— Я начинаю сомневаться в нашей дружбе, Крау. — Рэдонель обратился к мечу.

Тэвия хихикнула, а Черная сталь отозвалась острым насмешливым визгом. Или так всем показалось…

В последнее время не было ни дня, чтобы ей не снились сны.

Этот раз ей особенно запомнился. Густой туман вдалеке. Деревья водили хоровод вокруг цветочного луга. Сумерки разыгрались на небосводе. Сказочная мелодия поддерживает ритм сердца и не дает заскучать. Она смотрит как на ветру колоситься трава, а среди них танцует троица искр. Воспоминания постепенно приходят, а с ними и новые чувства. Вот они втроем. Два брата и Тэвия.

Тот, что постарше, обращает внимание на листья, на их изящную форму, считает звезды и рассказывает странности, что со временем небо меняется. Младший внимательно слушает каждое его слово, часто выступает наперекор, но быстро унимается. Он очень уважает его и любит. В те времена и она их любила. Возможно, они нравились ей даже больше, чем слуги во дворце. Они не исполняют все ее прихоти, но все же кажутся такими интересными, взбалмошными, такими взрослыми детьми…

Двое мужчин уже около получаса возились с очередной опорой для того, чтобы грунт не обвалился. Дело шло медленно, но верно. Рэдонель принес «своим парням» королевского чая, какого те никогда не пробовали. Это придало их делу какой-то возвышенности, судя по всему, раз работать они стали усерднее.

Пока лорд распоряжался делами, касающимися обороны, всюду за ним бегала Мэриет. Он просил ее рассказать о тонкостях одиозной натуры Тэвии, скрываясь за вопросами о чае и за прочими уточнениями о королевском быте.

— Я вот все думаю… в какой момент жизни все эти знатные люди вдруг начинают увлекаться всякой художественной чертовщиной? — спросил он, когда они спустились в подвал, чтобы проверить ход работы над подкопом.

— Что вы имеете ввиду? — спросила она с улыбкой.

— Ну картины там начинают коллекционировать, начинают писать, паршиво играют на фортепиано, не дай бог на лютне… Вообще-то, это скорее риторический вопрос.

— Я не знатна и не богата, но даже мне нравится фортепиано, — ответила Мэриет смиренно и тихо, в свойственной ей манере, — А вы, лорд Рэдонель? Вы же любите роскошно одеваться, коллекционируете одежду… Мне кажется все люди стремятся к самовыражению. Искусство — наиболее дорогой его вид, поэтому и доступен он становится только когда у человека есть много свободного времени и много денег.

— Да-да… ты права. Просто вот иногда хочется быть каким-нибудь хлебопашцем или делать полжизни кувшины, а другую половину — чашки, и не думаешь ты глобально о том, что происходит, и не тревожат тебя мысли о стране.

Мэриет захихикала:

— Что вы, Лорд. Как раз таки ремесленники и хлебопашцы больше всего думают о стране! Да, они совсем ничего не могут в ней изменить, но именно на них изменения сказываются больше всего.

— Тогда какой прок им от этих мыслей? Тревога одна, да и только. Вот суждено если тебе обратиться вампиром, не забиваешь себе голову и обращаешься. А у нас вот еще есть возможность НЕ умереть, оттого и горестно мне, что приходится эти проблемы решать, а не просто ждать своей участи. Как Крау, например.

— Думаете, ему было легко?

— Разумеется нет. Но вот мне бы на его месте было бы легко. Он хоть и говорил, что всегда был фаталистом, в душе же всегда возлагал на человека огромную ответственность за выбор. А я вот — настоящий фаталист, исконный.

— Тогда почему вы сопротивляетесь Подиуму? Почему просто не сдадитесь?

— Я думаю, что судьба очень субъективна. И мне моя судьба говорит, что мне суждено весь этот сброд повесить, как предателей своего народа. И я намерен попытаться.

— Тогда я с вами. Я насмотрелась на казни в детстве, но казнь повинных в смерти господина Крау я еще стерплю.

— Где же ты жила, раз видела столько смертей?

