— Спасибо. — сказал я уверенно, словно и не умираю.

Вивай немного испугалась, но потом (я уверен) улыбнулась.

— Выздоравливай, Крау. — мягко произнесла она, насколько это было возможность с ее высоким пестрым голосом.

Я не нашел сил, чтобы ответить. А ведь она продолжала со мной говорить!

Все тело горело. Опять накатывал жар.

Итак, Элен что-то сделала, и мы остались в живых. Хотя и странно сейчас подводить итоги. Отчего-то я был уверен, что умру. Еще не разу не видел тех, кто выжил бы после протыкания мечом насквозь. Но ведь то была черная сталь… кто знает, хотела она моей жизни или нет? Надеюсь, они взяли меч с собой.

Вивай потрясла меня, но было уже поздно. Тьма ждала. Но вечная или мимолетная? Сейчас или немного позже?

И что это была за тварь? Лучше бы Смерти написать указ о моей неприкосновенности, если я ей действительно «нравлюсь».

XVII

Я открыл глаза и увидел над собой уставшего Рондо, читавшего мне молитву. Я посмотрел вперед и увидел спину Альтера. Меня несли на носилках.

А еще я знал, что умираю. Черная сталь меня не пощадила. Боль паутиной расползалась от груди и спины по всему телу. Меня тошнило, морило жаром, каждый удар сердца заводил молоток, бьющий по голове. Если ты чувствуешь боль — значит ты жив. Я любил продолжать эти слова: «но скорее всего ненадолго».

Высокий потолок был едва освещен. Он состоял из огромных темно-синих плит, наслаивающихся друг на друга. Стен я не увидел. Чем дальше, тем гуще копилась чернота.

Мое сознание словно было отделено от тела. Пока язык в бреду бормотал о Смерти и смерти, я наблюдал за этим со стороны. Недостойны были эти речи, чтобы их произносил Крау, поборник с разумностью.

Мы двигались быстро. Стук сапог Элен слышался где-то позади. Вивай бежала рядом.

— Неважно, веришь ли ты в судьбу, либо в удачу, — сказал Альтер, — молись им обеим.

Но я знал, что молиться нужно Смерти.

Вдали горел яркий белый свет.

Носилки бросили подле него.

На белом троне восседала девочка. Она выглядела более мирно, чем прошлый разумный обитатель Кафиниума. Невинное белое платье было обвязано черным с острыми серебряными зубьями ремнем. И на сотни метров вокруг ничего.

— Привет. — сказала она вкрадчивым тоненьким голоском.

— Кто ты? — спросил ее Альтер.

— Люмиль, любимица публики, милая хранительница башни. — она радостно хлопнула в ладоши, — Я люблю есть сахарную вату и попкорн, когда вы воюете. А ты что любишь есть?

— Маленьких девочек. — ответил Альтер, улыбнувшись во все зубы, — Шучу. Люблю стейки.

— М-м-м… — простонала Люмиль, — Их я тоже люблю, но больше всего их любит Ларгос. Вы его видели, он с крылышками.

Девочка жестом показала крылья.

— Да, было дело… — ответил Рондо.

— Люмиль, ты можешь нам помочь? — Элен выступила вперед. — Наш спутник умирает. А он ведь тоже любит сахарную вату!

— А, он? — Люмиль перевела взгляд на мертвеца, барахтавшегося на полу, — Он проживет еще один час по вашему времени. Госпожа немного расстроится…

— Можно ли его спасти? — спросила Вивай заискивающе.

— Кафиниум не любит, когда в его дела кто-то вмешивается. — девочка грустно покачала головой. Она стукнула туфелькой об туфельку в недовольстве.

— Ларгос тоже хранитель башни? — резко спросила Элен.

— Угу, угу, угу! — Люмиль быстро закачала головой довольная.

— Это он нанес ему такую рану. Получается, он вмешался в дела Кафиниума. Если ты спасешь нашего спутника, ты все исправишь, не так ли? — Элен впечатляла своим умением убеждать.

— Да! И госпожа наверняка будет довольна!

Девочка прямо-таки засияла. Она опустилась на одно колено и коснулась моей груди. Адский холод пересчитал все мои косточки. Хоть бы перед смертью я горел…

— Ох… черная сталь пожелала твою жизнь. — драматическая пауза, — Я могу уговорить ее передумать, но тогда мне нужно покушать.

