Если Адэр прав, и кинжал действительно находится в моем родовом поместье, то в наших руках окажутся две реликвии богини и меч темного властелина. Против вооруженного одним лишь медальоном принца это существенный арсенал. Для победы должно хватить. Йозеф сгинет, а божественный цацки и меч мы постараемся уничтожить, чтобы другим было неповадно.

На мой вопрос о том, где именно заперт Эреб паладин так и не дал четкого ответа.

Либо Адэр не в курсе, либо он опасается чего-то и не желает говорить. Неприятно, конечно, подобное недоверие, но понимаю, что это знание бесполезно. Выпускать на волю подонка я не собираюсь, и в наших планах фигура Эреба никак не фигурирует.

Несмотря на сказанное Тобиасу, волей-неволей во мне поднимаются воодушевление и предвкушение. Я на родных землях. Там, где прошло мое детство.

Вот поля, по которым я часто бегала. Вон ручей, где любила купаться в жару. И даже вишневый сад на месте, где с детьми домашней прислуги мы пропадали в начале каждой осени, собирая кислые ягоды для варенья и пирогов.

В сердце растет ностальгия по ушедшим безвозвратно временам и детству. Позволяю себе еще немного предаться воспоминаниям и грусти, а после отпускаю все эти чувства.

После полудня, ближе к трем часам, удается разглядеть покрытую серой черепицей крышу родового гнезда и остроконечные шпили, походящие на направленные в небо клинки.

Если эти сведения не претерпели изменений, то как и в прошлом, отец должен был дать добро на размещение в резиденции военного госпиталя и приюта для беженцев.

Что ж, нам сейчас как раз не помешает медицинская помощь.

- Я умираю! Вивиан, я умираю! – Тобиас продолжает ломать трагикомедию, баюкая свое запястье, прижав его к груди.

Оглядываюсь на капитана Маллета, поддерживаемого Сойером, сидящим позади него в седле. Два мужчины на коне. Один в объятиях другого. Причем тот, что крупнее, с покрасневшими щеками беспрестанно уже десять минут заливается стенаниями:

- До кости! Она прокусила меня до самой кости! Мне грозит ампутация? Неужели я лишусь руки?

Ну, если так рассуждать, он и глаза лишится, под его правым оком уже нехилый отек.

- Нечего было лезть в улей.

Даррг, словно дитя малое. Кто поверит, что такой здоровый мужчина, высокопоставленный военный, полезет за медом, как будто он охочий до цветочной сладости медведь, в пчелиное гнездо? Его еще и бык боднул, когда он пытался его погладить. Но там все обошлось легким испугом обоих. Не человек, а неприятность ходячая.

Я бы расхохоталась надо всей этой ситуацией, злорадствуя, что получил Маллет по заслугам, не пульсируй мои виски от боли после непрекращающегося потока болтовни за целый день пути бок о бок с Тобиасом.

Спешиваюсь с лошади на площадке возле крыльца дома, остальные повторяют, сидеть больше суток в седле – та еще мука для вашей спины и того, что пониже.

И только Маллет продолжает сетовать на судьбу, оставаясь в объятьях поддерживающего его чтобы не свалился товарища со стоическим выражением на лице. Бедняга Сойер. Хотя, оба они стоят друг друга. Совет да любовь.

Ладно, когда надоест, сами слезут. Собираюсь перекинуться парочкой слов с Адэром, когда на крыльцо выбегает из дома знакомая фигура девушки, что я так не ожидала увидеть в ближайшее время.

- Вивиан!

Далия в белом переднике поверх простого немаркого платья с широкой улыбкой на лице сбегает со ступенек и, не снижая скорости, обнимает так, что выбивает из моих легких практически весь воздух.

- Далия? – охаю и тихонько бормочу имя сестренки, обнимая ее в ответ и вдыхая родной запах.

Девушка поднимает голову, жадно осматривая мое лицо.

Прошло два года.

Сестра подросла.

Семнадцатилетняя девушка передо мной совсем уже взрослая. Ростом практически как я, черты лица заострились, пропал детский жирок с щек. Каштановые волосы длиннее, чем я помню. На переносице россыпь веснушек, по весне сестру всегда обсыпает пятнышками, похожими на золотую пыль. Даже светило души в ней не чает, раз расцеловывает!

