– И что теперь делать, сэр? – с оскорблённым видом произнёс переговорщик.

Старпом растерянно пожал плечами.

– Может, ответить им? Парочку пристрелить или танк взорвать. Может, тогда угомонятся? – предложил военный специалист.

– Ни в коем случае! Мы не убийцы! – возмутился Легран. – Патроны кончатся, сами успокоятся.

Скоро, подтверждая правоту его слов, стрельба со стороны скрюченного леса прекратилась. Легран укоризненно посмотрел на военного, тот лишь плечами пожал. Старпом кивнул переговорщику.

– Через пять минут начните сначала.

Но через пару минут из леса выскочила сотня всадников и поскакала галопом в сторону поселения, откуда приехали.

Переговорщик развёл руками.

– А почему они танк не забрали? – озаботился военспец.

– Наверное, сломался или бросили в панике, – предположил старпом.

В следующий момент иллюминаторы залил нестерпимо яркий свет, пол под ногами исчез, и мир начал заваливаться набок. Камиль не успел испугаться перед тем, как страшный удар отключил сознание.

То самое пробуждение после ночного кошмара, в момент, когда сновидение становится непереносимо. Душа нагая, трепещет, робкая, как у ребёнка, не видит разницы между бредом и явью. А там, во сне, потерял и никак не можешь найти кого-то близкого. Или самого расстреляли. Или из самолёта вывалился. Увидел за окном ядерный гриб. Продираешь глаза, а тут ещё птицы орут, как дебилы… Почти сразу приходит понимание того, что это был только сон, но всё равно остаётся на душе какая-то гадость. И потом при воспоминании о ней в течение дня каждый раз передёргивает от отвращения.

Вот и у Невструева после выхода из гипносна было ощущение, как будто бы его кинули, отобрали что-то очень важное, драгоценное.

– Это что же такое получается, Стейси? Это гейм овер такой что ли?

– Я не знаю, Саша. В любом случае не стоит так расстраиваться, – сочувственно посоветовала психологиня.

Александр действительно чуть не плакал.

– Так и какой тогда во всем этом смысл? В этой самой гипнотерапии вашей? Что она несёт, кроме расстройства и огорчения?

– Ну что вы как маленький? Вы же подписали бумагу, что готовы к психологическим перегрузкам.

– Слушайте. Я был в глубоком стрессе, вы мне сказку подарили, и вдруг на самом интересном месте херня какая-то происходит… Это перегрузка по-вашему? Так можно первый шуб шизофрении вызвать или вообще эпилепсию.

– Вы преувеличиваете. Буратино, наверное, что-нибудь придумал для вас. Или даст возможность переиграть, или что-то новое…

– Буратино-Буратино. Заколебали вы уже со своими Буратинами! Там Буратино, здесь Буратино. Я хочу немедленно знать, что там с Камилем! Погиб? Он погиб или нет, я вас спрашиваю!

– Так, – Стейси встала со своего места. – Александр, немедленно прекратите истерику! Как ваш психолог, я отстраняю вас от сеансов гипносна. Вы должны вернуться в реальность.

– Что значит вернуться в реальность? Зачем? Что я в ней забыл?

– Много чего прекрасного и удивительного.

– А что будет с моей книгой? Это что же, получается, она так недописанной и останется, что ли?

– Вам нужно прерваться ненадолго. Всё осмыслить.

Стейси вышла из кабинета и вернулась с пластиковым стаканчиком воды.

– Выпейте не спеша. Знаете, что я подумала. Я вас возьму с собой в Иерусалим. У меня там дела завтра утром, а сегодня вечером погуляем по Старому городу. Я вам такие места покажу…

Александр скомкал пустой пластик и безошибочно попал им в урну.

– Какой Иерусалим? Почему?.. А как же высадка на Землю? Я же руковожу экспедицией.

– Вы с ума сошли? Вам точно нужно одну ночь поспать самым обычным человеческим образом. А там без вас ничего не произойдёт. Вы вообще в Иерусалиме-то были?

