— Смотри-ка, почти два месяца от больших пожаров прошло, а ещё палёным несёт, — сказал Михайла Петрович. — Склады наши наверняка погорели. Надеюсь, братец основное вывезти успел. Но особняк каменный должен устоять.
— Что гадать, приедем, увидим, — сказала Дуня, успокаивая отца. Хотя у самой сердце сжималось, когда думала о дядином особняке, в котором они часто гостили. Почему-то в голове всплыла картинка, как она свекровь с тётушками в дальние гостевые комнаты отселяла.
— Михайла, Дуня, давайте мимо нашего института проедем, — попросила Глаша. — Николай Николаевич говорил, что мастера собирались каретный ряд сжечь, а это ведь совсем рядом.
Михайла Петрович кивнул, отдёрнул шторку, отделяющую карету от кучера, пару раз стукнул и приоткрыл небольшое окно.
— Тпру! — раздался голос Демьяна, останавливающего лошадей. В окне показалось лицо кучера, он спросил: — Случилось чего, хозяин?
— Езжай мимо Каретного ряда, заглянем в Институт благородных девиц. У меня же юные магички квартируют, нужно им обсказать, как чего, — велел Михайла Петрович.
— Вот увидишь, хозяин, раз этот институт от тех самых магичек уцелел, что ему французы, — ответил Демьян, хохотнув. Тут же раздалось его бодрое: — Но, пошли, родимые.
Карета быстро поехала по хорошо укатанной дороге. Пассажиры приникли к окнам. Москва отстраивалась. Непрерывным потоком ехали телеги с досками, брёвнами, камнем и прочим строительным материалом. Сквозь дверки кареты доносились стук молотков, визг пил, уханье магического молота, забивающего сваи. На окраине погорели все дома, ведь тут в основном они были деревянными. Но даже тут почти не имелось заброшенных мест пожарищ, около каждого копошились люди, в основном укладывая фундамент, но кое-где уже начали возводить стены.
Каретного ряда больше не существовало, мастера выполнили задуманное и, как только французы зашли в Москву, подожгли склады и мастерские сразу с нескольких сторон. Здесь пока новых зданий не возводили, растаскивали останки экипажей, остатки горелых брёвен, черепицу. Запах гари тут ощущался куда больше.
— Понятно, почему французы здесь не квартировали, — потянув носом, произнёс Михайла Петрович, когда они вышли из кареты перед приоткрытыми чугунными воротами с слегка покосившейся вывеской: «Московский институт девиц благородных, магически одарённых, имени Святой Екатерины».
— Уцелела наша Альма матер, — сказала Дуня, вглядываясь в корпуса, беседки, дворовые постройки, и впрямь выглядевшие нетронутыми.
— Так я ж говорил, — отозвался Демьян и добавил: — А здесь не так давно кто-то проезжал. След не успело снежком припорошить. Думаю, коляска на полозьях.
— Смотрите, над преподавательским корпусом дымок из трубы, — заметила Глаша, указывая на расположенные в глубине территории два двухэтажных каменных дома: общежитие девичье со столовой и общежитие преподавательское с учебными комнатами. — Зайдём?
— Как скажете, хозяйка, — ответил Демьян, распахивая ворота. — К крыльцу подвезу, нечего в сугробах вязнуть.
Глаша с Дуней переглянулись. Они бы и пешком прогулялись, но заботливые няньки в лице ординарца и Михайлы Петровича иначе рассудили. Пришлось садиться в карету.
Их приезд заметили. На крыльцо вышла начальница института, кутавшаяся в большую оренбургскую шаль. Заметив, кто выходит из кареты, она сбежала по ступенькам и обняла сначала Дуню с Глашей, затем и Михайлу Петровича, с непривычной для неё порывистостью.
— Какое счастье, что вы заехали! — воскликнула она. — А я тут с ума схожу от неизвестности. Вчера приехала, никого. Ни воспитанниц, ни преподавателей, ни воспитательниц, даже сторожа с кухаркой нет. Вы ничего не слышали?
Из двери вышла, переваливаясь, старая служанка начальницы и сказала:
— Хозяюшка, зовите гостей в дом, опять ведь простынете!
— Да, да, что это я на пороге вас держу, — спохватилась начальница. — Кучер ваш тоже пусть заходит, обогреется. Морозы-то нешуточные установились.
