Лейтенант долго молчал, глядя куда-то в сторону, словно пытался осознать услышанное. Я видел, как его тело слегка расслабилось, а взгляд утратил прежнюю остроту.

— Кто… — он прочистил горло, сильно нервничая. — Когда была подписана капитуляция?

— Вчера в 9:02 по токийскому времени на борту американского линкора «Миссури» в Токийском заливе, — солгал я. На самом деле это случится лишь 2 сентября, до этого же момента война будет продолжаться.

— И кто… подписал с японской стороны? — не унимался офицер.

Стало понятно: не простачок какой-нибудь, образованный попался. «Тем ценнее будет для нашей разведки», — решил я и продолжил напрягать свою память (память настоящего Алексея Оленина, понятное дело, с этим мне никак помочь не могла):

— От вашего правительства это сделал министр иностранных дел Сигэмицу Мамору. От вооружённых сил начальник генерального штаба Умэдзу Ёсидзиро.

Меня самого удивило, насколько я точно всё помню. Каким образом это происходит, интересно? Стоит напрячь мозг, как нужная информация обнаруживается, словно в интернет зашёл и прочитал. В прежней жизни такого со мной не было. «Наверное, перемещение в другое тело, а также во времени и пространстве повлияло на появление новой способности», — подумал я.

— А как же… наш император? — спросил офицер, и в его голосе надежда тухла, как последний уголёк под заливаемым ливнем костром.

Я снова попытался вспомнить, и ведь получилось:

— «Мы приказали нашему правительству сообщить правительствам Соединённых Штатов, Великобритании, Китая и Советского Союза о том, что наша империя принимает условия их совместной декларации. Борьба за общее процветание и счастье всех наций, а также за безопасность и благосостояние наших подданных — это важная обязанность, завещанная нам нашими императорскими предками, которую мы принимаем близко к сердцу», — вот что сказал Хирохито. — Тебе всю его речь привести или этого хватит?

— Достаточно, — сказал офицер. Потом убрал катану в ножны, опустил печально голову и тихо произнёс: — Я признаю вас победителями и сдаюсь.

— Наконец-то! — проворчал Жилин и пошёл было к лейтенанту.

— Антон, меч ему оставь, — тихо сказал я.

— С хрена ли? А ну как нападёт?

— Не нападёт. Этот, судя по всему, из рода самураев. Человек чести. Если дал слово, будет держать.

— Смотри, Лёха, под твою ответственность, — сказал Жилин. — Но руки я ему свяжу. На всякий случай.

Мы стянули кисти японского офицера верёвкой и повели к своим.

Вскоре мы вернулись. Майор Сухов стоял, крепко сжимая портсигар в одной руке и папиросу в другой. Он молча смотрел вдаль на растянувшуюся колонну. Весь его облик говорил о глубокой сосредоточенности. Каждая машина, каждый танк, каждый боец были сейчас в центре его внимания. Наступление развивается быстро, отставать нельзя, а тут такое! Комбат думал только о том, как батальону продолжать марш.

Командиры рот завершили доклады, а Сухов продолжал курить, почти не отрывая взгляда от техники, словно просчитывая в уме следующий шаг. Потери были серьёзными: три танка уничтожены, пять повреждены, а у подразделения впереди ещё долгий путь. Дорога впереди предстояла сложная.

Сухов медленно опустил папиросу, бросив взгляд на меня и остальных офицеров. Мне показалось, он уже прикинул, как распределить оставшиеся силы, как компенсировать потерянные машины и личный состав. Танки, которые можно было отремонтировать, оставят здесь, ремонтники постараются сделать всё, чтобы догнать батальон на марше. Те, что уничтожены, пока сдвинут на обочину. Об этом майор коротко сказал всем, и командиры рот побежали исполнять приказания.

Я смотрел на майора, понимая, что его ум уже работал над тем, как минимизировать потери и как обеспечить движение батальона вперёд. Мы не могли позволить себе остановиться надолго — фронт ждал, а до Муданьцзяна оставалось ещё несколько десятков километров.

Когда выдалась возможность, я подошёл к комбату. Тот бросил на меня быстрый взгляд, не отрываясь от своих мыслей, но, заметив пленного офицера, сделал шаг ближе, заинтересовался.

