Автомат хлопает в моих руках. Ни черта не вижу, куда стреляю: впереди только поломанные деревья и кусты торчат. Но знаю: враг там, впереди. Слева и справа раздаются частые одиночные выстрелы. Моя штурмовая группа продвигается к опорнику, охватывая его с трёх сторон. Осторожно двигаюсь вперёд, в любую секунду готовый схлопотать пулю. Надеюсь, броник выдержит прямое попадание из калаша с такого-то расстояния.

Тяжело дышу. Чтобы сюда добраться, пришлось основательно побегать по лесополосе. Приближаемся к опорнику. О том, что он здесь, нетрудно понять по мусору: обрывки бинтов, банки из-под консервов, какие-то пакеты. Выглядит, словно здесь помойка. В земле виднеются норы. Не окопы, не блиндажи. А именно норы, будто тут кроты поселились размером с человека.

— Всё чисто! — слышу по рации.

— Всё тихо. Не стрелять! — приказываю бойцам.

— Выходите на землю! Ложитесь на землю все! — кричит мой заместитель. Он с группой бойцов подобрался ближе всех к позиции врага. А вот, наконец, и его окопы.

— Хотите остаться в живых — ложитесь на землю, оружие сбрасывайте сюда!

Внезапно рядом раздаётся короткая очередь. Матерюсь, но не вижу, кто и почему.

Стрельба прекращается. Подхожу к своим. Пять моих встали рядком, как расстрельная команда. Стволы опущены в окоп.

— Не стрелять! — приказываю снова и кричу тем, кто шевелится в блиндаже. Ну, скорее это просто несколько брёвен, брошенных через окоп. Оттуда медленно выбирается солдат с поднятыми руками. Сначала грязные ладони появляются, затем сам.

— Выходите, ложитесь на землю! — приказываю.

— Выходим, ложимся на землю, вашу мать! — орёт мой зам.

Приближаюсь. Вижу: в окопе неподалёку ещё двое. Один лежит, на спине у него «муха». Руки выставил перед собой, растопырив пальцы. Второй медленно кладёт автомат рядом.

— Давай сюда! — кричу ему. — Вытащи сюда!

Прислушиваюсь: неподалёку похлопывают выстрелы.

— Ты один? — кричу отдавшему автомат. Он сидит в какой-то яме, присыпанной сверху ветками, и кажется, что там может быть кто-то ещё.

— Да.

— Останься с ними, — приказываю бойцу из своего отряда. Сам спрыгиваю в окоп. Иду дальше. Новая нора.

— Здесь кто есть? — спрашиваю.

Тишина в ответ.

— Пожалеем! Пожалеем, говорю! Не ссыте, выходите, никто вас не обидит! — это я тем, что остались позади.

Дальше по окопу не пройти — обвалился наполовину. Поворачиваюсь к пленному:

— Слушай! Куда они побежали все? Туда? По дороге?

Он отвечает, — слышно плохо на фоне выстрелов, но это наши бьют скорее для острастки, чтобы отступившие поняли: сюда лучше не возвращаться. Приходится подойти к нему, присесть.

— Ну, они просто убежали. Кинули позицию, — говорит чумазый солдат. Хотя чего там. Мы все тут выглядим, как черти из ада.

— Ладно. Держи их на прицеле, — говорю своему бойцу и двигаюсь дальше.

Неподалёку шлёпается мина. Пригибаюсь, слушая, как по шлему шлёпаются куски земли.

— Передай по рации, что всё уже! — ору одному из своих и добавляю крепкое выражение. Иначе арта так и будет долбить по этой позиции, нас накроет.

Медленно иду по окопу дальше. Осторожненько, неспеша. Внимательно смотрю под ноги. Кое-где в грязи даже мины валяются. Целые, между прочим. Видать, расколбасило взрывом ящик, вот они и высыпались, а поднимать некому. Слева вижу ещё один блиндаж.

— Есть кто, выходи? Живой есть кто? Выходи, не тронем! — кричу туда, чуть выглядывая из-за угла. Внутри шевеление. — Давай, выходи! Не ссы, не тронем. Обещаю! Подними руки, вылазь давай!

Передо мной появляется солдат. Руки подняты, на голове шлем. Явно иностранный.

— Ты один там?

— Да.

— Ложись здесь, — показываю перед собой. Ну, лечь-то он не сможет — узко, присел с поднятыми руками, положил ладони на стенку окопа. Нет, мимо тогда не пройти. Приказываю лечь в проход, ведущий к блиндажу. Он быстренько ползёт туда, тут же кричу:

— Оружие вытащи! — как-то я про него забыл.