Дуня с Глашей не узнавали свою начальницу. Никогда раньше не видели растерянной, оживлённой или радостной. Перед ученицами она никогда эмоций не проявляла. Похоже случилось что-то, сильно выбившее её из колеи, и не только приезд в пустой институт.
Михайла Петрович тянуть не стал и, как только зашли в просторную прихожую, сказал:
— Насчёт воспитательниц не знаем, а все остальные у меня в Ярославле гостюют. Девочек, сторожа и кухарку Николай Николаевич и мадемуазель Бонне успели из Москвы вывезти.
— Господи Боже, — прошептала начальница и заплакала в голос.
Служанка кинулась к ней, протягивая платок:
— Хозяюшка, не плачьте, дохтур сказал надо беречься. Всё же хорошо.
— Это я от счастья, нянюшка. От счастья, — ответила начальница, вытирая слёзы.
Чуть позже за беседой во время чаепития выяснилось, что начальница не приехала к началу учебного года, так как сильно простыла и попала в больницу. Две недели лихорадки, одна из которых в беспамятстве, заставляли врачей усомниться в выздоровлении больной, но она выжила. Всей душой начальница рвалась туда, где остались беспомощные ученицы на попечении рассеянного учёного и хрупкой француженки. Но учёный оказался не таким и рассеянным, а француженка — совсем не хрупкой.
Михайла Петрович пригласил начальницу и её служанку к себе в Ярославль.
— У меня в особняке места много. Поживёте, пока Москву отстроят, да все вместе и вернётесь, — сказал он.
— Спасибо за приглашение, но институт бесхозным оставлять нельзя, по таким морозам, да без отопления всё разрушится. Вон, в оранжерее уже все растения погибли, — сказала начальница прежним уверенным тоном. — Это я поначалу растерялась. Найму людей, корпуса отапливать и сторожить, двор расчищать. Опекунам и родителям девочек нужно письма отослать, я ваш адрес дам, чтобы связаться с детьми смогли. Дай Бог, к концу весны вновь сможем к занятиям приступить.
Михайла Петрович чуть не поперхнулся. Он-то за суматохой с отъездом со спасательной операцией о родных юных магичек и не вспомнил. В безопасности — и ладно. Хотя, если девочек по домам на лето не разобрали, может, они там не особо и нужны. Но сообщить следовало. Хорошо, сейчас есть кому это упущение исправить. Михайла Петрович вспомнил, что это Глашенька попросила в институт заехать и с благодарностью посмотрел на молодую жену.
Начальница института, узнав об их свадьбе, искренне поздравила, удивления не показав. Может, эмоции вновь под контроль взяла, а может, раньше увидела то, что оставалось тайной лишь для Дуни и её братьев. Но им простительно, они Михайлу Петровича воспринимали исключительно как папеньку, подзабыв, что тот не старый ещё мужчина.
Особняк Матвеевских, как и многие каменные здания, от пожара уцелел. Но не избежал разграбления и погрома от квартировавшей там французской части. Правда, к приезду Михайлы Петровича, брат уже прислал туда своих людей. Слуг и небольшую часть ценных вещей он успел вывезти из особняка в последний момент перед приходом врага. Зато со складов вывез в Ярославль всё: и мануфактуру, и продукты, и вина. Сделал он это не напрасно, как и предполагал Михайла Петрович, складские помещения выгорели дотла.
— Ничего, стены на месте, крыша целая, — сказал Михайла Петрович, оглядывая пустые залы, сломанные перила, изодранные обои, разбитые светильники, — как говорится, были бы кости, а мясо нарастёт.
— Это вы, ваше степенство, ещё не видели, что тут поначалу было, — сказал управляющий. — В столовый зал эти французишки двух дохлых лошадей притащили, а в бальном, извиняюсь перед сударынями, сами гадили. Мы, понятно, убрали, но пришлось весь особняк неделю проветривать. Еле потом протопили. Много всего порушено, но хотя бы не погорело.
— Мы, пока здесь, поможем восстановить, починить, почистить, магия с собой, — пообещала управляющему Дуня.
Задержаться в Москве они смогли только на два дня, чтобы не опоздать к балу. За это время многое сделать успели, Михайлу Петровича тоже привлекли. У него куда лучше, чем в своё время у Платона получалось, потому как к дару прилагалось и понимание своих действий. Дядины работники с такой помощью приободрились. Оно и понятно, когда результат виден, и работать веселее.
