннамский офицер.

А я предлагаю тебе заняться своими делами. — буркнула жена Чхата, добавив: — Почему бы тебе не написать что-нибудь для меня?

— Как раз заканчиваю. — Он положил полоску со свежей надписью на соседний стол, придавив углы маленькими камнями. — Жене достопочтенного адмирала.

— Могу представить, что ты там накалякал про меня: «Больная корова валяется в трюме».

Куоку шутка не понравилась. Может быть, в силу учености он предпочитал правдивость в ущерб юмору. Он повернулся ко мне:

— Ченг Ят-соу, а какую надпись вы бы предпочли?

— Любую. Если это не танское стихотворение, — добавила я с улыбкой.

Эту шутку он воспринял нормально. Пламя, которое запомнилось мне с того вечера в библиотеке, снова загорелось в его глазах и вспыхнуло у меня в груди огненным шаром. Куок открыл было рот, чтобы ответить, но тут встряла жена Ченг Чхата:

— Я знаю! Каждый год по сыну.

— Только напишите такое, и я убью вас обоих, — проворчала я.

— Верю, что вы на это способны! — улыбнулся Куок.

Он разложил чистую бумагу и обмакнул кисть в тушь. Едва он поднял инструмент, чтобы начать писать, у входа поднялся шум. Молодой аннамский солдат распахнул откидную створку и взволнованно что-то выкрикнул. Аннамский офицер рядом с Куоком вытянулся по стойке смирно, остальные бросились к двери.

— Что он сказал? — поинтересовалась жена Чхата.

Аннамский офицер нахмурился и ответил на ломаном кантонском диалекте:

— Негодяй, который мы накажем, сказал: «Привезли свинью. Императора тоже».

Шатер опустел. Я едва могла что-то разглядеть сквозь толпу зевак, выстроившихся вдоль берега, зато слышала восторженные крики. Сквозь легкий туман проплыл сампан, а за ним более крупный корабль, украшенный желтыми императорскими знаменами.