Вивай вытащила из воды покрытые синяками ноги и прилежно положила на меня. Она опустилась глубже в ванну, оставив над водной гладью только лицо и грудь.

— Знаешь, я всего несколько раз в жизни принимала вот так ванную. И каждый раз думала о том, что хочу делать это каждый день.

— Хорошее желание.

— Как думаешь, почему я ненавижу Смерть?

— Раньше я думал, что потому что она забрала жизни всех твоих родных… — я опустил руку в горячую воду и мной овладела слабость, — Но на самом деле она просто мешает тебе каждый день принимать ванну…

— Дурак.

Вивай опустила хвостик в бочку с ледяной водой, стоявшую поблизости и всего меня избрызгала. Я отомстил ей тем, что запрыгнул в ванну и стал досконально прощупывать все интересующие меня места. Добрая половина ванны покинула свое пристанище, а мы вдоволь насмеялись. Пришлось сменить воду.

Я прижал ее спину к груди, обхватив талию. Она то и дело периодически хихикала, а от того начинал смеяться и я.

— Ты была рождена, чтобы носить самые лучшие вещи, говорить с самыми лучшими людьми, быть самой лучшей… — шепотом, — Тебя ждало счастливое дворянское будущее, в котором ты ни в чем не нуждаешься и строишь свои планы. Ты должна была обладать лучшей осанкой, лучше всех должна была держать себя на публике, постоянно ходить в театр… Вокруг себя ты бы собрала самых верных тебе людей, чтоб вместе с ними править Оргаланом. И, может быть, когда-нибудь, ты бы спасла бедного лорда Крау от все уничтожающего поиска смысла.

Вивай поцеловала меня:

— Не может быть, а обязательно спасла бы.

А я поцеловал ее.

Переспав, мы так и остались лежать в ванной. Свечи продолжали тлеть, языки пламени в печи убаюкивали. Я ощущал полное умиротворение. Абсолютное. Я уснул, но ненадолго. За то короткое время, пока глаза мои были закрыты, сны, то каскадами наплывали, то быстро утекали сквозь щели сознания. Тяжесть по всему телу, словно после долгого марша. Когда бы не наступил мой конец, я чувствую, что буду ощущать то же самое. Руки не будут подниматься, ноги не будут слушаться, а я буду смотреть на звездное небо. Трава щекочет кожу, пролетает комета. Тучи охотятся на луну.

— Куда ты?

— Скоро вернусь. Хочу подышать свежим зимним воздухом.

— Я еще побуду тут.

— Хорошо.

Я оделся, борясь со слабостью и опьянением, прошел по коридору, взглянул на Рондо. Он так и уснул за письменным столом. Сквозняк задул свечу.

Через главный зал я подобрался к двери и на меня набросился мороз. Стояла ночь. Полумесяц мирно лежал в колыбели, снег похрустывал под ногами. Все блестело. Я расстегнул ремень.

Альтер, как и обещал, стоял в дозоре и был начеку с хищнической бдительностью. Я помахал ему рукой, он ответил тем же.

Так свежо…

Рондо должен увидеть во что превратилось это место. Пусть он покроет меня кучей ругательств, когда я его разбужу, но оно того стоит. Говорят, чем старше становишься, тем больше ненавидишь зиму. Не знаю, я радовался снегу, как малое дитя.

Я поджог свечу на столе с помощью магии. Хоть для чего-то годится мой «фокус». Рондо без обычного своего сопения спал мертвым сном.

— Р-о-о-о-ндо!!! — прорычал я, — Хватит спать, старый хрыч! Уже полдень!

Вот сейчас начнется. «Адская ты тварь, Крау! Что случилось?!» Потом он выбежит на улицу, увидит, что я обманул его и на дворе глубокая ночь, а потом начнется…

Тишина.

— Рондо?

Я ухватил его за плечи и положил на спинку стула. Из ладони на пол упал кулон.

Сердце прострелила молния.

Нет, этого не может быть.

Я со всей силы затряс его, а затем проверил, бьется ли сердце.

Он был мертв.

Руки задрожали. Холод вгрызся во внутренние органы, схватил легкие черными рукавицами. За цепочку я поднял кулон до уровня глаз. Звезда была разделена надвое. С кончика одной половинки сорвалась едко желтая капля.

Я быстро начал искать среди кучи бумаг на столе письмо. Вот оно.

«… Я любила вас дядя. Любила, как единственного родственника, который относился ко мне столь же хорошо, как отец. Нашего будущего с Эклем сына я хотела назвать вашим именем. Вы никогда не жалели для меня денег. Я помню каждый ваш подарок на мои дни рождения. Картину с лазурным морем от моего любимого художника, лошадь, на который вы и научили меня скакать по плато. Вы всегда знали, что я не люблю золото, а потому дарили мне столько серебра, чтобы оно могло сравниться с ним по цене… Но вы любили меня по-другому. Меня нельзя было так любить. Зная это, вы все равно отняли мою невинность, а потом убили из-за страха перед собственным братом. Из-за страха! Я считала вас самым честным и благородным человеком! Экль был во всем похож на вас, поэтому я и выбрала его! Я верила, что вы посчитаете его достойнейшим человеком. Но ТЫ свел его в могилу, как и моего отца, своего собственного брата.

Ты приходил ко мне за прощением. Но могу ли я простить тебя? Могу. Позволь мне, твоей возлюбленной, забрать твою единственную жизнь, в обмен на те три, что забрал ты. Помнишь этот кулон? Ты подарил его на мое пятнадцатилетие. Ты сказал, что в него заключен элексир любви, и дарят такие вещи только тем, кого по-настоящему любят.

Я люблю тебя, дядя. Надеюсь, ты примешь мой скромный подарок,

Эления…»

Утром снег остался лежать. Солнце не спешило отдаляться от горизонта. Сегодня оно решило выглянуть ненадолго. Сколько продлиться зима? День, два? Может быть, она наступила в этом месте навсегда? Пар густо шел изо рта. Трава зеленела в редких пробелах, где еще не обосновался снег. Поверхность походила на белого пятнистого медведя. Светлые прозрачные облака путешествовали отстраненно, холодно. Крепость застенчиво оделась в прекрасную одежку, соответствующую погоде. Испуганные внезапными переменами птицы уже начали грезить о весне. Пока червяки выползают из земли у них еще есть возможность полакомиться. Интересно, куда эти птицы полетят, если мороз окрепнет? Тоска.

Вивай, закрыв лицо руками, тихо плакала.

Альтер воткнул лопату рядом с собой и тяжело выдохнул. Его лицо ничего не выражало.

Вместе с ним мы опустили наспех сколоченный гроб с телом Рондо. Всю ночь я занимался тем, что вспоминал его, когда собирал корабль в мир мертвых. Вспоминал каким он был гордым стариком, как был немногословен, но иногда давал жару всем юсдисфальским философам вместе взятым. Я вспоминал, как впервые мы пожали руки, как он излил мне свою душу. Я вспоминал, как часто он прикрывал мне спину, как давал отдушину, чтобы я мог выговориться, пусть и в стихах… Наконец, вспомнил его последнюю улыбку, когда он решил сделать то, что сделал.

Я сказал:

Я буду помнить тебя вечно,

О, добрый старый друг!

Навсегда оставлю в сердце

Твой лик и верный слух.

Мне казалось, что всю оставшуюся жизнь, каждую ее секунду, я буду жалеть, что был слишком благороден, чтобы прочесть то письмо, каждая буква которого отравлена ядом таким же смертельным, как тот, что содержался в кулоне. Но еще больше я буду жалеть, что в тот далекий вечер, когда он прочитал мне свои стихи, я был слишком пьян, чтобы понять, какая горькая истина за ними скрыта.

На следующем этаже тоже наступала зима. Сырая, но теплая, она не спешила терзать нас холодами. Мочила одежду, только и всего. Шел черный дождь, с листьями вместо капель. Они кружили, как снежинки, словно ничего не весили. Тут и там они вихрились, обступая каменные отголоски, куски древних руин.

Я чувствовал себя очень одиноко. Прошло два дня, и с тех пор мы почти не разговаривали. Смерть близкого друга так потрясла нас? Нет. Судьба Рондо послужила напоминанием о том, что ждет остальных. Абсолютно то же самое.

Может быть, мне просто показалось? А может и нет… черная ветвь, скрытая небесным туманом… Черное дерево рока. Мертвое дерево. Если мне и суждено умереть, я хочу умереть под его сенью.