Михаил посмеялся, что Пожарский и Черкасский старого дурака слушать не будут, но попросил передать приказ Шеину срочно прибыть к нему с докладом. А заупрямиться, поступить с ним нечестно, привезти силой. Еще предупредил, что послал провиант для оголодавшего войска, и просит Прозоровского приглядеть, что бы его не растащили и обратно войскам не перепродали. И еще, попросил прихватить с собой двух прознатчиков из следственного приказа, ехавших тайно, что бы расследование против Шеина провести. Он его уже из главы следственного приказа уволил, там теперь другой начальник. Двоюродный брат самого Михаила, тоже Михаил Салтыков, которого он из ссылки вернул и к себе приблизил, посоветовавшись с другом Мишей. Бориса тоже вернул, но должности не дал, уж больно нрав его ему не по сердцу. Пока что он посмотрит, как Салтыков проведет следствие по делу Шеина, и от этого его карьера будет зависеть. Семен понял, что пощады старому воеводе не видать!
Михаил поправлялся медленно, несмотря на усилия жены и дочери. Но не переживал. Такое уже было в его жизни. В тот достопамятный 1613 год, в охотничьей избушке посреди дремучих тихвинских лесов. Тогда, когда впервые в жизни применил в бою свой дар, ударил по напавшему на их с Мишей дружину, шведскому отряду. Ударил со всей юношеской дури, выложился почти под ноль, упал без памяти, и был спасен другом Мишей, который взвалил его на коня и увез в чащобу, подальше от битвы. Потом ему самому пришлось Михаила, тоже потерявшего сознание, но уже из-за жара от болезни, спасать. Так что дополз он до жилья на последнем издыхании. Так и в этот раз. Выложился под ноль, но контроль за Владиславом не потерял, заставил отпустить Шеина с почетом, со знаменами и оружием. А то старый упрямец собрался сдаваться в плен, потеряв все — знамена, оружие, честь.
Да и сказалось голодная диета в осажденном лагере, и ранение предательское. И старая болезнь вновь наружу выскочившая. Так что он не роптал, покорно выполнял все, что его родные ведьмы требовали. Тихо лежал в кровати, пил отвары, и понимал, что дар восстанавливается и сразу же уходит на борьбу со смертельным недугом — чахоткой. Побратим приезжал почти каждый день. Большей частью посоветоваться. Лишился Михаил своего основного советника — отца, соправителя, Филарета, и сейчас подбирал себе советников, близких людей, на которых мог бы опереться в трудную минуту. И самым близким был друг, глава Посольского приказа, тезка Михаил. Так что, незаметно для себя стал князь этаким серым кардиналом, мнение которого царь уважал и ценил. Но царь Михаил был осторожен, помня юношеские годы, дружбу напоказ не выставлял, боялся, что станут другу Мише козни строить недоброжелатели, как уже не раз было. Понимал, что Михаилу сейчас спокойствие и хорошее настроение нужно, что бы недуг победить.
Владислав действительно двинулся по Смоленской дороге в сторону Москвы, мелькнула у него мысль попробовать Михаила Федоровича на прочность. И с удивлением обнаружил оставленный гарнизоном Дорогобуж. Двинулся дальше и обнаружил твердо стоящие на своих позициях свежие русские полки. Напасть не посмел, развернулся обратно. Преследовать его не стали. Михаил берег свой последний резерв. Владислав попытался взять Белую, но тоже потерпел неудачу. Начиналась весна, снег таял, разливались реки, замедлился подвоз продовольствия. Теперь голодали уже поляки. Да и перебежавшие на сторону Владислава наемники требовали плату за предательство, наседали на короля. Владислав послал послов с просьбой о переговорах.
Михаил тянул время. Он ждал князя Михаила, который опять уехал в башкирские степи пить кобылье молоко и поправлять здоровье. Уехал он еще в конце марта, как только степь освободилась от снега. Весна была поздняя, травы еще не цвели, так что лечение шло полным ходом, а попросить князя приехать пораньше царь не решился, боясь добить друга. Так что процесс по делу Шеина прошел без него.
