Его тревожный взгляд направлен не вперед, куда смотрю я, а вниз, где неприятель роет траншеи подступа и устанавливаются орудия.

Сразу понимаю, о чем говорит парень.

Дальность установленных на крепостных стенах пушек ограничена. Во-первых, их у нас не так много, а во-вторых, они уже староваты и на перезарядку требуется больше времени. У осаждающей стороны пушки поновее и бьют намного дальше. Нам их не достать, но им нас запросто. А еще они не ограничены в запасах пороха и метательных снарядов.

За последний двенадцать месяцев мы держали оборону насколько могли, и израсходовали приличное количество ресурсов. Но даже несмотря на то, что оставшихся запасов нам могло бы хватить на несколько лет умеренного отражения атаки, из-за расположения пушек, их ограниченных способностей, отбиться от штурма, уповая на артиллерию, непозволительная роскошь. Противник своими дальнобойными орудиями быстро лишит нас всех наших пушек.

- Они готовятся к брешированию. Ставят батареи в венчающих параллелях. Крупнокалиберные пушки, не меньше пары десятков с каждой стороны…Даррг.

- Сколько у нас времени?

Сойер, военный инженер крепостного гарнизона Гаскилла отвечает, не пытаясь скрыть в голосе страха:

- Два дня максимум.

Взять все четыре бастиона крепости за пару дней…Когда они войдут в город, солдатам гарнизона придется вступить в бой. О равенстве сил говорить невозможно, количество людей в корпусе превышает число защитников крепости раз в сто, а может и того больше. Нет никакой надежды.

- Мы обречены, - говорю тихо, слышит только Сойер.

- Я имел огромную честь с тобой дружить, старший лейтенант.

Взаимно. Киваю и улыбаюсь:

- По крайней мере, тебе не суждено облысеть.

Рыжеволосый выдавливает ироничный смешок:

- И то верно.

Держать оборону Гаскилла в течении года было уже выше наших сил. Нам крупно везло, что Аргона сосредоточила свои основные силы севернее, поэтому до этого места им дела не было. Однако, так не могло продолжаться до конца войны.

Но, почему сейчас? Что заставило вдруг повернуть корпус армии неприятеля, стянув войско южнее от центра? На столицу империи имеется и более удобный путь.

Слишком мало информации. Все, что я могу, это строить предположения. В одном осаждающий противник преуспел – обеспечил нам голод.

Информационный голод.

Принимать предложение капитулировать, как и полагается в нашей ситуации, не собирается никто, гордо отклонив, ибо разворачивающиеся и готовящиеся к массированной атаке силы противника не могут никого обмануть.

Если уж погибать, то с честью, по-геройски, заставив врага потратить как можно больше пороха и жизней, а не давать им церемониально ключи от городских ворот, лелея трусость, и позорно складывать оружие, чтобы потом стать «милосердно» подвешенным трупом на крепостной стены.

- Гляди, - Сойер кивает в сторону.

На стене бастиона появляется фигура поднявшегося наверх и порядком запыхавшегося от небольшой физической нагрузки подполковника Фишера. За эти месяцы он раздался в ширь так, что китель едва на нем застегивается. Сочувствую несчастным пуговицам.

- Вот куда уходит львиная доля наших запасов продовольствия.

Нервно хихикаю.

В любой другой обстановке я бы не могла позволить себе смех, видать, сказывается напряжение. Каждый борется с ним по-своему, кто-то предпочитает заедать.

Посланный к месту, где когда-то был мост через ров, напротив городских ворот, глашатай щурит глаза, задрав наверх голову. Внутри зарождается плохое предчувствие, посланник Аргоны – надеюсь, мне это лишь кажется - почему-то смотрит не на командира гарнизона, а на меня.

Послание написано высокопарно и призывает к сдаче города, что очевидно – зачитывающий его так и кичится от гордости. Обещаниями сохранить жизни противник нас не балует.

Смотрю в сторону, лицо полполковника Фишера белее простыни. Не погибли год назад, но никто не говорил, что мы в безопасности и угроза смерти миновала. На то мы и солдаты, вне зависимости от звания должны всегда быть готовы умереть за правое дело.

