– Ха-ха. Не отставайте.

Стейси хорошо знала дорогу и уверенно вела его в самое сердце Старого города узкими, извилистыми улицам, зажатыми между древними стенами и бесконечными витринами сувенирных лавок. Наконец они вошли в длинное и узкое сводчатое помещение с пошарпанными столами и стульями и огромным количеством антикварных медных светильников, подвешенных к потолку.

Старик-хозяин тепло поприветствовал гостей, усадил их на самое лучшее, по его словам, место возле холодильника с напитками и убежал на кухню.

Александр залюбовался одним из светильников и произнёс задумчиво:

– Я понял, почему люди, пока не существовало кинематографа, такие красивые вещи делали. Им просто надо было на что-то смотреть подолгу. Я думаю, по той же причине раньше очень детальные картины писали, а пришли в итоге, условно говоря, к «Чёрному квадрату».

– Да-да. И книги тогда были подробнее… – подхватила Стейси. – А вам совсем не нравится абстракционизм?

– Отчего же, есть вещи, которые очень нравятся. Но ими же совершенно невозможно наслаждаться продолжительное время. Посмотрел, оценил идею, второй раз особого смысла глядеть нет.

Стейси улыбнулась и пристально взглянула на него. Александру стало неудобно, он сделал вид, что его заинтересовали старые фотографии в рамах, висящие на стене напротив входа. В этот момент с подносом, уставленным мелкими тарелочками с салатами и разносолами, подошёл хозяин и принялся ловко расставлять их. Невструев указал на один из портретов и спросил на иврите (для этого его словарного запаса хватило):

– Это твой папа?

– Это мой дедушка. Наша семья владеет этим заведением уже семьдесят лет.

Эту фразу Стейси пришлось перевести.

Хозяин ещё раз сходил на кухню и вернулся с большой тарелкой, полной струганного мяса, и с торжественным видом водрузил её в самом центре композиции. Выглядело всё это аппетитно и остро пахло. Давно проголодавшиеся паломники набросились на еду.

Через минуту Александр остановился.

– Что это такое?

– Нравится? – Стейси гордилась так, как будто сама приготовила. – Они смешивают мясо с печенью, в этом секрет пикантности этого блюда.

– Пикантности?! А по-моему, жуткая гадость эта ваша иерусалимская шавуха. Как вы её едите? Как это заведение вообще существует столько лет?

Она хотела что-то ответить, но не нашла слов. Явно огорчилась, даже есть перестала. Ему привиделся блеск слёз в её глазах. Александру стало жутко неудобно, он взял Стейси за руку и попросил:

– Настя, не обижайтесь на дурака, пожалуйста. Я пошутил.

Она освободила руку.

– Называйте меня всё-таки Стейси. Настей меня только папа называл…

– Извините… А можно пивка за счёт вашей конторы? Что-то выпить захотелось. Вы как? Не против?

– Вообще-то, если вы не поняли, это арабское заведение. Тут нельзя алкоголь употреблять.

– Серьёзно? А я в полной уверенности пребывал, что хозяин – еврей.

– Ну вы даёте… Ладно. Хотела вам аутентичную кухню показать, но вы ни черта в этом не понимаете. Раз вы такой привереда, я покажу вам другое место.

– Что за место?

– Есть тут неподалёку один ресторанчик. Если вам там не понравится, тогда я не знаю… И на фиг пиво! Вина выпьем.

– Стейси, и сколько же ваша контора даёт на психокоррекцию? Неужели рестораны в эту смету укладываются? Или вы за свой счёт меня туда вести собираетесь?

– А не староваты вы для альфонса? – фыркнула Стейси. – Психокоррекция включает в себя любые мои предписания. И я предписываю вам ужин по вашему вкусу и немного красного вина. А также прогулку на свежем воздухе.

– А вы не хотите сначала доесть свою пикантную аутентичность?

– Нет. Если честно, сама от неё не в восторге. Идёмте немедленно!

Она встала, достала из сумочки сотню и бросила на стол.

– Как скажете, геверет, – сдался Невструев.

Стремительным шагом миновали они несколько переулков и вышли к западной стене Старого города. Здесь Стейси немного поколебалась с определением направления, но в итоге выбрала его безошибочно, и через несколько минут они приземлились за столиком, накрытым скатертью, чего Невструев до сих пор никогда не видел в Израиле.

Это было заведение для людей, уставших от кошерной и халяльной кухни. Оба возжелали по стейку из мраморной говядины со средней степенью прожарки. Девушка кавказской наружности и с таким же акцентом говорящая по-русски приняла заказ. Предшествуя мясу, на столе появилась откупоренная бутылка вина. Было оно местным и самым обыкновенным, каковое можно купить в любом магазинчике в три раза дешевле, зато по-настоящему аутентичным. А уж каким пикантным оказался стейк – так это просто не описать словами. К тому же во время его поглощения им было не до разговоров, и молчание никого ни капли не смущало.

