— Ты тоже отлично справился, — добавил он, отпуская мою руку. — Не всем удаётся такие вещи провернуть без потерь.

— Спасибо, — коротко кивнул я.

— Отдыхай, но надолго не расслабляйся, — сказал Добролюбов с улыбкой, отходя на пару шагов. — Работа не закончилась.

Попрощавшись со следаком, я отогнал машину к ремонтной площадке, где уже копошился Кузьмич со своими коллегами. Они возились с каким-то броневиком, пытаясь его реанимировать. Моя машина тоже выглядела не лучшим образом — пули прошли по салону, оставив рваные отверстия. Одно колесо в дороге прохудилось, пришлось менять на запаску. Тормоза тоже работали не лучшим образом, да и подвеска, хоть она тут и простенькая, вела себя подозрительно.

Кузьмич, завидев меня, сначала нахмурился, но, заметив состояние автомобиля, скривил лицо и издал недовольное ворчание.

— Ну, что у нас тут, Лёха? — буркнул он, отставляя в сторону гаечный ключ и поднимаясь, чтобы осмотреть виллис. Он внимательно обошёл его кругом, разглядывая следы пуль, слегка пнул ногой спущенное колесо. — Прямо сито какое-то. Тут тебе и пробоина в радиаторе, и дверь погнута, и покрышка как в решете… Да уж, работы будет.

— Это ты ещё не видел, что внизу творится. Полный аллес капут, — я вымученно улыбнулся, поскольку усталость накатила с новой силой.

— Нормально ты так покатался.

— Да уж, пришлось японским милитаристам задать жару. Машина без повреждений не обошлась. Но едет, а это уже хорошо.

— Едет, говоришь? — проворчал старый мастер, вытаскивая из кармана кисет. Свернул самокрутку, закурил, не отрывая взгляда от дыры в дверце. — Ладно, пробитое колесо — это дело ясное, найдём запаску. А вот радиатор… И что там ещё говоришь?

Я перечислил «симптомы заболевания».

— Тут придётся попотеть, — мастер тяжело вздохнул. — И подвеску тоже надо будет рихтовать, иначе её заклинит при малейшей тряске. Да и стекло надо новое, — он постучал пальцем по пусто раме.

Я только кивнул, не зная, что ещё добавить. Да и усталость была такая, что слова сами терялись.

Кузьмич посмотрел на меня, потом махнул рукой:

— Да ладно, Лёха, давай, иди отдыхай. Главное, сам жив-здоров. Как там казачок наш?

— Нормально.

— Не зацепило?

Я трижды сплюнул через левое плечо и пошутил:

— Вашими молитвами.

Кузьмич усмехнулся.

— Справимся как-нибудь, не в первый раз, — сказал он, с сочувствием глядя на виллис, словно это не машина, а заболевший близкий ему человек. — Завтра как новенькую верну, а тебе сейчас явно надо прикорнуть. Выглядишь хреново.

— Спасибо, Кузьмич, — ответил я, чувствуя благодарность за его добродушие, и, развернувшись, направился туда, где должна была быть Зиночка. Пару дней не видел её, и теперь меня неудержимо тянуло встретиться. Вот прямо возжелалось женской ласки, аж сил нет. В прежней жизни к своим годам я со многими дамами встречался. Пресытился, можно сказать. Но теперь, оказавшись в более молодом теле, чувствовал свежие силы. Даже несмотря на усталость.

Зиночка нашлась в маленькой палатке, что служила ей временным жильём. Сидела за сложенным из ящиком подобием стола, что-то читала. Когда я вошёл, девушка подняла глаза, и в них блеснули удивление и радость. Она бросилась в мои широко расставленные руки:

— Алёша! Наконец-то вернулся! — Зиночка прижалась ко мне, уткнувшись лицом в плечо. Я почувствовал тепло её тела, и усталость вдруг ушла куда-то на задний план.

— Ждала? — улыбнулся я, осторожно отстраняясь, чтобы посмотреть ей в глаза.

— Конечно, ждала. Всё думала, как вы там, целы ли… — она замолчала, будто вспомнив что-то неприятное. — Как всё прошло?

— Мы с заданием справились, — я попытался говорить спокойно, но голос всё же дрожал от недавнего напряжения. — Разведка, как всегда, не обошлась без трудностей. Потери есть… Но главное, что мы выполнили свою задачу.

— Кто погиб? — тихо спросила она, опустив глаза.

