Наручников здесь не надевали, но падла конвоир, застёгивая наножники, специально поддёрнул джинсы Александра вверх – в тюрьме так не делали, наоборот, заботливо поправляли штанины, чтобы металл не соприкасался с кожей, – и, пока его водили по длинным коридорам суда, щиколотки натёрло до крови.

Ждать пришлось долго. Часа три.

Чтобы скоротать время, народ разбивался на пары для негромких разговоров. Звучало здесь по самым скромным подсчётам языков пять: иврит, арабский, эфиопский, английский и даже французский. Для Невструева русскоязычного собеседника, как назло, не нашлось.

Когда принесли какие-то дрянные сэндвичи, замотанные в целлофановую плёнку, парнишка лет тридцати в кипе, передавая свёрток Александру, сказал по-русски:

– Держи.

Это было неожиданно, он совсем не походил на русскоязычного. Они разговорились. Артикулировал парнишка картаво, с сильным израильским акцентом, но вполне внятно. Нимало не смущаясь, рассказал, что ждёт приговора за то, что вёл сайты для видеочат-моделей.

– А как это сочетается с твоей религией? – Александр указал глазами на его кипу.

– Ничего плохого я не делаю. Когда есть только два плохих выбора, господь учит нас выбирать-таки тот, который лучше. Я увожу девочек с улиц и из махо́нов82. Им больше не нужно контактировать с клиентами физически, а зарабатывают они при этом больше. Что плохого я делаю?

Невструеву оставалось только пожать плечами.

– Ну вот. А теперь попробуй объяснить это судье… – задумчиво произнёс парнишка.

Ему грозил серьёзный срок, но относился он к этому спокойно, по-философски.

Они разговорились. Сетевой сутенёр высказывал оригинальные соображения по самым разным жизненным аспектам, при этом с интересом и пониманием выслушивал мнение Александра. Пожалуй, интереснее собеседника Невструев в жизни не встречал. Он предложил обменяться контактами.

– Зачем? – удивился парнишка.

– Мне кажется, людям со схожим образом мысли надо объединяться.

– Сейчас не нужно объединяться, не нужно искать единомышленников. Благодаря развитию информационных технологий любых целей можно достичь самостоятельно.

– Так а зачем же тогда Интернет? Разве это не самый замечательный способ для того, чтобы создать коллективный разум? Время одиночек прошло…

– Наоборот! Оно только начинается.

За парнишкой пришли раньше.

– Мы встретились здесь, – бог даст, встретимся ещё раз, – сказал он, пожимая Невструеву руку.

Когда в отстойнике уже почти никого не осталось, наконец наступила очередь Александра. Тот же садист облачил его в ножные кандалы и снова поддёрнул штанины вверх.

– Ля́ма ата́ осэ́ ка́ха?83 – спросил Александр.

Тот лишь ухмыльнулся гнусно и приказал:

– Лех леха́!84

На скамье подсудимых находились одновременно человек восемь. Их дела разбирались по очереди. Всё происходило, естественно, на иврите, и Александр на таком уровне не понимал ничего, даже общей сути. Сначала, видимо, выступал прокурор, потом адвокат. Потом из зала выходили свидетели. Судья что-то уточнял у всех, потом коротко совещался с двумя коллегами, сидящими по сторонам от него, и выносил вердикт. На одного подсудимого уходило максимум минут пятнадцать.

Судья был очень сердит и как будто изначально ненавидел всех, чью судьбу должен был решать. Приговоры произносил с одинаковой интонацией, и было непонятно, обвинительные они или оправдательные.

Александр нашёл в зале суда Анну. Она сидела с отсутствующим выражением лица и даже не глядела в его сторону. Помахать рукой он не решился.

По мере того как людей перед Невструевым становилось меньше, его волнение нарастало. Он дошёл до такого уровня стресса, что ему было уже всё равно, чем закончится разбирательство, лишь бы побыстрее.

Наконец судья назвал его имя. Рядом с невысоким ограждением появился адвокат и сделал Невструеву знак подняться. Через некоторое время показал, что можно опять садиться. Александру казалось, что дело его разбирается дольше всех предыдущих. Выступал прокурор, потом адвокат, потом Анна отвечала на их вопросы. Потом судья говорил что-то, угрюмо глядя на Невструева. Адвокат перевёл. Судья хотел знать, причинял ли Невструев физический вред супруге и не угрожал ли её жизни и здоровью. Подсудимый всё отрицал.

Коллегия совещалась безумно долго. Зачем-то в процессе обсуждения несколько раз обращались к адвокату, тот явно спорил с ними. Александр решил, что обсуждается длительность его срока и уже смирился со злой судьбой. Он был раздавлен. А как могло быть иначе? Если уж всё плохо, так до конца… Адвокат что-то сказал ему, но Александр не понимал уже даже по-русски, слова доносились как будто сквозь вату. Тогда адвокат перегнулся через ограждение, похлопал подопечного по плечу и практически прокричал:

– Александр, вас отпускают! Идите!

Анна встречала его на выходе из суда. Прождала его почти два часа – из-под стражи Невструева освобождали очень долго. Вид у неё был не то чтобы виноватый, скорее смущённый. Он сделал неловкое движение в её сторону, не зная, как поступить… в итоге решил ограничиться холодным:

– Привет.

Она улыбнулась и заговорила преувеличенно весело:

– Привет! Что там говорят в таких случаях? На свободу с чистой совестью?

– Вряд ли так говорят… Но всё равно спасибо.

Они помолчали.

– Ты догадалась взять мой телефон?

Она достала из сумочки телефон и бумажник. Он сразу почувствовал себя увереннее. Оказалось, что всего полчетвёртого и до собеседования в Golden Key ещё полтора часа.

– Ты, наверное, есть хочешь? – предположила Анна.

Александр невольно улыбнулся – это проявление заботы было приятно. Он решил было отказаться, но не смог; очень захотелось человеческой пищи.

– Было бы неплохо…

– Может быть, суши?

– Вообще шикарно! Мне надо ещё ремень купить. Штаны сваливаются.

Когда отпускали на волю, Невструев спросил про ремень, на что ему ответили, что искать изъятые вещи нужно по месту изъятия, то есть в КПЗ полицейского участка, писать какое-то заявление, ехать туда… Короче, пропал хороший, добротный ремень, идеально подходящий по цвету к сандалиям. Мусора́ – суки рваные.

Они пошли к мини-куперу Анны.

В суши-баре Александр оторвался по полной. В жизни ему ещё так вкусно не было. Кувшинчик саке, выпитый за свободу, растёкся волной блаженства по телу. В один из моментов он вдруг испытал прилив тёплых чувств к Анне. Она была мила, всем видом выражала сочувствие, хотя оба избегали смотреть друг другу в глаза… Но потом вспомнил всё и сразу остыл.

– Послушай. Это я виновата… – начала она тоном, который предполагал в дальнейшем слёзы.

Тут он обратил внимание, что повязки на руке Анны уже не было, лишь небольшой телесного оттенка пластырь.

– Но-но-но, перестань! Оба виноваты. И потом, я приобрёл полезнейший жизненный опыт, который непременно пригодится при написании какой-нибудь книги.

– Это было очень жутко, Саша?

– Да ну, Ань. Фигня. Не тюрьма, а пионерский лагерь. Чай не в России, – хорохорился Александр. – Но я всё равно, как это говорится, больше не сяду. Ну его. Одноразовый прикол. А как ты? Какие планы?

Она опустила взгляд.

– Ты доешь сначала, потом поговорим.

Он отложил палочки.

– Я сыт. Слушаю тебя.

– Адвокат готовит сейчас бумаги для бракоразводного процесса.

Александр был готов к подобным разговорам, но в груди опять зашевелилась жаба.

– Не надо только лишних деталей. Ты знаешь, как я не люблю всю эту бухгалтерию. Я всё подпишу.

– Да ты послушай! Я рассказала Лозону о твоих мечтах стать литератором…

И жена изложила вариант, предложенный её любовником, как разобраться со взятой в ипотеку жилплощадью так, чтобы никому не было обидно. Александр уходит из дома, а Анна отдаёт банку ежемесячные платежи и за себя, и за него. Тем временем она продаёт квартиру, возвращает заём банку и забирает вложенные на тот момент деньги за вычетом страховки и оплаты банковских услуг. Александр получает причитающуюся ему половину от первоначального взноса и идёт на все четыре стороны.