И я увидел, когда поднес лампу. У Эленмер не хватало правой и левой кистей.

Что же ждет нас там наверху? Даст ли следующий этаж передохнуть или угробит окончательно?

По крайней мере здесь, на платформе между лестничными пролетами мы в безопасности. Ночь…

Еще свежие раны болезненно заживали, пока я марал бумагу и периодически смотрел вверх, подбив под голову вместо подушки поклажу. В мысли пробирались строки, что-то вроде: «Ее образ мрачной ночи меня в камере томил…». Но сколько же было до меня тех, кто сравнивал Ее с чем-то черным или с ночью? Да и я уже это сделал двумя частями ранее… Красивое четверостишье должно лаконично обрывать полотно ее образа. Десять лет назад она венчала собой шпиль Кафиниума, и все, что в тот роковой день смогли разглядеть — силуэт в полумраке. Исследователи в столице подкинули мне множество вариантов. Смерть может оказаться страшным чудовищем или же чем-то, что не имеет физическое воплощение. Она же может быть проклятым принцем Рацериком, покинувшим двор незадолго до вторжения Смерти… И все же с самого начала у меня имелось некое навязчивое представление о роковой женщине, словно сошедшей с картины королевского художника Авитана, мастера, тяготеющего ко мраку. Я никогда не работал с кистью, но казалось, дайте мне ее, и я нарисую точный парадный портрет. И чем больше я о ней думал, тем более ясно видел ее лицо…

Когда я был ребенком, а брат уже закончил художественную академию и разрисовывал паруса герцогам и лордам, он часто напоминал себе, а заодно говорил и мне: «Мысли — лучший материал для работы. И они никогда не смогут породить ничего ужаснее навязчивой идеи».

Я начал писать о Смерти, когда во мне проснулось мрачное вдохновение, возникшее из пережитых событий. Заканчиваю же я писать из страха, что в голове у меня хаос и ужас сплетутся воедино.

Я перевернулся на живот и подлил масла в лампу. Несколько секунд перо недвижимо парило над пергаментом, а потом… написало последние четыре строчки.

Перебинтованный полуголый Рондо стоял на коленях склонив голову к полу. Огонь свечи обнажал его старческие складки.

Редкое зрелище в нашем новом мире — увидеть молящегося Единому богу. Когда-то эта вера господствовала на континенте, но после прихода Смерти (который не был предусмотрен ни одним священным писанием), паства развалилась. Я рос в атеистической семье, отец которой некогда был настоятелем церкви. Он-то и поведал мне о старых временах, когда еще люди не уходили в забвение после нескольких открытых ран. Пересказывая священные писания эльфийских, людских и прочих религий, он постоянно усмехался над тем, какие они были глупцы раз верили в сочиненные когда-то небылицы. А вот брат мой с годами уверовал… Для отца это было сладким горем. «Тебе похоже предстоит пройти тем же путем, что и нам» — говорил он.

Рондо вытянулся, опустив руки на колени. Он тяжело дышал, весь покрылся потом.

— Теплеет, да? — обратился он ко мне.

Я протянул бурдюк с вином.

— Да.

Мы принялись пить, свесив ноги в пустоту, обняв холодные металлические перила. На горизонте виднелось солнце. Мы наблюдали закат каждый час, а восход — каждые два.

— Прости, что тогда…

— Забудь. — резко осек меня Рондо. — Мне легче вашего пришлось.

Минут десять тишины и только Альтер о чем-то спорит где-то там с Вивай.

— Сколько тебе лет, Рондо?

Спрашивал я, чтобы развеять молчание и никак не рассчитывал на ответ.

— Сотня, наверное… Ну да. Около того.

— Давно ты веришь?

— Ха-ха. Как родился, так и уверовал. У нас по-другому нельзя было.

— А когда все случилось, не сомневался?

— Еще бы! Такой удар под дых от милостивого нашего Господа…

Я не сделал следующий глоток.

— От господа?

— Ну да. Со временем я понял… Что-то мы сделали не так. Не мы с тобой, Крау, а все мы: люди, эльфы, нериты. Вот Он и поднял руку.

Я возмутился:

— Хочешь сказать, Смерть — наместница Единого бога? Его карающая длань?

— Опять ты все поэтично обставил… но в общем, да.

