Любая другая девица на моем месте наверняка бы сошла с ума - почти голой оказаться в обществе двух мужчин! Но мне не до того, чтобы занимать голову этими глупостями.

В свои молодые годы, когда только-только оказалась новобранцем белого ордена, я три месяца жила в казарме с тремя дюжинами таких же юнцов, и большая часть из них была парнями. Среди нас было только три девушки, если брать в расчет вашу покорную слугу.

Гоняли и муштровали старшие нас так, что мы едва доползали до своих постелей. Было совсем не до приличий, если по-честному. Насмотрелась я тогда вдоволь, и стеснение куда-то пропало само собой, тело – это просто тело.

Вздрагиваю, когда лекарь принимается обеззараживать спину. Разглядываю узор из трещинок на пустой стене и пропускаю мимо вопросы Барта-целителя, допытывающегося при каких это я обстоятельствах получила колото-резаную рану. Меньше знает - меньше сплетничает.

- Придется зашивать, - говорит лекарь и дает мне в руки что-то похожее на флягу. – Приложись губами и глубоко вдыхай. Это поможет уменьшить боль.

Давлю усмешку, прикасаясь губами к горлышку, и втягиваю содержимое в легкие. Сладко, с привкусом металла.

Веселящий газ? А не достигшим совершеннолетия можно?

Конечно, свойства данного вещества убирать боль имеют первостепенное значение в лечебных целях, но помимо основного, есть у газа несколько, скажем так, «побочных» эффектов. На человека он действует почти как алкоголь.

Ах, я и впрямь вернулась в молодость! В казармах ордена новобранцы повеселится время тоже находили.

Опьянеть дозировки лечебного газа не хватает, зато он неплохо обезболивает, как орудует иглой и нитью Барт я едва ощущаю.

Становится так легко, все тело расслабляется.

- Готово! – восклицает лекарь, наложив сверху заштопанной раны повязку. – Завтра утром первым делом ко мне, на осмотр и перевязку.

Я хихикаю, когда Эштон набрасывает на мои плечи, поверх изодранной окровавленной рубашки, которую приходится надеть обратно, свой мундир, помогает встать и застегивает наглухо все до единой пуговицы, едва не прищемив кожу на шее.

- Вставай.

Нехотя повинуюсь сердитому голосу одногруппника, хотя больше всего мне сейчас хочется лечь, закрыть глаза и сладко уснуть на этой кушетке.

- Давай, пошли, - Эш берет мой руку в свою и тянет прочь.

Барт усмехается и машет рукой на прощанье, убирая лечебные принадлежности обратно в шкаф. Перед глазами все плывет. Ошибочка, дозировка-то совсем не маленькая оказалась!

- Какой этаж?

- А??

Озираюсь, про себя гадая, когда это мы успели дойти до женского общежития.

- Второй.

Эштон продолжает меня то ли вести, то ли тащить на себе, не беря при этом на руки. Его счастье, что несмотря на то, что четверг, уже конец недели, практически все обитательницы здания девчачьей общаги разъехались по домам. А те немногие, кто все же остался на выходные в академии, предпочли куковать до поздней ночи готовясь к экзаменам в библиотеке. Хотя, мы уже в глазах окружающих сладкая парочка, чего стеснятся?

Не знаю, каким чудом Эйдж прошел мимо поста комендантши, у которой главное правило – мужчинам вход запрещен, но вот мы уже поднялись, и теперь мой бывший враг требует с меня номер комнаты.

Снова хихикаю и отвечаю.

Заперто.

Верно, Элоди уехала к семье, отмечать день рождения отца, сегодня она не вернется. Внутри никого.

- Ключ.

- Хи-хи…хи.

Тяжелый мужской вздох, Эштон снова требует что-то. А, точно, ключ от двери.

- В кармане…Ты злишься?

- У тебя совести хватает спрашивать?

Как будто я по своей воле газом дышала! Несправедливо!

Чужая рука быстро обшаривает карман брюк, выуживает заветный ключ, вставляет его в замок и открывает дверь.

На стороне Элоди словно прошелся тайфун. Горы одежды на кровати и полу, на столе огрызок яблока возвышается поверх стопки учебников и тетрадей.

