У обоих, благодаря профессиональной деформации, был весьма избирательный и настороженный подход к людям. Друг другу они показались относительно нормальными психически, а следовательно, подходящими объектами для столь нужных обоим отношений. По сути, их поездка в Иерусалим явилась осознанной попыткой сблизиться и, по возможности, полюбить. И это им обоим удалось.

Александр решил сделать её приход в гости не менее запоминающимся, чем совместный визит в столицу еврейского государства. Сразу после обеда он уехал из Golden Key, раздобыл немного денег у знакомых, купил шампанского, фруктов, свечей и благовоний. В цветочном магазине нашёл чуть подвядший большой букет красных роз и приобрёл его со значительной скидкой, благо продавщица оказалась русскоговорящая.

Эти приготовления его несколько развлекли. Невструев не привык устраивать подобные мероприятия, за женой в своё время ухаживал без подобных заморочек. Нет, конечно же, не потому, что он не был достаточно романтичен, и тем более не потому, что чудесным образом предвидел их расставание в будущем и не слишком дорожил отношениями. Как-то раз в разгаре конфетно-букетного периода он даже устроил Анне свидание с ужином, официантом и скрипачом на крыше, но весь вечер его не оставляло чувство неловкости перед обслуживающим персоналом, делать вид, что он привык к VIP-обслуживанию, не получалось. Этот эпизод напрочь отбил у него охоту к банальной романтике, поэтому, например, ванны с лепестками роз так он ни разу и не организовал. Но в новой жизни Александр решился на эксперимент.

На первый взгляд, в квартире следов присутствия посторонних мужчин не наблюдалось. Однако в кухонном шкафу обнаружились два узких фужера для шампанского, то ли серебряный, то ли посеребрённый подносик и такое же ведёрко для льда. Всего этого раньше не было, только винные бокалы и рюмки. «Значит, старый, хрен Лозон всё-таки был здесь, – без ревности подумал Невструев. – Надо же, как удачно!»

Его вещи были аккуратно разложены по трём сумкам. То, что он заберёт их, было одним из условий, выставленных женой. Она так и сказала: «Можешь даже бабу привести, только вещи свои забери, а не то выкину!» Александр нашёл белую рубашку и строгую чёрную бабочку – вот, оказывается, для какого случая привезённую из России.

За полчаса до прихода Стейси он уставил чайными свечами в алюминиевых чашечках и усыпал розовыми лепестками дорожку в санузел. Выпотрошил в наполненную водой и пеной ванну букет, прилепил на двусторонний скотч свечи к бортам купели, поставил бутылку в ведёрко со льдом. Волновался при этом совершенно как школьник. Стейси опоздала всего на пять минут, но он за это время успел поседеть из-за переживаний насчёт того, что вода в ванной остынет, пена осядет, а свечи догорят. Тут ещё оказалось, что ведёрко пропускает воду… «И никакое это не серебро!» – понял Александр.

Стейси позвонила в дверь. Он крикнул «Войдите!» и спрятался на кухне, ощущая, как сердце колотится у него где-то в горле. Теперь он переживал о том, догадается ли Стейси, что ей нужно делать.

Она догадалась. С тихим смехом прошла вдоль свечной дорожки и вошла в ванную. Через пару минут он услышал плеск воды. Подождал ещё минуту. И с подносиком, на котором стояли два фужера, в одной руке и с ведёрком в другой подошёл к двери.

– Можно?

– Entrez, s'il-vous-plaît! – прозвучало с великолепным французским грассированием, а может, и с еврейским, Александр не особенно разбирался.

Он вошёл.

В Израиле ванны, скорее всего из соображений экономии, не такие глубокие и длинные, как, например, в России; из-под лепестков было видно гораздо больше Стейси, чем он рассчитывал. Её грудь и колени при таком освещении казались тёмными, как у мулатки.

– Шампанского? – подобострастно, по-лакейски спросил Александр.

– Не откажусь, – ответила она надменно, потом проворковала: – Господи, Саша. Как здорово! Меня так ещё никто не удивлял. Максимум, на что я могла рассчитывать, – это скрипач на крыше…

И засмеялась, запрокинув голову.