Вслед за первой бутылкой последовала вторая уже под сырную тарелку и приятный, лёгкий трёп. Третью пили без закуски под околофилософский диспут. Прикончив её, расплатились и отправились искать ночлег всё в том же Старом городе.

Стейси опять вела, но на этот раз совсем неуверенно. Освещаемые фонарями древние улицы представлялись порталами в былые времена, казалось, повернёшь за угол и очутишься в Древней Иудее в период правления Понтия Пилата… Когда они вышли к одной и той же синагоге во второй раз, Невструев взял поиск на себя и ввёл в телефонный навигатор название искомого приюта.

– А что это ваша контора на нормальную гостиницу денег не даёт? Почему хостел? – пошутил он, расслабленный.

– Тут вы не правы. Не в деньгах дело. Этот хостел – что-то особенное. Он находится прямо перед воротами Цепи, – Стейси по мере усугубления состояния опьянения говорила со всё более сильным израильским акцентом.

– А этот ваш особенный хостел случайно не арабский?

– Вы угадали.

– Давайте тогда где-нибудь по дороге ещё пару бутылочек возьмём пока одиннадцати ещё нет?

– А давайте! Тут возле синагоги магазинчик есть.

За последним поворотом по дороге к хостелу, прикрываясь металлическим ограждением высотой по пояс, стоял полицейский кордон из трёх человек – мужчины и двух женщин. Пару пропустили только после того, как Стейси сказала, что у них забронирован номер.

Пройдя блок-пост, они очутились на небольшой площади, со всех сторон окружённой домами с резными каменными порталами над входами. Их старинные стены были обезображены пущенными снаружи, как это принято в Израиле, проводами, водопроводными и канализационными трубами. Самый красивый портал располагался над входом в полицейский участок, вывеска которого смотрелась очень нелепо в таком обрамлении.

Сами ворота Цепи имели два широких проёма высотой метров в шесть, а то и больше, закрытых зелёными деревянными створками, усыпанными многочисленными головками огромных то ли заклёпок, то ли болтов.

– А в чём дело, собственно? Почему сюда просто так не пройти? – удивился Невструев.

– Здесь граница между еврейским и арабским мирами, проход к Храмовой горе. На неё можно попасть через двенадцать ворот. Но одиннадцать из них исключительно для мусульман, в том числе ворота Цепи. Иноверцев пропускают только через Мусорные ворота.

– Звучит не очень…

– У них есть ещё одно название, если вас это утешит, – Марокканские.

– А что ж она всем так далась, эта гора?

– Обладание Храмовой горой – это ключевой вопрос израильской да и всей ближневосточной политики. Я попытаюсь объяснить вкратце… – Стейси перевела дух.

Вкратце не получилось. Пока она говорила, хмель как будто улетучивался из её организма.

Как записано в Танахе, именно здесь, на Храмовой горе, находится тот самый Краеугольный Камень, с которого бог начал создавать твердь. Как его ещё называют, Камень Основания стал местом притяжения для религиозных отправлений разных народов. После начала времён Авраам (он же Абрам, он же Ибрагим), в честь которого названы авраамические религии, главные из которых иудаизм, христианство и ислам, должен был, по велению господа, заколоть и сжечь единственного сына Исаака, дабы доказать свою верность. Однако смертоубийство не состоялось – одного лишь намерения хватило, чтобы доказать богу свою преданность. Старик-небожитель растрогался и вместо отрока удовлетворился жертвенным бараном. С тех пор был наложен запрет на человеческие жертвоприношения. Потом Давид, второй царь Иудеи, купил участок земли у иевусеев, и построил на нём жертвенник. Его сын, тот самый Соломон, воздвиг вкруг него Первый Храм. Четыре века стоял Храм, пока вавилоняне во главе с Навуходоносором в VI веке до нашей эры не разрушили его. По прошествии полувека евреи вернулись в Иерусалим из вавилонского пленения и возвели Второй Храм, который простоял более полутысячи лет, всё это время будучи главной святыней еврейского народа, потому что располагался над Святая Святых – местом, где евреи хранили Ковчег со свитками Завета, дарованных Моисею богом. В 22 году нашей эры, во время правления Ирода Великого, Храм был перестроен и расширен и достиг пика своей архитектурной формы. Однако в таком виде он просуществовал совсем недолго, в 70-м году его и весь город превратили в руины римляне под предводительством императора Тита.