Иисусу было проще. После хоть и страшных, но ограниченных по времени страданий он получил бессмертие и божественный статус. И это при том, что заранее знал: его муки будут вознаграждены. И в глазах людей стал героем и благодетелем, ибо вручил щедрый дар всему человечеству – надежду на спасение души. Как же за две с небольшим тысячи лет извратилась задачка! Теперь, чтобы стать богом, нужно пожертвовать не собой, а всеми остальными…

«А ведь прав проклятый араб! Действительно, что мне человечество? Насекомые…» – Даниэль ударил кулаком себя по колену. К своим тридцати трём он успел разочароваться как в людях по отдельности, так и социуме в целом. Когда-то от каждого нового знакомого он ждал чего-то интересного, но довольно быстро понял, что люди устроены более-менее одинаково и примитивно и ждать от них нечего. И от общества когда-то ждал он большего, но окончательно убедился, что управляется оно жадностью, наглостью и страхом, а значит… Да какая на хрен разница, что это значит?! Просто есть он, микрокосм, его личная вселенная, а все остальные существуют в ней. Не будет его, не будет и их. «Что ж, будем считать, что в конкурентной борьбе за планету победили не сапиенсы, а неандертальцы. Только и всего…» Он решительно направился к двери в санузел.

Когда он постучал, Лоло открыла сразу, будто ждала.

Он пробыл у неё долго и ушёл далеко за полночь с решением, которое созрело у него окончательно.

И вот этот день настал. И пришёл к нему Амир и спросил:

– Ну что, как насчёт последней репетиции прощальной речи?

Даниэль посмотрел на него угрюмо.

– Учти, я иду на это не потому, что испугался, а потому, что мне интересно, что будет дальше.

Араб усмехнулся.

– Не сомневаюсь.

Речь вышла гораздо лучше, чем раньше – живые эмоции добавили экспрессии во взгляде и неподдельной дрожи в голосе, это при том, что с жестикуляцией перебора не было.

Амир похвалил его и поднялся с места.

– Увидимся в Амфитеатре. Мне нужно заняться приготовлениями к гала-представлению.

Будущий мессия промямлил:

– А можно мне выпить? Или наркотиков каких…

– Это может повредить процедуре. Перестань. Всего лишь переход в другое состояние. Оэв и Сонэ обо всём проинструктированы. Сходишь с ними на обследования, потом последняя трапеза, можешь пригласить кого-нибудь…

– Какие ещё обследования? – подозрительно спросил Даниэль.

– МРТ, электроэнцефалограмма. Ну ты же понимаешь, мы должны предусмотреть ситуацию, в которой что-то пойдёт не так.

– А вы копию мою потом запустите вместо меня. Никаких обследований! – Даниэль даже встал, чтоб подчеркнуть непреклонность своего решения.

– Бог с тобой, – согласился Амир после короткого раздумья. – Я распоряжусь, тебе выдадут бутылку. Что? Коньяк, виски, водка?

– Всё равно.

Амир задержался ещё на мгновение, как будто ожидая приглашения разделить выпивку, но Даниэль промолчал.

На последнюю трапезу была приглашена Лоло. Внезапно у Даниэля возникла идея позвать ещё Вовку и Санька – так для собственного удобства переименовал он конвоиров. Те внезапно согласились.

За выдвинутым из стены столом в комнате Даниэля Лоло старательно делала вид, что их ожидает сегодня событие исключительно радостное. Виновник торжества как мог подыгрывал ей. Неандертальцы были неразговорчивы и немного смущались. От текилы они отказались, конечно, но неизвестную им доселе традицию говорить тосты поддержали, чокаясь стаканами с соком. Лоло выступала в роли переводчика; неандертальский она знала в совершенстве. Когда пришла очередь Оэва, тот объявил, что завидует Даниэлю и ни на секунду не колебался бы, если бы ему предложили стать первым бессмертным человеком. Тостуемый указал ему на то, что это высказывание несколько отступает от традиции произнесения застольных речей. Тогда Сонэ в алаверды́ заметил, что зависть Оэва нисколько не умаляет мужества Даниэля, чем привёл последнего в совершенный восторг.

– Санёк, а у тебя грузинов в роду не было? – смеясь, спросил Даниэль.

