Собравшиеся люди слушали, затаив дыхание слова императора о том, что силы врага велики, о том, что необходимо всем сословиям создать внутри государства новые силы, чтобы в подкрепление к воинам встали крепкой защитой домов, жён и детей, и всех. Не выдержав напряжения, заголосила-заплакала одна молодка. Сразу со всех сторон на неё зашикали:

— Тихо ты! Послухать дай!

Дуня, сделав глубокий вдох, зачитала завершающие строки:

— Да найдет враг на каждом шаге верных сынов России, поражающих его всеми средствами и силами, не внимая никаким его лукавствам и обманам. Да встретит он в каждом дворянине Пожарского, в каждом духовном Палицына, в каждом гражданине Минина…

Гнетущая тишина воцарилась над толпой, придавливая осознанием обрушившейся беды. Вперёд выступил староста и, сминая в руках картуз, спросил:

— Ты скажи, что делать, матушка барыня? Всё исполним.

Дуня обвела взглядом людей и сказала:

— Предписано всем землевладельцам направить в ополчение по пять человек от сотни приписанных к ним крепостных. Прошу вперёд выйти пятерых добровольцев, а ежели таковых не найдётся, будете жребий кидать.

После небольшого замешательства из толпы вперёд стали проталкиваться добровольцы. Было их больше пяти, но староста, отсчитав первую пятёрку, остальных на места отправил.

— Эх, чуток опоздал! — сокрушался Оська.

— Твое дело мельничье, — не удержался Тихон, не успевший в первые ряды из-за повисшей на нём жены.

— Тихо! Барыня идёт, — шикнул на них староста.

Дуня и впрямь спустилась с лестницы и подошла к будущим ополченцам. А их оказалось и не пятеро. Тихой сапой прокрались и встали в общий строй парнишка лет десяти и седой как лунь старик, опирающийся на батожок.

Несмотря на серьёзность момента послышались смешки и шутки по поводу аника-воинов.

— Евсейка, дедка, а ну сюда, — звала старого да малого дородная молодка, тщетно пытающаяся протиснуться сквозь толпу.

— Да пусть идут, — придержал её за рукав Оська. — Бонапарт при виде таких вояк испужается, впереди своей лошади улепётывать будет.

Вокруг засмеялись, а Дуня, как раз остановившаяся напротив деда с мальчишкой, серьёзно сказала:

— Не могу я вас отпустить. Дай Бог, чтоб не настали времена детям и старикам за оружие браться. Ваша помощь здесь пригодится. Не кручиньтесь, мы вон с Глафирой Васильевной магички, и то не берут.

— Так вас понятно, что не берут. Бабам никак воевать нельзя, — заявил осмелевший Евсейка и добавил: — Баб и младенчиков беречь надобно. Вот мою маменьку да сестриц некому, кроме нас с дедкой защитить, папенька помер. Но коли наша помощь здесь нужна, так и быть, останемся. Айда, дедка.

Старик с мальчишкой вернулись к остальным, покинув строй. Стоявшая неподалёку кухарка Аграфена, вытирая глаза краем фартука, умилилась:

— Ишь какой защитник из крестничка моего вырос. Кажись, вот только родился.

Дуня обратилась к добровольцам:

— Завтра лично отвезу к месту сбора. Там закуплю для вас обмундирование и оружие. И вот ещё что. Всем сразу я вольную дать не смогу, а вот на пятерых полномочия есть. Сейчас пройдёте в мой кабинет, вольную выпишу, а в губернской канцелярии заверю. Пойдёте свободными гражданами Родину защищать. — Она обратилась к толпе: — А сейчас послушайте, что вам скажет отец Иона.

Все взгляды обратились на старого священника. Тот выпрямился и произнёс:

— С сего дня ежевечерне будет проводиться молебен о воинах, идущих на брань. Приходите, православные, помолимся за здравие сражающихся, за исцеление раненых и за упокой павших. Под иконой Божьей Матери будет стоять благотворительный ящик. Кто сможет, пожертвуйте средства на нужды воинства и ополчения народного.

Поднявшаяся к отцу Ионе Дуня подняла руку, вновь призывая к вниманию.

— Люди добрые, — произнесла она строго и торжественно, — Бог свидетель, лишь времени не хватило мне, чтобы перевести всех вас в вольные хлебопашцы. В присутствии священника, призывая в свидетели Господа Всемогущего, приношу магическую клятву. Как только враг будет побеждён, добьюсь вольной для всех своих крепостных. Верите ли мне?

