– И последний вопрос. Кто-нибудь видел обезглавленное тело Питера?

– Нет. Я лично прибежал на место, где его палатка стояла – чем чёрт не шутит, Питер из любых передряг выкручивался. Но не в этот раз… Там валялась его одежда, вся разодранная, и сапоги, по швам лопнутые.

– То есть ты хочешь сказать, что всем он только головы откусывает, а с Питера зачем-то одежду содрал и целиком проглотил?

Конрад развёл руками.

– Получается так.

– Скажи-ка, друг Конрад, а сколько глаз у чудища?

– Так один. Здоровый, как блюдо. В аккурат над дуплом.

Тут Закари осенило:

– Я понял, к чему ты ведёшь, Гвидо. Ты хочешь сказать, что монстр этот и есть Питер!

– Точно так. Ведьма эта, Пропаганда, его в монстра и превратила. Поэтому вот что я вам скажу, ребята: поджигать его нельзя и из баллисты стрелять тоже. Это при условии, если он нам живой нужен. Нужен же?

Закари активно закивал.

– Очень! Так как же быть тогда?

– Надо с него чары снять. Можно было бы убить ведьму, наложившую заклятие, тогда бы оно спа́ло само собой. Но где ж её теперь сыскать? Спасибо деду, есть у меня рецепт зелья Отмены. И ингредиенты для него у меня всегда с собой – в такое время живём, надо ко всему быть готовым… Единственная загадка – это как в анкелодага зелье это влить. Ну да ладно. Это мы завтра придумаем – утро вечера мудренее. А я пошёл варить, дело это долгое, боюсь, до утра провозиться.

Проснулся Закари оттого, что Гвидо бесцеремонно тряс его за плечо. Едва он продрал глаза, как повар сунул записку, накарябанную неровным почерком на клочке пергамента. В записке значилось:

Я тут покумекал. Один только способ есть, как гвидово зелье в чудище поместить. И окромя него ничего мы не придумаем.

А в последнее время что-то и со службой не то, и в трусости меня упрекают, а это старому воину терпеть невмочь. А я лишь хочу, чтоб по уму всё было, чтоб без лишних жертв.

Добро бы ещё жена была да детей мал-мала… Но дома ждут только вино и старость. Может, в другой жизни найду любовь и счастье. А из этой хочу уйти красиво, как подобает воину.

Посему полагаю, что жизнь Питера Одноглазого гораздо нужней моей и приношу себя в жертву в надежде, что поступок сей оценён будет по достоинству.

Жаль, больше не отведать мне твоего сказочного жульена, Гвидо.

А вы, ваша светлость, оруженосца себе помоложе да порасторопнее найдите.

Бывайте, други. Не поминайте лихом!

За сим остаюсь вечно ваш

Бертран Парти́к.

Мех, в который повар перелил зелье, валялся пустой. Лошади Бертрана среди остальных не было. Закари, Гвидо, Конрад и ещё с десяток всадников поскакали в сторону худой лесной речки неподалёку, где, по всей вероятности, должен был заночевать анкелодаг.

На земле в луже какой-то отвратительной на вид зелёной массы лежал голый Питер и медленно моргал единственным глазом. В нескольких метрах валялись обезглавленные тела Бертрана и его лошади.

– Это он из-за меня… – Закари протянул руку в сторону оруженосца. Голос и рука его дрожали.

– Не кори себя, – обнял его Гвидо, – за тобой вины нет. А Бертраша – герой. Он хороший способ придумал, другого всё равно не было. Надо, чтобы бард какой-нибудь песнь о нём сложил.

И снова 32/08 очнулся от гипносна с неприятным чувством. Кроме потери друга и оруженосца он понёс ещё одну досадную, практически невосполнимую потерю. Произошло следующее. После смерти Бертрана и спасения Питера они отметили и то и другое и изрядно напились. Закари соблазнил одну бой-бабу из отряда Одноглазого. Она была очень привлекательна, похожа на победительницу конкурса красоты среди амазонок. Но какого же было его разочарование… По сравнению с тем, что происходило между ним и Сильвией в реальном мире, это действо было жалким и неубедительным. Слишком совершенная фигура амазонки не возбуждала, как статуя в музее. Её стоны вызывали в нём не больше отклика, чем завывания голодной гиены, были они более забавны, чем эротичны, и он с трудом сдержал смех. В итоге прогнал её, так и не окончив дела.