— Парня одного, — я почувствовал, как в груди опять щемит. — Боец хороший был. Потом ещё китайчонка одного. Проводника из местных. Взял на себя роль, которой никто бы не захотел. Здорово нам помог.

Она кивнула, и в её глазах мелькнула скорбь.

— Это ужасно… Но… — она замялась, взглянула на меня — ты жив. И это главное. Иди умойся, рукомойник там, на дереве рядом, я тут кое-что приготовила. Как чувствовала, что вернёшься.

Сбросив шинель на спинку стула, я вышел из палатки. Снял гимнастёрку, тщательно вымыл руки, лицо и шею, грудь и спину не забыл. Освежился и, обтеревшись, вернулся. На столе уже стояла простая эмалированная тарелка с едой. В воздухе витал аромат только что сваренной перловой каши и слабый запах тушёного мяса.

— Алёша, садись, сейчас всё подам, — Зиночка кивнула на табурет. Я устало опустился, а она подошла к буржуйке, сняла с неё котелок.

Еда была скромная, но в тот момент казалась мне настоящим пиршеством. На столе передо мной стояла миска с наваристым мясным бульоном, который Зиночка приготовила из оставшихся запасов. Небольшие кусочки мяса плавали в этом янтарном отваре, вместе с несколькими ломтиками картошки и нарезанной морковкой.

— Вот, Алёша, ешь. Тебе нужно силы восстанавливать.

Я взял ложку и сделал первый глоток. Бульон оказался горячим, ароматным и обжигающе вкусным. Он словно сразу согрел меня изнутри, сняв часть накопленной усталости. Рядом с бульоном стоял ещё котелок с перловой кашей.

— Тут с тушёнкой, как ты любишь, — добавила Зиночка, внимательно следя за моей реакцией. — Прости, это всё. Чем богаты. Есть ещё водочка.

— Думаю, наркомовские заслужил, — улыбнулся я.

Вскоре, приняв сто граммов, принялся есть. Рядом лежал небольшой кусок чёрного хлеба, плотного и отлично пропечённого. Зиночка порезала его на ломти, и я взял один кусок, отломил кусочек и обмакнул в бульон. Еда насыщала, силы начали медленно возвращаться. Девушка, тем временем, присела напротив и молча наблюдала, как я ем.

— Ты ешь, Алёша, ешь, — тихо говорила она. — Всё, что есть, тебе.

В тот момент, несмотря на всю скромность пищи, я чувствовал себя окружённым теплом. Этот ужин был простым, но таким настоящим, приготовленным с заботой и любовью, которых мне так не хватало.

Когда настала пора пить чай из алюминиевых кружек, — на сей раз Зиночка составила мне компанию, потому что не ужинала, — я спросил её:

— Как ты тут? Никто не обижает? — намёк был на одного хитрожопого лейтенанта, который мне уже успел напакостить. Должок ещё не вернул.

Зиночка пожала плечами, улыбнувшись устало.

— Вроде бы нет. Эх… Раньше было проще, Алёша. Сидели на одном месте, работали неспеша. А теперь постоянные перемещения, как перекати-поле. Завтра вот опять на новое место перебираемся со всем имуществом. Боюсь, как бы что не потерять. С меня интендант полка голову снимет. Строгий, ужас!

— Ничего, не волнуйся. Это ненадолго, — заметил я загадочно.

— С чего ты так решил? Великая Отечественная почти пять лет шла, — напомнила Зиночка. — А тут, я слышала, японцев этих тьма тьмущая. Квантунская армия, которая против нас стоит, — целый миллион солдат!

— Ну и что? Японцы не немцы, — ответил я. — Они только с мирным населением хорошо воевать умеют. На большее не способны. Когда сталкиваются с опытным и более сильным противником, сразу накладывают в штаны и драпают.

Зиночка вздохнула недоверчиво.

— Так что там, на передовой?

— Всё бегом и бегом, — я усмехнулся. — Всё как в старом стихотворении: «Ура! мы ломим; гнутся шведы».

Девушка нахмурилась.

— Шведы? Откуда тут шведы взялись? Японцы с ними договор, что ли, заключили? Ужас какой…

Я посмотрел на неё с ироничной улыбкой, покачал головой.

— Зиночка, неужели не читала?

Она вздохнула и покачала головой.

— Это из «Полтавы» Пушкина, — пояснил я. — Надо было на уроках литературы слушать внимательнее.

Она слегка стукнула меня кулаком в плечо, усмехнувшись.