– Во-первых, сто процентов не было, а во-вторых, я устану ему объяснять, кто такие грузины, – не стала переводить вопрос Лоло.

Даниэля повели по длинному коридору Амфитеатра из комнаты, где умелая гримёрша с явным преобладанием сапиентной крови уложила ему волосы и какие-то черты подчеркнула, а какие-то припрятала в его лице, и из красавца обычного он превратился в красавца совершенного и трагичного.

И вот тут, на этой «последней миле», на него нахлынул весь комплекс страхов, связанных с процедурой: а вдруг не получится, а вдруг они всё-таки обманут и сделают копию, или всё получится, и они не обманут, но всё равно это будет уже не он… Чтобы отвлечься от жутких мыслей, он попытался представить, что никогда не дойдёт до конца коридора. Ему это удалось, но лучше не стало: вечно брести к месту казни – хуже самой казни. Он тряхнул головой и ускорил шаг.

Они вошли в какое-то техническое помещение, уставленное декорациями и оборудованием. Посредине него была круглая металлическая площадка без перил. Даниэль, Оэв и Сонэ встали на неё, и она плавно пошла вверх. Через несколько секунд они оказались на сцене, сооружённой в центре поля для регби. На ней находилось несколько человек, и среди них Амир. Почти все были в жёлтом, как кришнаиты – цвет касты избранных, обозначающий солнечный свет, к которому они испокон веку стремятся.

Сам Даниэль был облачён в белую хламиду до пола и обут в белые парадные тапочки.

Какой-то очень неандертальский неандерталец, видимо ведущий мероприятия, провыл что-то и показал обеими руками на Даниэля. Его вой был многократно усилен акустической аппаратурой и раскатился до неба. Трибуны заволновались и завыли в ответ.

Потом стали выть по очереди присутствующие на сцене. Судя по реакции зрителей, они говорили что-то важное и интересное, но Даниэль не понимал ничего и думал о своём. О том, как стрёмно быть подопытным кроликом, которого должны вскрыть перед аудиторией, чтобы продемонстрировать, какого цвета у него кишки. Он вспомнил, как эти «люди» нещадно использовали во всех смыслах Лоло. И как собираются с его помощью использовать всё человечество…

«Так! – остановил он себя. – Я останусь собой и обязательно найду способ, как провести их и помешать этому».

Ситуация напомнила ему старый кинофильм, который он смотрел в детстве с отцом. Фильм был снят ещё во времена, когда Россия входила в состав СССР. И то ли в качестве художественного приёма, то ли из-за своей чрезвычайной древности был чёрно-белым. Обычно, когда отец практически заставлял его смотреть картины своей юности, Максим сильно страдал, но не в этот раз. Фильм сразу зацепил его и погрузил в свою атмосферу.

Фашисты поймали двух наших партизан и стали склонять их к сотрудничеству. Один из партизан, более похожий на школьного учителя, чем на воина, наотрез отказывался, несмотря на страшные пытки, а второй, сильный и ловкий, как раз похожий на воина, обзывал того «дураком» и кричал, что если они откажутся, то погибнут и не смогут больше бить фашистов. Дескать, надо притвориться, а потом они убегут обратно в лес и принесут ещё много пользы своим. И Максим был согласен со вторым и не понимал тупой прямолинейности первого. И вот только в этом своём последнем коридоре Даниэль понял смысл фильма… В финале предатель выдёргивает табурет из-под ног бывшего товарища. И всё. Он уже замаран – не отмыться. И нет ему возврата в лес. Свои уже не примут. Тогда он пытается повеситься сам, в сортире, но у него не получается. И остаётся он служить фашистам, а люди плюют ему под ноги и в лицо.

Он почувствовал неприятный холодок в области солнечного сплетения, потому что понял, что принятое им решение, оказывается, вовсе не окончательное.

Да! Мир состоит в основном из дураков и негодяев, но как же быть с теми, кто не меньше, а гораздо больше достоин жизни, чем Максим Одинцов? А такие где-то есть! И у каждого своя вселенная. Как их можно уничтожишь ради одной-единственной? То, что в его жизненном пути такие люди не повстречались, – это не значит, что их вовсе нет. Не с теми общался, не допустили в калашный ряд со свиным рылом…