И хоть и была у него теперь собственная комната с модным саркофагом в общежитии бета-тестеров, но на завтрак в общей столовой давали всё ту же проклятую пластиковую кашу.

Последующие восемь часов тупого безделья возле красной кнопки стали настоящим испытанием для 32/08. Единственное, что его на какое-то время занимало, – это воспоминания о своём пребывании у изгоев, о Сильвии. Он пытался увлечься ими, и, казалось, проходил час, но, сверив время, он с ужасом обнаруживал, что на самом деле всего минут пятнадцать. Пытка была сродни физической.

Во время обеденного перерыва он решился связаться через третий глаз с Сильвией.

– Привет, Зак. Что ты хочешь? Мне кажется, мы всё уже обсудили, – её тон был столь же холоден, как и при их последнем разговоре.

– Привет. Мне плохо без тебя.

– И что дальше?

– Я хочу, чтобы ты приехала ко мне.

– А я хочу, чтобы все идиоты передохли. Дальше что? Наши мечты одинаково несбыточны.

– Помнишь слова Ромео: «Готов принять разлуку, смерть, отчаянье за нежный взгляд, за свежесть милых уст»? Вот у меня сейчас такое ощущение, что я тоже на это готов.

– Тоже мне Ромео. Ты думаешь, ты один такой? Очередное зомбированное насекомое, которому надо было мозги прочистить… Это моя работа – пчёл приманивать, и мой цветок не только для тебя, – максимально цинично ответила она.

Он задохнулся, понял, что сейчас наговорит гадостей, и отключился.

Какое-то время он пытался наблюдать за работой механизмов, но очень быстро убедился, что их однообразные циклы скорее сводят с ума, чем развлекают.

Когда рабочий день наконец закончился, сирена, оповещающая об этом, прозвучала как музыка.

На крыше завода 32/08 ожидал турбоплан Буратино. Полёт уже не так развлёк его, как раньше.

Буратино и Один ждали его в кабинете начальника отдела по рекламе и продвижению.

Кабинет был прекрасен и необъятен. Его владелец восседал за фундаментальным столом в роскошном кресле с классической обивкой ромбами. По бокам от аппендикса столешницы из чёрного оникса с оранжевыми и жёлтыми разводами стояли кресла для посетителей, они были скромнее, но тоже производили впечатление богатства и надёжности. В одном из них расположился Буратино, другое предназначалось для 32/08.

– С вами приятно иметь дело, ваша светлость, – объявил Один. – Я уже думал, дальше без меня играть будете. Или того хуже: глаза меня последнего лишат, и придётся до конца игры слепому ходить. Слепой лучник… это странно.

– Какой молодец этот твой Бертран! – воскликнул Буратино. – Пчёл, который за него играл, заказал на эту ночь пробную сессию в «Пиратах Карибского моря», это тоже наша игра, я позабочусь о том, чтобы ему там понравилось.

– Спасибо. Он это заслужил, – сдержанно поблагодарил Закари. – Какие будут наши дальнейшие действия?

– А ты что, куда-то торопишься? – удивился Один. – Может, отметим прогресс в игре?

Он указал глазами на бар в углу кабинета, уставленный разномастными бутылками.

– Нет. Спасибо. Мы же в игре уже отметили. Мне не нравится действие реального алкоголя.

– Ты как хочешь, а я выпью, – обиделся Один. Встал и направился к бару. – Я предлагаю объединёнными силами уже идти на королевский замок.

– Ты полагаешь, сил хватит? – засомневался Буратино.

– Полагаю, нет. По пути присоединим ещё людей, недовольных королевским правлением. Уверен, таких предостаточно. Ну а там посмотрим, что-нибудь придумаем. В любом случае утрём исполнительному нос, – Один улыбнулся мечтательно, понюхал бокал и глотнул коньяку.