Показываю Эштону в сторону своей заправленной аккуратно постели. Веселость от паров газа начинается немного выветриваться и приходит осознание.

Эйдж помогает мне сесть, кладет мою сумку, которую таскал все это время на мой пустой стол, и неловко замирает посреди комнаты.

- Можешь…подать мне чистую тунику? Третья полка… - машу в сторону нашего с Элоди общего шкафа и тру взрывающиеся пульсирующей болью виски.

Вот и похмелье, которое никто не заказывал.

Улыбаюсь, когда исполнивший просьбу Эш резко отворачивается, стоило начать расстегивать пуговицы его мундира. Кряхтя и тяжело дыша, потратив на это неприличное количество времени, мне все же удается переодеться так, чтобы не потревожить недавно наложенные швы на спине.

Опускаюсь лицом в подушку, спать какое-то время придется исключительно на животе, и прикрываю веки. Последнее, что вижу, это знакомый по двум жизням силуэт стоящего спиной человека.

«»»»

Только когда ее дыхание становится размеренным, Эш медленно поворачивается обратно. Лицо Вивиан во сне непривычно для нее спокойное и расслабленное.

Какое-то время он молча смотрит на человека на кровати. В ее руке зажат рукав его школьного мундира. Под белой тканью на спине виднеются очертания наложенной лекарем повязки. Прическа превратилась в воронье гнездо, светло-русые волосы торчат из криво сделанного пучка, одно неловкое движения и локоны окончательно выберутся на свободу, рассыпавшись по плечам.

Что в голове у этой девушки?

Эштон каждый день задается этим вопросом, но, что удивительно, до сих пор не может отыскать верного ответа. Одно только он знает точно: что-то изменилось, и она уже не тот человек, которого он привык ненавидеть.

Да и ненависть ли это была?

В жизни его было гораздо больше обид, по сравнению с ними, те, что учиняла Вивиан, даже близко не стояли.

В этом мире существует лишь один человек, которого он ненавидит. И эта спящая беззащитно в его присутствии девушка им не является. Больше не является? Или всегда таковой была?

Презрение, раздражение, может быть, злость и беспокойство, но не ненависть, вот что вызывала раньше Велфорд. Сейчас…что-то в ней вдруг переменилось. Она все так же продолжает его беспокоить и иногда злить, но теперь как-то иначе. Может быть, он тоже изменился.

Люди бессердечны. Они разочаровывают. Это то, во что Эш всегда верил. Пусть говорят, что хотят. Пусть думают, что пожелают. У каждого свои пути и дороги.

До этих пор он считал, что ему ни к чему то, что не совпадает с его ожиданиями. Так почему тогда он не в силах отвести глаз от той, кто ведет себя как ей заблагорассудится?

Этот человек перед ним совершенно невозможен.

Целует, потом смело опускается до подлой низости, а после ведет себя как липучая колючка. И не избавишься, и не притронешься, не узнаешь, какие она хранит тайны под своими иголками.

Не напасешься никакого терпения. Дразнится, лезет в дела, которые ее никак не касаются, вечно попадает под горячую руку и как ни в чем не бывало, словно так и надо, плюет на собственное благополучие. Не отдаляется, но и не подпускает ближе, сохраняя дистанцию, балует своей неуклюжей добротой…

Любовь? О, он не настолько глуп, чтобы верить в то, в чем его пытаются не слишком настойчиво убедить.

Но какие еще могут быть причины?

«У меня тоже есть мечты, но как им сбыться?»

Ему бы хотелось узнать, что это за мечты. Тихие, полные иронии и меланхолии слова, прозвучавшие в храме, где никто не мог слышать, когда она сбросила все свои маски…что они значили?

Мечты сбываются. Так обычно говорят детям, потому что они довольно наивны. Но, чтобы сбылась мечта взрослого, он должен отказаться от своей реальности.

Он давно уже ни о чем не мечтает и просто живет. Без разочарований и без надежд. Мечты – непозволительная роскошь.

Он самый обычный, не особо примечательный. У него нет ничего, кроме умения орудовать клинком. Очевидно, что она его использует – может, для забавы? Наиграется и потом просто…

- Эш… - тихо зовет девушка, когда он осторожно пытается вызволить из ее пальцев рукав своей формы.