Из толпы, заворожённо наблюдавшей, как их хозяйку окутывает зелёным полупрозрачным облаком, донеслось дружное:

— Верим!

— Только прикажи, матушка барыня, мы за тобой и в огонь, и в воду! — крикнул Тихон.

Зелёное облако полыхнуло и осыпалось, образуя на запястье Дуни рисунок в виде браслета — напоминание о клятве. Подобные рисунки исчезали, когда поклявшийся исполнял то, что обещал. Даже Глаша с Платоном смотрели, не отрываясь, магическая клятва и в кругах, наделённых даром, была явлением редким.

На следующий день Дуня с Платоном и Глашей выехали в Смоленск. Следом за их каретой ехала коляска с ополченцами.

Накануне Дуня выписала и вручила Платону очередной чек.

— Платоша, свет мой, думаю и у генерал-губернатора дворяне со всей губернии будут на воинство жертвовать.

— Не многовато ли, душенька? — спросил Платон, увидев сумму.

— Боюсь, как бы не мало, — ответила Дуня и велела: — Если другие больше вносить будут, скажи, что это первый взнос, я после ещё выпишу. Ничего, Платоша, что пояски чуток подтянем. Обойдёмся без оранжереи с теплицами, да без новых беседок-ротонд у пруда. С покупкой тебе коня породистого тоже погодить придётся, но ты не переживай. На моём Громе выезжать будешь.

При упоминании Грома Платон слегка поморщился. Жеребца жены он побаивался, прозвав про себя «аспидом».

После собрания уездных дворян и купечества у генерал-губернатора, Платон вышел довольный: и ополченцев они с Дуней в числе первых привезли, и с суммой Дуня угадала — примерно столько все и жертвовали, больше сумму внесли лишь сам генерал-губернатор, да парочка миллионщиков-купцов. Радовался Платон не только тому, что больше тратить на пожертвования не придётся, но и тому, что Дуня забыла про тот чек, что в Санкт-Петербурге ему вручила на будущий ремонт особняка. Сам он жене про то и не собирался напоминать.

К тому времени, как совещание закончилось, Дуня с Глашей успели снарядить добровольцев и отвести к месту сбора. Довелось познакомиться и с их непосредственным командиром — немолодым офицером, видать, из отставных. Бывалый вояка немного удивился, узнав, что вновь прибывшие вольную получили, кивнул на просьбу Дуни за её людьми присмотреть. На вопрос, что ещё его подразделению не хватает, ломаться не стал, честно признавшись, что нужно ещё не менее десятка ружей и корм для лошадей. Недоверчиво хмыкнул на Дунино обещание прислать, что достать сможет. Ещё раз пришлось офицеру удивиться, когда вскоре подъехали телеги с обещанным.

— Эх, надо было ещё седла с упряжью попросить, — произнёс старый вояка и, спохватившись, добавил: — Но и за то сударыням-магичкам низкий поклон. Дай им Бог здоровья.

Дуня с подругой, отправив груз в роту ополченцев, и думать о нём забыли, не благодарности ради то делали. Покупали ружья да фураж вскладчину, Глаша настояла.

— Коли не берут в ополчение, хоть так помогу, — сказала она твёрдо.

Платону, не сговариваясь, про это пожертвование рассказывать не стали. Домой в тот же день отправились, вернувшись к ночи. Дальше жизнь в имении и деревне потекла плавно, почти, как обычно. Лишь обсуждались пока не частые новости, что приходили из уезда, да каждый вечер шли в церкви молебны.

Во время одного из молебнов произошло небывалое, в церковь вошла немолодая высокая женщина в чёрных одеждах.

— Ворожея, — раздались шепотки со всех сторон. Народу собралось много. Дуня с Глашей и Платоном неподалёку от священника стояли.

Ворожея, как и все язычники, лба крестным знамением осенять не стала, но поклонилась уважительно собравшимся людям и иконам, затем сказала:

— Узнали мы, что враг вторгся на землю русскую, да что собирают здесь денежки для ратников. Примите ли и нашу помощь?

Отец Иона, в первую минуту растерявшийся, быстро взял себя в руки, поборов желание изгнать поклонницу старых богов.