Светло-карие глаза внимательно проверяют каждую мою конечность на предмет травм, а после, не найдя никаких отклонения от нормы, лучатся облегчением.

Лошадь позади недовольно ржет и внимание с долгожданной встречи переключается на занятную картину.

Моя младшенькая опускает руки, выбирается из моих объятий, тут же приподнимает от удивления брови, завидев одного мужчину, лежащего на груди другого верхом на белоснежном, ропщущем от недовольства коне.

Глаз у Тобиаса заплыл основательно, появления незнакомки он пропустил, и продолжал стенать от боли. Сойер же старательно отворачивался и пытался сменить позу, делая вид, что его с ним ничего не связывает. Остальные солдаты давили смешки.

Далия прикусила губу, и подойдя поближе, робко поинтересовалась, взирая на всадника:

- Вы в порядке?

Сердобольная моя! Будущий целитель, как никак!

Заслышав женский голос, Тобиас замер, словно его пронзила стрела, и медленно наклонился, ища взглядом источник звука.

Подозрительно щурюсь, опуская пальцы на рукоять пристегнутого к поясу меча. Ох, не нравится мне выражение единственного открытого глаза капитана.

Очень не нравится.

Под моим гнетущим взглядом, до которого никому нет дела, Сойер с Тобиасом слезают с лошади и смиренно бредут за прокладывающей путь внутрь Далией, обеспокоенно суетящейся вокруг ужаленного капитана.

Внутри особняка многое поменялось. Вся лишняя мебель, вроде старых доспехов, столиков, гарнитуров и статуя куда-то пропала. Наверное, местный управляющий поместьем приказал убрать все, что мешается под ногами, как никак, раз уж временно дом служит пристанищем для большого количества людей. Да и раненых полно, мало ли, кто заденет невзначай, хрупкий антиквариат и пациенты целее будут.

Пока Тобиас Маллет послушно сидит на больничной койке, подставляя для лечения моей младшей сестры свои следы от знакомства с пчелками, Далия объясняет, как оказалась в Мидвеле:

- И когда встал вопрос о том, где проходить выпускную практику, я решила отправиться подальше от столицы. Хорошо, что дядя не отказал в моей просьбе, я, честно говоря, сомневалась, но вышло замечательно. К тому же, лекари здесь отличные, есть чему у них поучиться! Конечно, дел больше, и случаи тяжелые, но это такой опыт.

Присаживаюсь на соседнюю пустую постель, слушаю и удивляюсь.

Нет, для отца, конечно, ничего не стоит подобная мелочь вроде того, чтобы согласиться с назначением практикантки в расположившийся в его поместье временный госпиталь, но, если посмотреть под другим углом, стал бы он удовлетворять просьбы дочери его бывшей любовницы, которую терпеть не может?

Рассматриваю Далию и не могу насмотреться.

Как она повзрослела.

Да, в прошлом я уже видела ее такой, расцветшей девушкой, но тогда меж нами были не лучшие отношения, я не ведала, что происходит в ее жизни, и если уж говорить на чистоту, мне было плевать, своих забот хватало. Потом Далия бросила учебу, перестала выходить из дома, а после и вовсе оказалась женой старика, простившего в обмен на молодую красивую девчонку в своем распоряжении, долги ее отца.

Дальше он ее ломал и приручал, в итоге даже голоса лишил, рождение ею наследника в ущерб своему пошатанному здоровью облегчения положению Далии тоже не принесло, наоборот, понимаю я сейчас, она окончательно сдалась, сознавая, что теперь ей никуда не деться.

Нельзя сбежать - она не могла бросить ребенка, но и с больным младенцем на руках податься было некуда, к тому же, в покое ее муж бы не оставил. Никакой поддержки от семьи, все знакомые и друзья, боясь за свое благополучие, отвернулись, и даже я, которой было под силами избавиться от этого мерзкого мужчины, в результате стала преступницей, ожидающей в темнице казни.

- Хватит, - беру сестричку за запястье и тяну к себе, не давая ей и дальше трястись над разомлевшим Тобиасом, к недовольству последнего. – Пусть им кто-нибудь еще займется.