— Мой отец был палачом Шордана в те времена, когда войска вошли в Ритонию. Он брал меня с собой каждый раз… Хотел приучить к тому, что жестокость в нашем мире нормальна. Что есть люди достойные смерти. Честно говоря, этого я так и не поняла. Чудовищно, что кто-то вот так просто решает жить кому-то или умереть. Но если вы верите в судьбу, то, наверное, для вас эта мысль не так страшна.

— Пожалуй. Но я тебя понимаю, — Рэдонель приобнял девушку и погладил ее по плечу, по-дружески, нежно, без интимного подтекста, — Есть в тебе какой-то притягательный свет… Будь осторожна, когда все начнется. Я читаю книгу своей судьбы, и в ней написано, что, если Мэриет будет себя беречь, наши пути вновь пересекутся.

Аккуратное, мягкое тепло охватило ее душу и тело.

— Так-так-так… не порядок. Почему Ларун спит? Я тебя вроде следить за ними поставил, как надзирателя, чтобы работали, а не как воспитателя, чтобы детки вовремя ложились спать!

— Но… Сэр! Он уже вторую ночь без передыху… — ответил солдат с красной повязкой на предплечье.

— Он сам вызвался! А значит заявил — «на меня можно положиться!»

— Понимаю, лорд Рэдонель…

— На ночь остаешься без излишеств. Никакого тебе чая и никакого пирога.

— Понял. Исправлюсь.

— Вы так жестоки, сэр! — пошутила Мэриет, — Никакого пирога и чая…

Рэдонель сначала обозлился на нее, но быстро понял — только что она впервые сделала рядом с ним нечто, не входящее в ее обязанности. А потому просто решил посмеяться.

Так бывает. Иногда просто нужно посмеяться. И страхи уйдут, и время покажется сладким, как десерт.

Рьяма пыталась дотянуться до верхней полки книжного шкафа. Пальцы, едва-едва касались кончика книги на стеллаже с любовными романами.

— Дура, возьми уже стремянку, — прошептала Мартин.

— Что? Я тебя не слышу, начни уже рот открывать, когда говоришь! И сама ты дура!

Мартин перелистнула страницу. В ее руках были «Размышления о кризисе и войне».

— В библиотеке нужно говорить шепотом. Нас воспитывали одни и те же родители, но иногда мне кажется, что тебя все же где-то на рынке подобрали.

Рьяма подпрыгнула и ухватилась за книгу. На обложке красовалась ажурная надпись: «Принцы города ветров». В следующую секунду редкий романтический экземпляр угодил Мартин в грудь.

— Ах ты сука! Ты что творишь?!

— Тиш-ш-ше, — прошипела Рьяма, — в библиотеке нужно базарить шепотом.

Мартин озорно улыбнулась и «Размышления о кризисе… и чем-то там еще…» быстро превратились в «размышления о разбитом лице заносчивой младшей сестры». Девушка сорвалась с места и мгновенно повалила Рьяму на пол.

Вскоре несерьезная потасовка перевернула вверх дном стеллажи с исторической и научной литературой. Хаос оставил без внимания лишь полки с неумело написанными детективами.

В комнату вошла Тэвия. Ни капли не удивленная и ни капли не заинтересованная в происходящем. Не обращая внимания на сестер, сражавшихся случайно взятыми томиками двух враждующих философов, она, постукивая каблуками и придерживая платье, прошагала в конец комнаты, где Крау всегда хранил свои и брата стихи и прозу. Найдя небольшой зазор в самом центре между лирикой и эпосом, Тэвия аккуратно вставила туда «Рукописи мертвеца».

— Это… все завершает, да?.. — девушка пододвинула кресло и села напротив.

Опомнившись, сестры поправили выданные им бархатные рубашки и встали по обе стороны от Тэвии.

— Можете здесь хоть все в пыль стереть, но вот это, — Тэвия указала на работы Крау, — если хоть пальцем тронете, я вас скормлю вампиру. Неплохая участь, если подумать.

— У вас есть личный вампир? — спросила Рьма и захихикала.

— Или это у него есть личная хозяйка. — Тэвии было приятно, что в ее компании появился не самый обычный принц.

Мартин взяла из-под ног помятую книжонку и аккуратно поставила ее на свое место (или ей показалось, что это место было подходящим).

— Это может быть неприятно… Могу я поделиться кое-чем, госпожа? — спросила Рьяма.