Много насобирали прознатчики, да и раздосадованные полковники своего командира не щадили. Князь Прозоровский припомнил ему хвастливое обещание взять Смоленск, и спекуляцию зерном, и странное исчезновение пороха. Другие полковники поставили в вину поведение его любимцев, отца и сыновей Измайловых, которые не только тесно общались с многими поляками, но и приглашали тех в гости, разрешали свободно гулять по русскому лагерю, а потом, естественно, докладывать об увиденном полякам. Может быть, если бы Шеин покаялся, попросил простить, признал свои ошибки, его бы пощадили, но старый упрямец, не поняв, что защищать его уже некому, продолжал осыпать комиссию из бояр оскорблениями, обвинять Москву в срыве поставок того же пороха, которым торговал направо и налево через посредников. Никто не поверил, что открытое воровство и спекуляции порохом и хлебом могли пройти мимо командования. И условия, на которые Шеин был согласен капитулировать, возмущали царя. Михаил попробовал переговорить с упрямцем один на один, рассчитывая предложить ему покаяться и не доводить до крайних мер, но получил лишь вздорные, заносчивые обвинения в неспособности руководить страной после смерти Филарета. Такого прощать было нельзя. «Кроткий» царь ухватил старого воеводу самолично за бороду, швырнул на пол, и высказал ему все, что о нем думает. Поставил в вину и неудачу с взятием Смоленска, еще более обидную на фоне успехов других воевод, ранение Михаила, посланного спасти его войска, голод в лагере, и те условия капитуляции от которых раненый князь его фактически спас.
— Ты, воевода, сам свою судьбу решил! — закончил разнос Михаил, — я тебе многое простить мог за прежние заслуги, но не ранение и почти гибель князя Михаила! Пусть будет так, как судьи твои решат. Получишь, что заслужил!
Итог был предсказуем. Никто не высказался в защиту Шеина. Так что он был осужден за измену и приговорен к смерти вместе с Измайловым и его старшим сыном. Остальные Измайловы тоже поплатились, но хоть живы остались. Долго на Москве обсуждали казнь воеводы. Мнения разделились, но больших волнений не последовало. Рассуждал народ так:
— «Как же надо было довести кроткого и спокойного царя, что он приговор подписал. Видно, было за что»!
Михаила в это время на Москве не было. Жена Шеина попробовала просить его супругу заступиться перед царем, попросить его смягчить приговор, но всегда мягкая Анна, помнив, в каком состоянии привезли Михаила, резко отказала. Так что Шеин головы лишился.
Пока шло следствие и выносился приговор Михаил не отвечал на призывы Владислава к миру. Хотел дождаться друга. Но вызывать его своей властью, не дав долечиться, не стал. Да и пользы это бы не дало. Владиславу давно объяснили, как его заставили согласиться с мягкими условиями капитуляции армии Шеина, поэтому он категорически настаивал, что бы глава Посольского приказа в переговорах не участвовал! Согласился на опытного переговорщика Шереметьева и второе лицо в Посольском приказе, замещающего его главу, молодого боярина Воеводина. Михаил переговорил с зятем Михаила перед началом переговоров.
— Фред, — обратился он к нему по старому европейскому имени, — ты сможешь заменить Михаила? Владислава настроили против него.
— Еще бы, подписать, с готовым валяться у него в ногах Шеиным, такие условия капитуляции, такого не забыть. Да, я попробую принять участие в переговорах, но многого от меня ждать не стоит. Я прекрасно читаю чужие мысли, хорошо понимаю настроение противника, но брать человека под полный контроль, как князь Михаил, просто не могу. Нет у меня дара, управлять человеком против его воли. Не дано, к сожалению.
— Прочесть мысли и понять, что человек хочет, невзирая на его сладкие, или, наоборот, заносчивые речи уже много значит. Помочь сможешь. Да я бы и не стал просить Михаила вновь взять под контроль короля. Слишком это дорого ему обходится. Так что чего добьемся, того добьёмся. Главное, чтобы он от титула Московского царя отказался. И хотя бы часть территории нам вернул. Оттяпали-то у него мы порядочно. И не выгодно нам сейчас добивать Польшу. Она турок сдерживает. Как твой тесть пояснил, султан Мурад запретил крымчакам на нас нападать, что бы мы Польшу сдерживали, дали ему время с Персией разобраться. Так что часть захваченного мы Владиславу вернем, а то, как бы его не свергли. Поляки это могут. Изберут кого-нибудь упертого, вроде того же Радзивилла, и опять он нам досаждать будет.