Я от души рассмеялся. Альтер спросил, что у нас происходит, а я ему помахал напитком, мол, иди сюда, тут рассказывают удивительные вещи! Но он не спешил присоединиться.

— А чего же ты тогда против бога пошел, а? Рондо? — начал я, — Если его воля такова, что он решил лишить нас того, что подарил когда-то — жизни, то ты, противящийся этому не антихрист ли случаем?

И я вновь рассмеялся.

— Крау?

— Что?

— Как думаешь, Бог злой или добрый?

Я подавил очередную волну смеха, а затем призадумался. Можно ли к высшему существу применять такую оценку? Его пути неисповедимы и все тут! Так я и ответил.

— Знаешь, а мне кажется, если Бог сотворил нас по своему образу и подобию, то все совсем не так. Бог спас мою жизнь, подарив мне тот доспех, что я ношу. У Эленмер вместе с руками он отнял магию. Я уничтожил культ каннибалов в Ривенхоле, но растлил дочь собственного брата. Как считаешь, есть в нас нечто схожее?

Я искоса посмотрел на него. Очевидно, он ожидал от меня вопросов, но я не стал их задавать.

— Что для тебя эта дорога наверх, Крау? — спросил Рондо, не дождавшись от меня слов. — Что она значит в твоей жизни?

— Мной движет любопытство. Хочу знать — что там наверху. — солгал я.

Рондо раздражённо сплюнул в пропасть, словно раскусив меня.

— А для меня этот путь — паломничество. Я хочу доказать, что мы достойны жизни, Крау. Что мы достойны вечной жизни. Не где-то там, в далеких землях, а здесь, в нашем раю.

Алый горизонт распустил свои ветви по небу. Вдали я видел, как кровенеют горы, как мертвые леса близ башни наливаются соком. Черные дороги, точно вены сларков пересекали тело безжизненной земли, раскинувшейся под башней. Кафиниум твердыней стоял посреди пустоши. Птицы, измазанные углем, бороздили небо, то величественно оседая на кронах, то скитальцами убегая в желтые отлитые золотом края — земли когда-то вечного королевства.

Стояла легкая изморось. Надвинув капюшоны, мы прикидывались тенями. Запах переминался с сырого лесного на дикий цветочный.

Уже какое-то время вместе с Альтером мы следовали за неудачной помесью оленя и медведя. Волосяной покров пушистый, рога — ветвистые и жесткие.

Мясо, добытое неделю назад, закончилось, и мы продолжили путь. Новый этаж оказался более щадящим, чем я смел надеяться. Очередной лес, за исключением того, что в этом, куда не ступи, наблюдались крошечные деревеньки и города. Местные муравьи хоть и не блистали архитектурными подвигами, напоминали людей. Их жизнь, тем не менее ни на секунду не показалась мне настоящей. Их искусственное поведение не было похоже даже на своих оригинальных собратьев.

Охотился в основном Альтер, я в этом деле мало смыслил. Сидел себе и разглядывал, как они ползают… Вот двое поцапались ни с того ни с сего… а этот продолжает себе тащить веточку! Из окна выглядывает еще один (или одна?), машет, словно передает привет. Сцепившиеся муравьи быстро прекращают драку, машут в ответ. А это что? Воздушный поцелуй?..

— Идем, — прошептал Альтер, — туда.

Я и не заметил, как «олень» ушел с поляны.

— Я смотрю жизнь братьев наших меньших тебе нравится меньше, чем охота. — сказал он, улыбнувшись.

— Маленькие они только для нас. Если действительно существует этот ваш чертов эльфийский пантеон божеств, то для них наша жизнь выглядит точно так же. — я указал пальцем на небо.

— Еще с раннего детства думал, что если бы я был одним из этих богов, то послал бы пророка сказать людям, что с неба скоро прольется божественный напиток и вылил бы на них ведро мочи.

И вот снова мы стережемся в кустах. Муравьи здесь еще только затевали «большую» стройку. Они колоннами шли друг за другом, вырисовывая причудливые линии. В одном месте закладывался фундамент замка, наподобие наших в Юсдисфале, в другом корпели над мостом через крошечную трещину в земле. При желании ее легко можно было обойти или на крайний случай положить веточку побольше и использовать ее… Еще одна схожесть с людьми и еще одно доказательство их ложности.