– Один раз с женой, когда приехали. Но недолго, жарко было. К гробу господню только спуститься успели. Там ещё пятиться положено, когда выходишь, задом поворачиваться нельзя… Забавно. Мы потом такси взяли и на Мёртвое море уехали. А там ещё жарче оказалось…

– Ну. Так это не считается. Решено! В шесть часов я вас забираю.

– Но постойте, у меня же совсем нет денег.

– Ничего. Прокатимся за счёт конторы. Скажу, что вам нужна психокоррекция после травматичного пробуждения.

В библиотеке Невструев быстро описал события после приземления и задумался, что же всё-таки могло произойти? Что это было? Падение метеорита? Маловероятно. Мягко говоря. И как это было бы глупо со стороны Буратино так скомкать концовку сюжета. Ну что тогда? Что? Он закрыл глаза и попытался припомнить последние моменты сна. И тут его осенило. Ну конечно. Я же, кретин, подпустил их на полкилометра. Когда они убедились, что обстреливать челнок бесполезно, взорвали ядерный заряд, который легко могли спрятать в танке или в телеге этой дурацкой с дровами, которая была к танку прицеплена. Но тогда получается, что они камикадзе какие-то. Что за фанатизм? Значит, так сильно хотели они нас уничтожить. За что? Что мы им сделали? Это же бред какой-то…

Александр заметил, что рассуждает о Камиле от первого лица. «Я», «мы», «нас», – это действительно ненормально. Стейси права, надо мозги проветрить. Реально деперсонализацией попахивает или того хуже – диссоциативным расстройством идентичности.

Ровно в шесть в библиотеку забежала Стейси:

– Александр, вы готовы? Нет. Читать не буду, нет времени. Если хотим успеть на ближайший поезд, выходить надо немедленно.

По дороге рассказала, что машину решила не брать, чтобы не стоять в жутких пробках в час пик, когда особенно многочисленные по пятницам толпы иерусалимцев возвращаются домой после работы в Гуш-Дане90. За пятнадцать минут они дошли до центральной железнодорожной станции Тель-Авива. И уже через сорок с небольшим минут приятного и живописного путешествия на скоростном поезде сквозь поросшие деревьями горы высадились в Святом городе.

До исторического центра добрались на трамвае, который хоть и тоже называется скоростным, но спешит не особенно.

Иерусалим отличается от Тель-Авива меньшей суетностью жизни и, возможно, отчасти поэтому большим количеством нищих, валяющихся на тротуарах прямо под ногами прохожих. На одного из них Невструев наступил, и тот разразился, судя по интонации, какими-то страшными проклятиями, содержащих всего одно слово, которое Александр знал наверняка и с некоторых пор страстно ненавидел, – «миштара́», то есть полиция. Ему стало не по себе. Он помнил, как легко здесь из-за того, что кто-то просто громко орёт, оказаться за решёткой.

– Стейси, скажите ему, я готов поклясться, что внимательно смотрел под ноги и не заметил его руку. Мне очень жаль.

Вместо того, чтобы переводить, виртуозка социальной коммуникации дала бомжу двадцатку. Тот сразу успокоился, вежливо поблагодарил её и даже Невструева и снова лёг на тротуар.

Они двинулись дальше.

– Я не понял, он что, специально это подстроил? – через несколько шагов осенило Александра.

– Возможно, он жалеет сейчас только о том, что вы не сломали ему руку. Тогда двадцаткой мы бы не отделались. Идёмте, я угощу вас знаменитой иерусалимской шава́рмой.

На территорию древней застройки они вошли через те же ворота, что и год назад с женой. Невструеву показалось, что это было совсем недавно. При воспоминании об Анне у него появилось неприятное чувство в районе солнечного сплетения, но на жабу оно уже не тянуло. Так, лягушонка, не больше.

– Это Новые ворота, самые скромные в Иерусалимской крепости, – комментировала Стейси, как заправский экскурсовод, – но посмотрите, как они эффектно смотрятся в лучах заходящего солнца.

Невструев хмыкнул.

– То есть вы меня, как барана, привезли на новые ворота полюбоваться?