— Не знаю, как Савва Дормидонтович, но я бы после такой императорской просьбы тебе, Дунюшка, деревню не просто продала, а подарила, и имение в придачу.

— Нет-нет, нам чужого не надо, — рассеянно ответила Дуня. Она внимательно изучала разрешение, а магическую печать даже потрогала, уж очень заманчиво та переливалась разными цветами.

Вокруг Дуниного запястья возникло зеленоватое свечение, а когда пропало, вместе с ним исчез и магический браслет — напоминание о данной крепостным клятве.

— Клятва исполнена, браслет пропал. Интересно-то как, — сказала Глаша.

— Что за клятва? — спросил Михайла Петрович, пребывавший в самом благостном расположении духа. Он изучил императорский указ и радовался, что внуки будущие не только дворянами будут, но и фамилия им его достанется.

— Дуня поклялась всем своим людям вольную дать, — пояснила Глаша.

— Понятно, а я-то думал, что ты, Дуняша, Платошке на верность поклялась. Слава Богу, ошибся, — произнёс Михайла Петрович.

— Это к чему это ты Господа помянул, папенька? — подозрительно спросила Дуня.

Вошедший в гостиную Климентий Ильич избавил отца от ответа. Дворецкий торжественно нёс на подносе два номера «Петербургского вестника».

— Извольте прочесть, Авдотья Михайловна. Свежий номер, только принесли-с. Там прописано об изменении родовой фамилии Лыковых. И я старый номер захватил. Не знаю, читали ли. В нём подвиги Матушки барыни описаны-с, — сказал Климентий Ильич и, оставив поднос на столике, поклонился и вышел. Перед выходом он кинул заинтересованный взгляд на бумаги от императора. Нужно же остальным слугам, как они выглядят, описать. А ещё наполнила его гордость за новую хозяйку: в газете о ней прописывают, сам государь-батюшка бумаги шлёт.

Если свежий номер все просмотрели мельком, знали, что в нём, то старый куда больше заинтересовал. Так получилось, что статью, восхваляющую Матушку барыню и её отряд, они не видели — то под врагом были, то в дороге.

— Раз газета здесь, значит Платон с маменькой и тётушками её читали, и ведь ни словечка не сказали, — возмущённо произнесла Глаша.

— Так оно и понятно, хвастать нечем, — сказал Михайла Петрович. — Выходит, не я первый зятьку должное воздал, нашлись ещё добрые люди.

Дуня, отобравшая газету у Глаши, перечитала статью и задумчиво произнесла:

— Нам какое-то время придётся в имении пожить. После такого позора Платоше пока выход в свет закрыт, а я без него по приёмам ходить не буду. Придётся и маменьку с тётушками с собой прихватить, нечего им за сына и племянника перед людьми ответ держать.

— И кто из нас жалостливее? — спросила Глаша и, шутя, подтолкнула Дуню плечом.

Пётр и Павел появились в особняке перед обедом. По их поведению стало понятно, что газеты в Российской империи читают не все. Обнявшись с папенькой, Дуней и Глашей, братья обняли и Платона и поцеловали руки его маменьке и тётушкам. Только после этого отдали прислуге шинели с погонами поручиков и треуголки. В форме братья уже не выглядели беззаботными повесами-студентами, это были два подтянутых серьёзных офицера.

— Дуняша, Платон! Вы давно из имения вернулись? Успели до врага выбраться? — спросил Павел.

— Папенька, так ты письмо не получил, потому что у Дуни в гостях? — вторил ему Пётр.

Дуня решила, что обедать лучше в спокойной обстановке, и воскликнула:

— Братики, пойдёмте к столу, пока еда не остыла, о делах после беседу вести будем!

— М-м-м, запахи-то какие, давненько мы с Павлушей домашнего не едали, — протянул Пётр около распахнутой двери в столовую. Оттуда и впрямь доносились умопомрачительные ароматы. Кухарка и её помощники, узнав, что ожидаются братья хозяйки, постарались на славу.

После обеда Платон благоразумно удалился к себе, сославшись на болезнь. У маменьки внезапно разыгралась мигрень, и средняя сестра повела её в покои, а старшая тётушка, извинившись, сообщила, что отправляется на прогулку.