- …В случае, если гарнизон Гаскилла сдаст старшего лейтенанта Вивиан Велфорд, командование корпуса в лице генерал-майора Аркера готово обсудить с защитниками крепости оставление им их жизней. У вас есть время до захода солнца, чтобы обдумать.

Глашатай напоследок еще раз цепко вглядывается снизу вверх в мою сторону, сворачивает бумажку, с которой читал, и уходит восвояси, в лагерь к остальному войску.

Чего-о….

Погодите-ка.

С каких это пор моя голова оказалась ценнее головы полковника, командующего гарнизоном и стоящим выше по званию?!

Если уж и выдвигать такие требования, то разве не должны они требовать выдать им Фишера? Он и служит дольше и доступа к военным сведениям имеет больше, равно как и шансов на то, что его потом можно будет обменять на плененных империей штабных офицеров, больше.

В цитадели крепости меня уже ждут.

Здесь собрались и Фишер со своими заместителями - простыми лейтенантами - и комендант Брайан, и лидер из гражданских добровольцев Джек Келси.

Скрещиваю руки на груди.

- Что, перевяжете меня бантом и скинете с крепости, в надежде спасти свои шкуры?

- Велфорд! – огрызается сразу же подполковник, которому и повода особо не надо. – Молчать! Как смеешь дерзить в присутствии вышестоящих?!

Медленно впиваясь взглядом в каждого из присутствующих мужчин. Два заместителя Фишера тупят глаза в пол. С ними мы неплохо сработались за все то время, пока наш командир предавался обжорству, запершись от суровой реальности в своем кабинете. Мне становится очевидно, какое решение они успели принять.

- Вы полные глупцы, если думаете, что сможете выжить, если согласитесь на требование этого Аркера.

- У нас нет иного выбора, - произносит виновато пожилой Брайан, а Джек Келси – мужчина средних лет и грубой наружности - хмурится.

- Он есть – не быть предателями, - усмехаюсь я, теряя в душе надежду. – Сражаться до последнего и пасть героями.

- Ты молода, поэтому не понимаешь. Лучше пережить несколько часов позора, но сохранить жизнь. Такова реальность.

Это подал голос один из лейтенантов.

Мне некуда бежать и негде скрываться. Мы все заперты в этой крепости, ставшей клеткой. Вряд ли рядовые гарнизона не разделяют воззрения своих командиров, им тоже дороги собственные жизни. Нет смысла сопротивляться, я в абсолютном меньшинстве.

Качаю головой:

- Ваша реальность – это просто комфортная жизнь и следование собственным прихотям, вы не имеете права называть себя солдатами.

Я не ждала ничего от этих людей, только чтобы они не ставили мне препятствий, пока я стараюсь, чтобы спасти их жизни. Но…не могу не испытывать разочарования. Мою они спасти не желают. И даже больше, готовы подать меня на блюдечке на растерзание нашего общего противника.

После моих слов повисает тишина.

- У меня нет сил беспокоится, правильно это или нет. Моя семья там, снаружи, и я понятия не имею, что с ними. Живы ли мои дети и жена, хватает ли им пищи, есть ли у них крыша над головой, не болеют ли они – это все, что меня волнует, - хрипло произносит Джек. - Я хочу вернутся к ним. Я не хочу умирать в этих стенах. Ты не можешь винить нас в том, что мы хотим сохранить свои жизни. В конце концов, ты делаешь то же самое.

- Лучше пожертвовать одним и спасти многих. Одна жизнь ничего не стоит, - высокопарно заявляет Фишер, поглаживая свой выдающийся живот.

Фыркаю:

- Особенно, если эта жизнь – не ваша.

До ужаса легко распоряжаться чужой судьбой. Бросить на произвол другого, выигрывая для себя время или следуя за призрачными шансами лучшего будущего.

Боль, связанная с предательством того, кому ты доверял, совершенно отличается от боли, причиненной врагом, тем, кого ты ненавидишь и в отношении кого ты не опускаешь своих подозрений, ожидая подставы.