— Если твоя трапеза не займет много времени, то пожалуйста! — сказал ей угрожающе Альтер.

— Не кричи, иначе нас услышит песик. Он не любит моих гостей и всегда их ест. Кошмар! — девочка поднялась и посмотрела Альтеру прямо в глаза. — Я хочу съесть твою радость. Если дашь мне ее съесть, он будет жить.

Мое сердце сжалось.

— Вот его радость и съешь. Пусть сам платит за свою жизнь.

— Зачем мне радость умирающего? Нет, я выбрала тебя. У тебя есть время подумать, но, боюсь, немного.

Альтер взглянул на меня. Я отрицательно покачал головой — это все на что меня хватило.

— Хорошо-хорошо, делай, что нужно. — сказал он.

Элен пыталась его остановить, но он был уперт, как баран. Может так он хотел загладить свою вину?

Девочка радостно выставила руку вперед и в ней появилась серебряная чайная ложечка. Ею она коснулась груди Альтера и тот как-то тяжело выдохнул.

— Спасибо! — сказала она, — Мне этого надолго хватит! А вы… ну… это… черная сталь у вас с собой?

Ага, то есть, если бы не было, фокус бы не сработал… замечательно.

Вивай сняла с пояса мой меч и передала Люмиль.

Девочка встала надо мной вместе с клинком и сказала:

— Я, знаешь ли, тоже хочу стихи!

Она вонзила черную сталь в то же место, что и Ларгус. Но в этот раз мне не было больно. Впервые за долгое время я почувствовал свободу от оков чертовой боли!

Группа вытащила клинки.

— Стойте! — хрипло прокричал я. — Все нормально!

Вивай чудом сдержалась, чтобы не пронзить малявку.

— Я исцелила его. Через несколько дней будет как новорожденный! — весело произнесла Люмиль и вернулась на свой трон.

— Как пройти на следующий этаж? — спросила Элен.

— Выход прямо за моей спиной. Удачи вам, друзья! Вы лучше всех тех, кто были здесь до!

Рондо кивнул ей и тоже пожелал удачи. Меня подняли на носилках.

XVIII

По небу лениво плыли облака. Их края багровели и розовели, чем ближе подбирались к закатному диску. Косяки птиц купались в голубых шелках красавицы-небосвода, пока их младшие братья насекомые ласкали уши здесь на земле. В лазури завиднелись звезды. Просыпайтесь, фонари далеких миров! Здесь вам всегда рады! Половинка луны, наспех откушенная вселенским крокодилом, улыбалась в пол лица, как проваливший переговоры делегат чужой страны. Вот облако похожее на яблоко, а вот — на апельсин. Рядом лежала корзинка фруктов. Бананы и арбуз были такими же диковинными и лишними здесь, как и я. По правую руку серебряный поднос, а на нем кружка с чаем из ромашки. Аромат…

Я поднял спину и уперелся рукой в желтое покрывало, на котором прибывал на этой своей вечерней трапезе. Вдали немного левее березовой рощи громыхал водопад. Внизу после крутого склона раскинулась долина, утопленная в желтых полях диких колосьев. А дальше — леса, леса, горный кряж и солнце, мельчавшее собой, но не своим светом.

На душе у меня было легко и спокойно. Даже Смерть знает, что есть истинная красота.

Шаги позади.

Рондо нацепил дорогую рубашку необычного кроя, это была одна из многих странных вещей в том доме, на который мы наткнулись. Я пригласил его к себе. Еще бы! У него было две бутылки вина с красивыми рисунками на блестящей бумаге! Сопровождаемый старческими вздохами, он, наконец, уселся на покрывало.

Рондо протянул мне бокал со словами:

— Хорошо тут…

Я кивнул и налили себе вина. Некоторое время мы молча пробовали его на вкус. Неплохо! Очень даже! Но сладковато…

— Слишком сладкое. — сказал Рондо.

— Да…

— Ты уж прости нас. Все тогда и вправду казалось подозрительным.

— Да уж… Ну ничего, ваши подозрения оказались не беспочвенны. Кто бы мог подумать, что слова, записанные на листке, могут вызвать у наших врагов такой интерес.

— Обычные слова не могли. Когда я еще был молод и бессмертен, учитель всегда говорил, что поэзия — высшая форма магии, способная воздействовать на разумы. Быть может другим этого и не хватало. Не прямой грубой силы, а обольстительной мягкой. Всякому делу господь придумал цель.