Если бы Дуня с Глашей не были заняты и выглянули в окно, то увидели бы, как оживлённая, кутавшаяся в нарядную шубку, старшая тётушка спешит к ожидающему её около экипажа седовласому господину с выправкой бывшего военного.

Михайла Петрович, его жена и дети, удобно устроились в гостиной и какое-то время молчали, любуясь друг другом. Нарушил молчание Пётр.

— Начнём с наших новостей, если не возражаете. Мы с Павлушей решили остаться на воинской службе, — сказал он. Братья, с некоторой опаской уставились на отца.

Тот тряхнул головой и ответил:

— Эк ловко вы от учёбы увильнули, — затем усмехнулся и добавил: — Но я рад, что вы место своё нашли. Там, глядишь, дворянство получите.

Братья просияли, они-то ожидали громов и молний на свои головы.

— Так что, Дуня, успели вы до французов уехать? — повторил вопрос Павел.

— Не успели, Павлуша, — ответила Дуня и коротко рассказала о появлении фуражиров и о том, как пришлось уходить со всеми крепостными и слугами в лес к язычникам. — И решили мы с Глашей отряд народный создать, чтобы врага бить. Глаша стала моей помощницей, а я командиром. Меня мои люди прозвали Матушкой барыней.

— Да ладно?! — в один голос воскликнули братья. Газету они не прочли, а вот слухи о знаменитой графине, возглавившей крепостных, и победившей Чёрного колдуна дошли и до секретной ставки. Только они и подумать не могли, что речь идёт об их собственной младшей сестрёнке.

Пётр вскочил с места и сказал:

— Наш сослуживец все уши прожужжал, что, хоть мы и важное дело для фронта делаем, а всё в тылу, что даже барыни с крепостными против французов воюют. Но мы-то думали, что Матушка барыня из себя во… и во!

Пётр руками изобразил пышные округлости у своей груди и бёдер.

Дуня с Глашей переглянулись и рассмеялись.

— Кто о чём, а Петенька о своём, — поддела Петра Глаша, всплеснув руками.

Пётр зачарованно уставился на блеснувшее на её пальце кольцо.

— Глашка, да ты, никак, замуж выскочила? За кого? Когда? — спросил он.

— За меня. Глашенька моя жена законная перед людьми и Богом, — ответил Михайла Петрович.

Пётр и Павел второй раз замерли с открытыми ртами. Затем переглянулись, каждый вспомнил то, чему раньше не придавал значения: тёплые отношения между отцом и воспитанницей, их танец на Дуниной свадьбе.

— Поздравляем, папенька и… маменька, — первым отмер Павел и братья дружно засмеялись, после чего кинулись обнимать отца и названную сестру.

Им не раз ещё пришлось удивиться, слушая об отряде дядьки Михайлы, о помощи язычников, о битве с Чёрным колдуном, о Духе хранителе и поездке в ставку главнокомандующего. Несмотря на увлечённость рассказом, Пётр думал, что что-то, какая-то деталь царапает, неожиданно он сообразил, какая.

— Дуняша, постой, — прервал он сестру, — что-то я не пойму, а Платон где был? Вы о нём ни разу не помянули.

Дуня замялась, ответила Глаша:

— Да сбежал он сразу, ещё до того, как фуражиры вражеские в имении появились.

Братья вновь переглянулись, молча, встали и строевым шагом направились к двери.

— Стоять! — скомандовал Михайла Петрович и спросил: — Куда направились?

— Зятьку рожу бить, — отрапортовал Пётр.

— Отставить, я до вас управился, — сказал Михайла Петрович и кивком указал на кресла, призывая сыновей вернуться на места. Те послушались, но с явной неохотой.

— Понятно, теперь, почему этот… — начал Павел, но глянув на сестру, выбрал выражение помягче. — Платон хромает и за бок держится. Видать, знатно ты его, папенька, приложил.

— Да я вполсилы, — ответил Михайла Петрович и добавил: — Ежели Дунюшка решила при себе Платошку оставить, так тому и быть. Лучше послушайте, как ваша сестра на балу с самим императором танцевала. Дуня, расскажи.

Братья, уже решившие, что удивляться больше нечему, вопросительно уставились на сестру. Во время рассказа Дуня продемонстрировала полученные бумаги, а чуть позже их с подругой и папенькой медали. Незаметно подошло время полдника. Климентий Ильич, заглянув в гостиную, поинтересовался: