– Если бы ты рассказал об этом на собеседовании, я бы не взяла тебя в проект, – огорчилась Стейси из-за своей непроницательности.

– Я догадывался, поэтому и не рассказал… – грустно произнёс он и тут же возмутился. – Да брось! Неужели ты жалеешь о том, что мы с тобой познакомились?

– Нет, конечно. Но сейчас не об этом… Что я могу сказать? Случай, безусловно, тяжёлый. И это не раздвоение личности, потому что альтернативные личности друг о друге не знают…

Александр усмехнулся.

– Ты прямо как настоящий учёный… У оптимиста стакан наполовину полон, у пессимиста наполовину пуст, а у исследователя – это просто полстакана.

– Если тебя не утешит следующая информация, то я тогда не знаю, что с тобой делать… Я лично знала создателя Буратино. Провожала его, так сказать, в последний путь. У него был внутримозговой имплант – травматичная и несовершенная технология, от которой мы решили отказаться и перейти на саркофаги, как ты их назвал. Кстати, это название прижилось лучше, чем ИУС. Я рассказала коллегам про него, и они теперь по-другому аппарат не называют. Так вот что получается: Антон Сергеевич создал Буратино, Буратино придумал гипносон, чтобы скрасить процесс расставания с жизнью своего творца, это происходило практически у меня на глазах…

– Ну и что? А если допустить, что ты один из персонажей сна старпома и память твоя искусственна, а для большего правдоподобия в тебя закачали эту трогательную историю настоящей женщины, которая жила в это время. А на самом деле прошло уже чёртова прорва лет.

– Ну знаешь… если ты сумасшедший, так я совсем наоборот – моя работа убедить тебя в реальности окружающего нас мира.

– Ну и как же теперь определить, кто из нас настоящий? Есть способ? Скажи мне, ты же специалист!

Она досадливо поморщилась.

– В том-то и дело, что нет. Эта виртуальная реальность специально задумана так, чтоб не отличить было. Щипай себя за ляжку или не щипай. Я поговорю с Буратино, он посоветует, как с этим быть…

– Не надо! Первое, что он сделает, – это отстранит меня от участия в эксперименте. А я этого сейчас не хочу больше, всего на свете.

– Ну почему же отстранит… Может, поместит тебя в другую реальность.

– Так это ещё хуже. Какой смысл его посвящать? Сама посуди. Возможны два варианта. Вариант А – я настоящий, Камиль мне снится. Этот вариант мы уже обсудили. Меня отлучат от гипносна или перенесут в другой мир, и тогда я никогда не допишу книгу. Вариант Б – Камиль настоящий, а я ему снюсь. Тогда и наш Буратино ненастоящий, а тот, настоящий Буратино из будущего, представляет интересы Камиля, который хочет, чтобы я дописал книгу, поэтому отстранять меня не будут, убедят каким-то образом в моей реальности, и мы так и не узнаем правды.

Надежда не явилась в кают-компанию на завтрак, и обеспокоенный Камиль пошёл узнать, что случилось. Он застал её в медицинском отсеке. Девушка сидела на крышке универсальной капсулы, в которой провела ночь, и прятала лицо в ладонях.

– Наденька, что случилось? – ласково спросил он.

– Я представила, что никогда не увижу папу и никого из тех, кого знала всю жизнь.

– Если ты откажешься лететь со мной, я пойму.

Она вытерла рукавом лицо и посмотрела на него красными от недавних слёз глазами.

– Камиль, а ты действительно думаешь, что вечная любовь возможна? Не надоест за тысячу лет одна и та же физиономия?

– Почему нет? Чисто теоретически. Даже когда люди думали, что бесконечная физическая жизнь невозможна, они слагали песни про вечную любовь. Представь себе: чем дальше, тем она сильнее, и уже не мыслишь себя без своей половины, и никто другой не нужен. А лицо, да и фигуру можно и поменять для разнообразия, если понадобится, я научу тебя пользоваться бьютитрансформатором.

Легран решил посвятить этот день тому, чтобы уладить все вопросы с Надеждой и иерархом, поэтому в Китай и Японию за недостающим золотом решил сам не лететь, а отправить в качестве командира Амайю. Инженер принял назначение с юношеским энтузиазмом и горячо заверил старпома в том, что оправдает оказанное доверие.

Челнок улетел, и Легран с Одинцовой отправились в Омск на турбоплане. По дороге они договорились, что Надежда поговорит с отцом сама, а потом, уже в зависимости от результата, подключится Камиль.

Старпом ждал на некогда роскошном, но ныне чрезвычайно облупленном диване в комнате через стену от кабинета иерарха. Первые полчаса было тихо. Потом стена стала пропускать звуки. Слов различить было невозможно, но интонация через кирпичи проникала. Голос Анатолия Максимовича был твёрд и, казалось, в пух и прах разносил всю аргументацию дочери, в нём преобладали басовые тона. В тоне Надежды слышались истерические нотки. Продолжалось это невыносимо долго, и предчувствие у Камиля постепенно становилось всё дурнее. А на что он рассчитывал? На одной чаше весов у Надежды – родной отец, на другой – чужак, пришелец с другой планеты, с которым она знакома всего несколько дней… В конце концов он не выдержал и решил положить конец семейной размолвке, отказавшись от своих нелепых претензий на пожизненную компанию земной принцессы.

Легран решительно вышел из комнаты, подошёл к двери кабинета, взялся было за ручку, но тут до него донеслась отчаянная тирада Надежды:

– Папа, ты же прекрасно понимаешь, что это всё сказка, на дураков рассчитанная. Они хорошие люди, добрые, но тёмные. С ними же говорить не о чем! Любого возьми из своих ближайших учеников и сделай его своим преемником. Они-то верят в это фуфло! – раздался звук, будто что-то тяжёлое хлопнулось об пол. – А я верила только в глубоком детстве.

– Не смей поступать так с дедушкиной книгой, мерзавка! – пронзительно заверещал иерарх.

Камиль на цыпочках вернулся в комнату ожидания и тихонько прикрыл за собой дверь.

Видимо, он попал на кульминацию разговора, потому что голоса за стеной становились всё тише и спокойнее, пока вовсе не перестали быть слышимы.

Ещё через полчаса дверь приоткрылась, и голос иерарха спокойно произнёс:

– Господин Легран, прошу пройти ко мне в кабинет.

Надежда стояла у окна, отвернув лицо в сторону улицы. Одинцов прошёл к горящему камину и развёл руками, предлагая выбрать любое из двух кресел, как во время их первой встречи. Его взгляд из-под насупленных бровей был холоден и суров. Даже чугунный Бахус над очагом, казалось, утратил свой задор и лупил зенки, подсвеченные пламенем, на пришельца с вызовом.

Легран уселся в ближайшее к нему кресло. К этому моменту он был уверен, что его карты биты. Ему было горько и стыдно. Иерарх садиться не стал и, как будто издеваясь, заговорил не сразу:

– Надо было нажимать на красную кнопку, как только вы появились.

Камиль смолчал обречённо.

– Что ты сделал с ней за эти дни? Как сумел так быстро запудрить мозги? – в голосе иерарха проскочила искра отчаяния, которая лишь зашипела, упав на пепелище надежды в душе Камиля.

Иерарх прошёлся по кабинету. Камиль следил за ним затаив дыхание. Тот остановился за спиной у дочери.

– Самый последний, резюмирующий всё вышеизложенное постулат этой великой книги, – Анатолий Максимович направил указующий перст на фолиант, несколько криво лежащий на его рабочем столе, гласит: «Не пытайся покинуть Омск!» Это каждый здесь всасывает с молоком матери! Какое счастье, Надежда, что твоя мать не видит, как её дочь плюёт на всё святое, что только можно…

– Не надо так, папа, – всхлипнула девушка.

Анатолий Максимович рассеянно, как будто желая утешить, поднёс руку к её голове. Но тут же одёрнул.

– Однако первый постулат «Последнего Завета» звучит так: «Конечное человеческое существование смысла не имеет». И он, как это ни странно, объединяет вашу науку и нашу религию… Есть решения, которые люди, ответственные за судьбу своего народа, должны принимать быстро… Суровые решения… Насколько это возможно, объективные и справедливые. Даже идя вопреки позывам отцовского сердца.