Тут произошло то, на что он никак не рассчитывал. Прежде чем залезть в воду, она собрала волосы в пучок над головой, чтобы не намочить, и теперь они, совершенно сухие, попали в свечное пламя и мгновенно покрылись огненными змейками.

Александр понял, что времени на объяснения у него нет, подскочил, при этом фужеры с подносом полетели на пол, и дёрнул её за ноги, чтобы голова погрузилась в воду. Сразу же отпустил.

Стейси вынырнула и вскочила на ноги, чуть не поскользнувшись. Глаза её со страхом и непониманием вытаращились на Невструева. Она замахнулась на него.

Он закрылся руками и закричал:

– Погоди! Я тебя тушил! У тебя волосы загорелись.

Она остановилась. Потом спросила:

– Где полотенце?

Он метнулся к сушилке, на которой висело заранее приготовленное большое махровое полотенце. Лицо он старался отворачивать – его какого-то чёрта начал разбирать смех от осознания комизма произошедшего, но он боялся обидеть её ещё больше. Но Стейси, похоже, всё-таки заметила его ужимки и… к его облегчению, сама улыбнулась.

– Знаете что, Александр? В жопу такую романтику!

Тут он уже захохотал, больше не в состоянии сдерживаться. Стейси за ним.

Оказалось, что волосы пострадали незначительно, она распустила их, и опалённые места стали совсем незаметны.

В спальне, куда они перешли, чтобы продолжить столь неудачно начавшийся романтический вечер, он предложил тост за свою музу.

– Муза, значит? По-твоему, я музицировать сюда пришла? – откликнулась Стейси.

– Мы что-то развеселились слишком. Давай-ка за чувство меры!

– Давай. Только не чокаясь.

Они много смеялись в тот вечер, так, что им сложно было перейти к ласкам и поцелуям.

Глубоко за полночь Невструев изрёк:

– Помнишь? Я позволял себе циничные высказывания по поводу любви? Так вот после встречи с тобой у меня появилась новая гипотеза. Теперь мне представляется, что любовь – это глубоко субъективное, внутреннее чувство. И его мера у каждого своя. Оно сродни энергии, и есть у него два состояния: потенциальное и кинетическое. В первом оно сидит внутри человека и требует выхода, во втором, при наличии объекта приложения, – выплёскивается на него. При желании этот поток можно перенаправить, как выхлоп дюз фотонного двигателя, и вот уже корабль летит по новой траектории к новой звезде.

– Но тогда получается, что это чувство может быть обращено на кого угодно?

– Ну да. Это как в винтажном фильме «Влюблён по собственному желанию». Не видела? Так вот сейчас мне кажется, что ты самый подходящий объект для этого чувства.

– Да-а-а, – задумчиво протянула Стейси. – Так мне в любви ещё ни разу не признавались. Даже не знаю, как реагировать: на шею тебе кинуться или по морде дать…

На самом деле второй вариант она всерьёз не рассматривала. Её поразил до глубины души тот факт, что примерно ту же «теорию любви» излагал ей когда-то папа.

Камиль проснулся с таким чувством, будто проспал двое суток.

Во сне при этом произошли двухдневные события жизни его альтернативной личности. После ночи, проведённой со Стейси, Невструев поехал с ней в Golden Key и весь день просидел в библиотеке, перечитывая и редактируя всё написанное ранее. Потом подопытный отправился в саркофаг, чтобы уснуть и проснуться через полтысячелетия.

На самом деле вместо обычных восьми часов старпом проспал десять. Чип, погружающий его в состояние гипносна, отметил повышенное содержание продуктов распада токсичных веществ в крови и продлил сон из терапевтических соображений. Старпом был бодр и наполнен позитивными эмоциями, благодаря переживаниям, полученным в виртуальной реальности. Смущали немного воспоминания о вчерашнем дне, вернее вечере, когда он решился на эксперимент с земным алкоголем и на этом фоне потерпел сокрушительное дипломатическое фиаско.

Закари Вентер ещё подлил масла в огонь во время сеанса связи.