Я изложила тезисы, которые мысленно формулировала последние месяцы: обучение, которое нам понадобится, инвентарь и планирование, предстоящие цели и, наконец, союзы, которые потребуется заключить с другими пиратами. Ченг Ят слушал молча, пока я не закончила, и наконец кивнул.

— Я думал о том же.

— И? Твой двоюродный брат был настоящим лидером. А ты? Иногда мне кажется, что ты боишься командовать. А ведь теперь ты глава клана Ченг.

— Знаю.

— Ты должен стать самым зловещим правителем побережья Лёнгкуонг — настолько зловещим, что люди сами будут приносить тебе дань, даже если ты и пальцем не пошевелишь. Тогда тебя ждет могущество.

— М-м-м…

Я прищурилась, глядя на мужа точно так же, как его любимая богиня Тхин Хау взирала на меня прямо сейчас.

— Но я хочу стать полноправным компаньоном, — предупредила я. — Участвовать во всех планах и решениях.

Ченг Ят фыркнул.

— Сумасшедшая! Что ты собираешься потребовать дальше? Пост императрицы?

— Допустим, я не в себе. — Я облизала губы и произнесла медленно, подчеркивая каждое слово: — Но я достаточно безумна, чтобы помочь тебе стать самым опасным и самым богатым бандитом на побережье Китая. Морским императором. А я стану твоей императрицей. Или умру.

Йинг-сэк незаметно подполз ко мне и положил ручонку мне на лодыжку со знакомым криком, который ударил мне прямо в грудь. Я подхватила его на руки.

— А еще я хочу кормилицу.

Наше партнерство вступило в силу, хотя никто об этом не догадывался.

Конечно, стоило выйти на палубу, и результат был налицо: более сотни кораблей собрались вместе. Их стало так много, что Ченг Ят — то есть мы с ним — разделили их на эскадрильи, что расширило возможности для маневра. Мы добились поставленной цели менее чем за год. Все хвалили командира за силу и хитрость, за то, что прибрал к рукам власть. Моя роль осталась скрытой за закрытой дверью нашей каюты.

Каюта стала моим тайным миром, где я обдумывала дела, намечала цели и справлялась с истериками мужа, при этом ни единого слова не просачивалось наружу. Таково было наше соглашение.

Моя награда скрывалась в наших амбарных книгах: доказательством успеха были шелка, облегающие мою спину, нефрит на запястье, серебро и золото, прошедшие через мои надушенные руки. Но ткани не могли подбодрить, золото в знак благодарности не похлопало бы меня по плечу, изящное медное зеркало показывало меня только мне.

Чем чаще Ченг Ят видел во мне компаньона, тем реже — жену. Я уделяла нашему ребенку больше времени, чем он, и семьей мы так и не стали. Я даже не думала, что это будет беспокоить меня, но так и случилось. Простое объятие только потому, что мужчина счастлив со мной, или в знак благодарности за мои труды и заботу о его сыне доставило бы мне в десять тысяч раз больше удовольствия, чем очередная резная сандаловая доска или старинные посеребренные счеты.

Я хотела не поцелуев — которых от Ченг Ята и не стоило ждать, — а признания.

Конечно, я вполне могла смириться с секретностью. Беда в том, что сокрытие моей роли ограничивало меня. Я жаждала более открыто общаться с покупателями. Пришло время выйти на люди.

Вот почему я сидела на носу сампана, пытаясь сдержать волнение, пока Чёнг Поу-чяй вел маленькую лодку по Тайоу.

Ченг Ят сидел позади меня рядом с казначеем и выглядел усталым и даже обеспокоенным, а Чёнг Поу-чяй услаждал наш слух своим пением.

Город, испещренный каналами, где шла бойкая торговля, ошеломил меня. Мы петляли по главной водной артерии, и казалось, что вокруг теснится добрая половина джонок, сампанов и плотов Китая. По обеим сторонам виднелись шаткие деревянные домики, приподнятые высоко над водой на бамбуковых сваях. Дети высовывались из окон, чтобы кинуть монеты в проплывающие плоты с товарами, и с поразительной меткостью ловили брошенные им угощения.

Поу-чяй снизил скорость, чтобы пропустить паром, пересекавший канал.

— Эй, красотки! — крикнул он, и стайка молодых женщин-хакка захихикала и помахала в ответ.