— Нема у меня оружия, — говорит солдат, брякнувшись на живот и приподняв голову и ладони.

— Чем ты стрелял?

— Оно там, — махнул рукой неопределённо в сторону.

— Лежи здесь спокойно, — бросаю ему. Надо двигаться дальше. Этот опорник врага наш, а сколько их ещё рядом? С дронов заметили порядка трёх-четырёх. Моей штурмовой группе до конца светового дня надо бы ещё хоть один зачистить. Потом вернёмся к своим.

В этот момент над головой вдруг стал нарастать грохот. Это авиация. Тут правило просто: если ты его слышишь, значит, он уже улетел.

— Ложии-и-и-ись! — чей-то истошный вопль. Падаю на дно окопа, закрывая голову руками. Раздаётся мощный удар, словно по земле огромный молот бахнул. Меня аж подбрасывает. В следующую секунду яркая вспышка…

Я открыл глаза и сразу почувствовал, что что-то не так. Вокруг меня был полумрак, свет проникал через маленькие щели в стенах, воздух насыщен запахом сырости и земли. Первое, что ощутил — это холод и жёсткость деревянного настила подо мной. Попытался сесть, но тело протестовало: мышцы ныли, а голова гудела. Пришлось себя заставить. Осмотрелся. Ни царапины. Чудо, что ли, приключилось? Помню же, как летуны нас обрадовали ФАБами. Сотками, кажется.

Оглянувшись, я понял, что нахожусь в каком-то помещении, похожем на сарай. Хотя нет, это же… блиндаж, что ли? Вроде бы похож на наш, то есть моего штурмового отряда, только этот какой-то другой. Ни одной знакомой вещи. Другие есть, а современных — ни одной. Может, меня к медикам оттащили? Но нет, тогда бы уж я в медицинской «мотолыге» сейчас трясся. Или уже в палатке лежал.

Странный блиндаж какой-то. Я такие в кино видел про Великую Отечественную. Узкое пространство, стены которого сделаны из грубо сколоченных досок, прикрытых мешковиной, защищающей от земляной пыли. В углу тускло светила лампа из артиллерийской гильзы со сплющенным наконечником, её мерцающий свет бросал дрожащие тени на стены. Я вдохнул запах керосина, смешанный с «ароматами» крепкого мужского пота, табачного дыма и какой-то кислятины. Вдоль одной из стен стояла скамья. На столе в центре лежала газета крупным названием — «Суворовский натиск», стояли несколько видавших виды кружек.

Поначалу мне показалось, что это сон. Очень странный и неприятный. Я попытался ущипнуть себя, но боль была слишком реальной. Посмотрел на руки и увидел, что они покрыты грубой кожей, чёрной в местах сгибов, морщинами и мозолями — это были не мои руки. Поднёс к лицу, принюхался: бензин, машинное масло. Пахнет, как от механика. От меня же должно разить землёй и порохом.

Тревога начала накатывать, но заставил себя успокоиться, стараясь осмыслить происходящее: «Что это за место? Как я сюда попал?» Ничего в голову не пришло. Попытался встать, но голова закружилась, и снова сел, опираясь на лежанку. Тоже странная. Голые доски, поверх — суконная шинель.

Вдруг дверь блиндажа распахнулась, и внутрь вошёл парень, держа в руках небольшой котелок с чем-то горячим. Я сразу обратил внимание на его форму: военная, полёвка. Но не современная, а старая: на голове пилотка со звездой, гимнастёрка, ремень, галифе, заправленные в сапоги.

— Эй, Лёха, ты как? — спросил он, явно обеспокоенный. — Мы уже думали, что с тобой что-то случилось.

Я не сразу понял, что он обращается ко мне. Лёха? Это явно не моё имя. Меня Владимиром зовут. Позывной — «Волга». Я напрягся, стараясь вспомнить, что произошло. Ну да, мы взяли опорник, потом нагрянули летуны. Скорее всего, наши. Бахнуло пару раз, и вот я тут… Невероятно, но, похоже, переместился назад во времени. И теперь нахожусь в теле другого человека — этого самого Алексея.

Чушь собачья! Такого не бывает!

— Да… всё в порядке, — пробормотал, пытаясь не выдать своего замешательства. — Просто немного голова кружится.

— Тебе надо поесть, — сказал он, протягивая котелок. — Здесь у нас не ресторан, но еда хоть какая-то. К тому же, ты пропустил завтрак. И вообще. Надо меньше по жаре шляться без пилотки. Тут тебе не Германия!