Мы остановились в доме, стоящем напротив двухэтажного строения, — цели нашего похода. Это была его задняя часть: сюда выходили четыре окна. Все заколоченные. Видать, японец приготовился. Вряд ли там есть растяжки, но консервных банок внутри навешать мог. Сунешься — загремят, предупредят его. Или он до такого не додумался?

— Остаёшься здесь, — тихо сказал я Марченко. — Прикрывай. За мной не суйся. Чёрт его знает, сколько их тут. Понял меня?

— Так точно, — послышалось угрюмое в ответ. Я видел, как разведчику самому хочется поквитаться со снайпером. Всё-таки раненый боец — его сослуживец, не мой.

— Не парься, — сказал я ему. — Если возьму эту паскуду живым, сам с ним расквитаешься за Семченко.

Лицо разведчика просветлело.

Я присмотрелся. С правой стороны дома были несколько досок, закрывающих узкий проход между ним и соседней фанзой. Судя по всему, плохо пригнанные и гнилые. Вот туда и решил забраться, а там видно будет. Я быстро перебежал улицу, остановился, прислушиваясь. Над головой ещё дважды грохнул винтовочный выстрел. Снайпер не собирался никуда уходить. «До скорой встречи, ублюдок», — подумал я злобно и, достав нож, стал осторожно отколупывать доску.

Она поддалась легко — ржавые гвозди болтались в пазах. Сначала одна доска легла на землю, потом вторая, и я протиснулся между строениями. Здесь воняло затхлостью и плесенью, валялись какие-то тряпки и мусор. Видать, швыряли через забор, кому ни лень. Осторожно прошёл по нему, стараясь не хрустнуть чем-нибудь. Думал, придётся обойти дом и заходить с передней части, но в проходе обнаружилось жутко грязное окно. Я, стараясь не шуметь, надавил на створки. Они легко поддались, раскрывшись внутрь почти без скрипа. Ухватился за подоконник, подтянулся и вскоре оказался в небольшом помещении с характерными запахами. Оказалось — туалет.

«Что ж, так даже лучше», — подумал, двигаясь к выходу. Теперь мне предстояло найти лестницу на второй этаж.

Я осторожно крался по лестнице, каждый шаг отдавался глухим эхом в пустом здании. Здесь никого не было — административное строение пустовало, только пыль да обломки старых бумаг валялись повсюду. Поднимаясь на второй этаж, я старался двигаться как можно тише. Помещения, которые осматривал одно за другим, были пустыми. Наконец, приоткрыв дверь в самое дальнее, я заметил снайпера. Он стоял у окна, сосредоточенно вглядываясь вдаль. Захотелось взять его живым — возможно, удастся выудить информацию о расположении ДРГ.

Я затаился у двери, оценивая противника. Он был сосредоточен, не заметил меня — казалось, шанс сделать всё быстро и тихо был идеальным. Собравшись с мыслями, я выдохнул и сделал рывок, бросившись на него сзади. Руки уже были готовы сомкнуться на его шее, но в последний момент японец резко развернулся. Удар пришёлся мне в грудь — неожиданно, точно и болезненно. Я понял, что снайпер непрост.

Он двигался быстро, его движения были чёткими и отточенными. Я попытался нанести удар в корпус, но он блокировал атаку, разворачивая тело и перехватывая мою руку. Резким движением попытался сбить меня с ног, но я удержался на месте, ответив захватом. Мы сцепились, как звери, каждый пытался найти уязвимость в противнике.

Снайпер быстро пытался освободиться из моего захвата, резко вывернувшись и ударив меня по ноге. Я почувствовал боль, но продолжал держать, стараясь подавить его. Резким движением выкрутил его руку за спину, но он внезапно вывернулся, нанёс мне удар в челюсть и попытался вырваться. Это была настоящая схватка на выживание.

Мы вскочили.

Я отступил на пару шагов, пытаясь восстановить равновесие. Снайпер использовал момент, чтобы нарастить атакующее преимущество. Сразу же бросился в атаку, нанося серию быстрых ударов, которые я едва успевал блокировать. Его движения были лёгкими и плавными, словно он танцевал, но каждый удар заставлял меня чувствовать его силу.

Я собрался, анализируя его стиль. Он полагался на скорость и технику, а я мог использовать свою массу и силу. Когда он снова попытался нанести мне удар в лицо, я поймал его руку и резко повернул, заставляя его податься вперёд. Воспользовавшись его неуверенностью, врезал локтем в его подбородок. Снайпер отшатнулся, но быстро вернулся в бой, выполнив круговой удар ногой.