Мы свернули в сторону, скользя по мутной воде и едва протискиваясь между плавучими домами и магазинами. На деревянной свае застыла цапля, но улетела, когда мы подплыли вплотную.

Ченг Ят велел Поу-чяю свернуть в еще более узкий канал, и в итоге мы попали туда, где дома на сваях уступали место обширному мангровому болоту.

— Это сюда ты всегда плаваешь?

— Туз живет старый друг семьи Больше никаких разговоров, — предупредил Ченг Ят, бросив на меня взг ляд, который говорил: мы же договорились.

Я прошла за мужчинами по расшатанным деревянным мосткам; внизу, в иле, прятались красные крабы. Мы оказались у входа в заброшенный магазин рыболовных принадлежностей, рядом с которым валялась груда спутанных сетей. У двери сидела женщина-хакка, похожая на бесформенную кучу.

Ченг Ят поприветствовал ее:

— Эй, Юань-тай, ты пообедала?

— Пообедала тем, что оставил мне этот старый обжора. — Она постучала в стену.

В дверь высунулась голова мужчины, который расплылся в улыбке:

— Ченг Ят, друг мой, сколько лет, сколько зим! Ты выглядишь прекрасно, как никогда!

Капитан хлопнул приятеля по плечу.

— Старина, если ты с первых же слов так лжешь, то наверняка задумал меня обдурить.

— Друг мой, я тебя никогда не обманывал! По крайней мере, у тебя на глазах! Ха! Ты сам-то пообедал?

Лавочник придвинул табуретки и пригласил нас садиться.

— Обедал, — ответил Ченг Ят. — Надеюсь, ты пребываешь в добром здравии.

— В добром, в добром. — Лавочник поклонился мне: — Меня зовут Юань. А вы, должно быть, дочь капитана. Такая очаровательная юная девушка не может быть женой этого старого мерзавца.

Я сдержала обещание и ответила лишь легкой улыбкой, хотя это казалось высокомерным. Мужчина выглядел скорее как уличный носильщик-кули, чем как торговец. Пыльное помещение тоже трудно было принять за магазин: нас встретили одинокая круглая сушилка для креветок, заплесневелые веревки и одинокий потускневший компас. Ясно, что уже много лет здесь не торговали ничем законным. Подождав, пока хозяин отвернется, я осторожно стряхнула пыль со своего табурета, прежде чем сесть.

— Не встречались ли мы раньше с этим молодым человеком? — спросил торговец.

Поу-чяй привязывал лодку и только теперь догнал нас, вытирая пот со лба.

— Хорошая память. Тогда он был совсем маленьким, — заметил Ченг Ят. — Скоро ты будешь вести дела с Чёнг Поучаем.

— Договорились. Что у тебя есть для меня? — Ухмылка не сходила с лица Юаня.

Казначей распаковал мешок с образцами товаров. Торговец взвесил в руке сиамскую бронзовую чашу.

— И сколько у вас таких?

Казначей проверил записи.

— Четыреста тридцать пять.

Юань достал весы, поставил чашу и отрегулировал гири, после чего щелкнул пальцем по краю сосуда, отчего тот глухо загудел.

— Так себе. Пятнадцать ляпов серебра за штуку.

— Да ты шутишь! — возмутился Ченг Ят.

— Я плачу испанским серебром.

Мой муж взглянул на казначея. Мы все знали, что наша минимальная цена — двадцать ляпов.

— Сорок пять, — заявил Ченг Ят.

— Ох, друг мой, даже я не смогу их сбыть по такой цене. Только иностранцы покупают подобные вещи, да и то, скорее всего, переплавят их в пули. Восемнадцать лянов!

Казначей выпалил:

— Сорок!

Юань схватился за грудь.

— Ай-я, такими требованиями ты мне здоровье подорвешь. Я дам вам двадцать — и вдвое меньше, если на чаше есть вмятины или трещины. Себе в убыток. Но мы же друзья! — Тогда ради твоего здоровья я предлагаю подумать о тридцати, — произнес Ченг Ят.

— Мне придется думать о том, как не умереть с голоду, и продавать поношенные вещички моих детей, чтобы заплатить такую цену за безвкусный сиамский хлам, — парировал Юань с неизменной ухмылкой. — Ладно, двадцать пять.

Он подмигнул мне, старый козел, словно красовался перед хорошенькой девчонкой, и это стало последней каплей. Я не собиралась молчать.