— Товарищ майор, задание выполнено! Камикадзе уничтожены. — Я кивнул в сторону японского лейтенанта, стоявшего в стороне с опущенной головой. — Вот этого взяли живым. Сам сдался.

Сухов взглянул на пленного. Его лицо оставалось невозмутимым, но я видел, как быстро оценил ситуацию.

— Важная птица или можно в расход? — спросил он, прищурившись.

— Похоже, не совсем простой. С катаной был, притом хорошей работы вещь. — ответил я. — Такие имеются только у аристократов. Значит, может рассказать что-нибудь интересное.

Сухов поднял брови, слегка удивлён.

— Катана? Что за катана?

Я объяснил:

— Меч офицера императорской армии, знак высокого ранга. Японцы берегут их. Меч, как правило, передаётся по наследству, он символ чести и достоинства.

— Буржуи, чёрт бы их побрал, — проворчал комбат. Потом медленно кивнул, окидывая пленного новым взглядом. Офицер стоял прямо, лицо у него оставалось холодным и спокойным, но я видел, что он напряжён, связанные руки чуть подрагивают. Это не был обычный военный, готовый сдаться без боя. Этот до последнего надеялся на что-то.

— Значит, действительно не простой, — произнёс Сухов, выпустив облако дыма. — Может, что-то полезное узнаем. Ладно, не трогать его пока. Передашь особистам. А катана у тебя?

— Так точно, товарищ майор.

— Смотри, чтоб не пропала. Может, уликой станет против этого, — он бросил на японца презрительный взгляд.

— Какие будут дальнейшие приказания? — спросил я.

Сухов на мгновение задумался, внимательно посмотрел на пленного офицера и затем перевёл взгляд на колонну, стоявшую вдалеке.

— Я поеду в середине колонны, — наконец произнёс он, убрав портсигар. — А ты доставишь этого, — кивнул в сторону японца, — в Особый отдел. Пускай разбираются, что за птица.

— Есть!

— Как закончишь — возвращайся. Найдёшь нас в окрестностях города, там будем закрепляться, — продолжил Сухов, убирая портсигар в карман кителя.

— Есть, товарищ майор, — коротко повторил я.

Сухов махнул рукой, показывая, что разговор закончен, и пошёл вдоль танков. Сержант Жилкин коротко пожал мне руку:

— Бывай, старшина! — и поспешил со своими бойцами за командиром.

Я повернулся к японскому офицеру и жёстко посмотрел ему в глаза.

— Садись в машину, и без глупостей, — бросил ему, указывая на заднее сиденье виллиса.

Пленный гордо поднял подбородок, сохраняя своё достоинство, и медленно направился к машине. Уселся с таким видом, будто я его персональный водитель.

— Куда мы поедем? — спросил он спокойным, но твёрдым голосом.

Я закрыл дверцу за ним и, немного помедлив, ответил:

— Узнаешь скоро.

«Ничего, пусть помучается в неведении», — подумал. Завёл двигатель, развернул машину и поехал обратно. Некоторое время тряслись молча. Я всё боялся, как бы мой пленник не вылетел. Долбанётся ещё головой об сосну, и поминай, как звали. А он явно ценный, простачку бы не доверили смертниками командовать. Может, он и сам был готов обвязаться тротилом и кинуться гусеницы нашего танка? Надо бы узнать. Когда ещё представится возможность поговорить с японским офицером?

— Как тебя зовут? — спросил я, бросая на сидящего рядом короткие взгляды. Боязнь, что он вылетит, вскоре прошла: японец вцепился в ручку, аж пальцы побелели. «Жить хочет», — подумалось мне.

— Сигэру Хаяши, — ответил он, гордо подняв подбородок.

— Чем занимался на гражданке? Ну, в мирной жизни, — пояснил я.

— Род Сигэру насчитывает четыре столетия. Мои предки всегда служили японской императорской в армии.

— Ясный перец, что не в российской, — хмыкнул я по-русски. — Четыре века, говоришь? Значит, ты потомственный военный? — уточнил я на японском.

Пленный кивнул с гордым и неприступным видом.

— Да, мы — самураи. Род Сигэру имеет долгую историю. Мой дед, генерал-майор Сигэру Того, служил при штабе маршала, графа Оку Ясукаты.