Упав на пол, я смог увернуться, и его нога прошла над головой. В этот момент я схватил его ступню и, используя его же инерцию, потянул на себя, заставив упасть. Но он не сдался. Перекатился на бок, освободил свою ногу и, вставая, быстро выполнил прыжок, пытаясь ударить меня с разворота.

Я едва успел увернуться, и наш бой продолжался, как хоровод: мы наносили удары и уклонялись, стараясь предугадать действия друг друга. Я знал, что так продолжаться не может. Нужно было быстрее завершить эту схватку. Решил применить свой последний приём. Собравшись, сделал резкий шаг вперёд, словно хотел напасть, но затем резко остановился, отвлекая его внимание.

В этот миг, когда он был в замешательстве, нанёс удар в солнечное сплетение. Снайпер не выдержал, его тело наклонилось вперёд, и я быстро подхватил его, не давая упасть на пол. Схватив его за запястье, резко повернул. Раздался хруст, враг застонал от сильной боли.

Я встал над ним, уверенно удерживая захват, и произнёс по-японски:

— Сдавайся или умрёшь!

Я тяжело дышал, держа японца на полу, его запястье было в моём захвате, но он больше не пытался вырваться. Его взгляд поднялся на меня — не было в нём ни страха, ни боли, только твёрдая решимость.

— Убей меня, — произнёс он неожиданно на ломаном русском. Я замер, не сразу понимая, что он сказал.

— Что?

— Убей меня, — повторил он, взгляд его оставался таким же спокойным, как и голос. — Это… позор. Проиграть… сдаться. Я — воин. Хочу умереть как воин. Ты должен убить меня.

Я ослабил хватку, чувствуя, как ледяное понимание прокатывается по позвоночнику. Он говорил это совершенно серьёзно. Видел это в его глазах. Не хотел жить, даже если был пленён.

— Откуда русский знаешь? — спросил его по-японски.

— Пленный моряк научил. С крейсера. Он участвовал в Цусимском сражении. Когда всех отправили домой, остался. Жил рядом.

Я качнул головой. Надо же! Эх, поговорить бы об этом. Да не судьба.

— Сдавайся, — сказал ему твёрдо, хоть и понимал, что такие слова для него — оскорбление. — Ты больше не можешь сопротивляться. Это война, и ты проиграл.

Он стиснул зубы и, казалось, ещё крепче напряг свои мышцы.

— Нет, — проговорил хрипло. — Лучше смерть, чем позор. Ты не понимаешь. Жизнь… бессмысленна, если я потеряю честь. Я не могу вернуться домой. Там меня уже нет.

Я не мог избавиться от странного ощущения. Всё это казалось мне совершенно нелепым и абсурдным, но в то же время — каким-то правильным для него. Японец был готов умереть здесь, в этой чужой деревне, просто чтобы не пережить момент своего позора. Мне с такой дилеммой прежде встречаться не доводилось. Слышал об этом, читал в книжках и в кино смотрел. Но вот так, лицом к лицу столкнуться с настоящим самураем…

— Ты должен… уважать это, — добавил он, его голос стал тише, почти умоляющим. — Ты — воин. Ты понимаешь.

Мой разум сопротивлялся его словам. Неужели действительно было настолько важно, чтобы смерть стала избавлением от его собственного чувства поражения?

Я посмотрел на его изнурённое лицо и тихо спросил:

— И ты хочешь, чтобы я это сделал?

Он закрыл глаза и слегка кивнул, словно приняв свою судьбу.

— Да. Это… моя последняя просьба.

Тишина давила. Я держал его, зная, что в следующем движении моих рук можно было бы либо подарить ему жизнь, либо лишить её.

Я всё ещё держал его, ощущая напряжение в его теле. Его просьба висела в воздухе, как туман, обволакивая нас двоих. Японец хотел умереть с честью. Но просто так отпустить его — это было бы слишком просто.

— Ты хочешь умереть, как воин? — медленно произнёс я, ослабляя захват, но не отпуская окончательно. Со сломанной рукой он всё равно представляет опасность. Японец посмотрел на меня, кивнув. В его глазах мелькнула надежда — странная и отчаянная. — Хорошо. Я дам тебе умереть. Но только если ты скажешь мне, где находится ваша диверсионная группа.