— Твою мать! — выругался Арсентий Гаврилович и добавил ещё несколько крепких выражений. — Соедини меня с Лисоченко!

Капитан Андрей Мартынович Лисоченко, как я недавно узнал, — точнее, вспомнил, используя память Алексея Оленина, — был перед самым началом наступления назначен на должность заместителя Сухова — начальника штаба батальона. Сработаться как следует они, судя по всему, не сумели. Да и трудно это — комбат воюет с 1943 года, а Лисоченко успел поучаствовать только в Пражской операции на должности командира роты, что действовала в составе 3-й гвардейской танковой армии под командованием генерал-полковника танковых войск Павла Семёновича Рыбалко.

Проявил-то себя Андрей Макарович хорошо, но чтобы заслужить доверие и уважение Сухова, требовалось намного больше. И времени, и событий. А откуда им взяться? Потому и смотрел комбат на начштаба с плохо скрываемым недоверием. Вот и теперь готов был, кажется, всех собак на него повесить.

Вскоре радист протянул микрофон:

— «Десна» на связи, товарищ майор!

— «Десна»? Это первый. На нас напали. Где, где. В гнезде! Ты где вообще есть, капитан? А должен быть тут, рядом со мной! Срочно отправляй сюда мотострелковую роту! Где они там плетутся? Чтоб через десять минут зачистили дорогу по обе стороны. Выполнять!

Я понимал, что ждать подмоги — дело безнадёжное. За десять минут рота мотострелков до нас не доберётся, даже если их командир заставит их бежать сюда сломя голову. «Виллис» и сам с трудом держался за танками, мотаясь на каждом ухабе, как лодка в шторм. А вот «студерам», с их громоздкими кузовами, придётся совсем несладко пробираться по этой разбитой дороге. Земля из-за дождя превратилась в месиво, после танков остались глубокие колеи. На пути — долина, перекопанная гусеницами танков, изрытая воронками. Пробиться по ней будет настоящей мукой.

Они сюда доберутся, но не раньше чем через час, а может и больше. А что за это время смогут сделать камикадзе, внезапно налетевшие на нашу колонну, растянутую на несколько километров? Врагов не так уж много, как доложил комроты, но они фанатично решительны и опасны именно своей безрассудностью. Словно бешеные псы вцепились в колонну, без страха и сомнений, и каждый их взрыв показывал, что с ними не будет ни пощады, ни жалости.

За этот час камикадзе успеют превратить нашу колонну в горящие обломки, одну за другой вырывая из неё машины одну за другой, сжигая, расстреливая, пока те, вцепившись в свои автоматы, будут пытаться отстреливаться, прикрываясь бронёй. Колонну, растянутую и уязвимую, словно змею, можно было расчихвостить за милую душу. Значит, надо было решать что-то и очень быстро.

— Товарищ майор, — повернувшись к Сухову, я постарался говорить спокойно, — предлагаю собрать бойцов охраны и пройтись рейдом по этим смертникам. Быстро, внезапно. Если их тут полсотни, может, сумеем отвлечь их внимание, а при удаче и выбьем большую часть.

Комбат, нахмурившись, медленно кивнул, и в его взгляде мелькнуло напряжение — не страх, а скорее суровая оценка всех рисков. Он смотрел в сторону автоматных очередей, которые летели от колонны в обе стороны дороги, будто пытался взвесить, насколько вообще возможно организовать такой рейд. Времени на рассуждения у нас было не много. Он уже начал обдумывать, как организовать отряд, но вдруг остановился и, посмотрев на меня, твёрдо произнёс:

— Сам поведу.

Я опешил от его решительности. Майор был старше и опытнее меня, и его стремление быть в первых рядах заслуживало уважения. Но я понимал, что его присутствие здесь, с радистом, важно для управления всем батальоном. Без Сухова тут всё пойдёт под откос, потеряется координация, не будет ни команды, ни связи. Решил настаивать, хоть и понимал, что не дело, когда старшина с майором бодается.

— Арсентий Гаврилович, — начал я, стараясь, чтобы голос звучал уверенно, — если с вами что-то случится, то кто будет командовать? Вам нельзя рисковать. Оставайтесь с радистом, а я поведу бойцов. Мы справимся.

Сухов взглянул на меня, прищурив глаза, а затем медленно перевёл взгляд на дорогу впереди. Было видно, что он взвешивает мои слова, понимает логику, но ему трудно отказаться от своего решения. Наконец, после короткой, почти незаметной паузы, кивнул и тихо произнёс:

— Хорошо. Делай, как говоришь. Я останусь. А вы действуйте аккуратно, не геройствуйте напрасно. Жилин, ко мне!

Антон подбежал, замер перед комбатом.

— Со своими людьми поступаешь под командование старшины Оленина. Знакомы? Хорошо. Задача: прочесать обе стороны дороги вдоль колонны. Всех японцев, — он рубанул рукой воздух. — Пленных не брать!

— Есть!

Взгляд комбата задержался на мне ещё на несколько секунд, а потом он повернулся к радисту, принявшись отдавать короткие приказы, чтобы сохранить контроль над колонной, пока мы будем пробираться вперёд.

Я быстро собрал бойцов охраны — крепких мужиков с автоматами во главе с сержантом Жилиным. Насчитал вместе с ним пятнадцать человек. Полвзвода, значит. Что ж, неплохо. В студере, на котором они ехали за нами, остался только Пивченко. Солдаты смотрели на меня без вопросов — все были готовы.

Мы свернули в сторону, углубившись в тайгу, уходя от дороги на полсотни метров. Лес здесь был густой, но земля между деревьями позволяла двигаться быстро и почти бесшумно. Лишь редкие ветки трещали под ногами, да листья шуршали на ветру. Мы продвигались вперёд, стараясь не терять друг друга из виду и поддерживать контакт жестами.

Впереди, едва мы успели углубиться в лес, я заметил движение. Мы тут же пригнулись, замерев на месте. Первая группа японцев была на удивление близко. Их оказалось пятеро. Они находились в глубокой и узкой ячейке, вырытой между корнями больших деревьев. В бою пока не участвовали, готовились.

Двое солдат, державших винтовки, пялились в сторону дороги, следя за подходами к позиции. Остальные трое готовились к чему-то другому. Я быстро понял к чему — они обвязывали себя тротиловыми шашками. Верёвки уже туго обвили их тела, а один из них, наклонившись, что-то делал с проводами, готовя связку к мгновенному использованию.

Я почувствовал, как в груди застучало сильнее. Эти люди были смертниками, готовыми броситься на наши танки, чтобы их подорвать. Момент для атаки был, возможно, самым удачным, который нам мог представиться: японцы ещё не были готовы, они явно рассчитывали дождаться, когда шум боя впереди пойдёт на спад, и наши решат, что нападение отбито. Времени на размышления не было.

Я поднял руку и дал знак бойцам — приготовиться. Мы обменялись взглядами. На их лицах не было страха, только сосредоточенность. В этом лесу, среди деревьев, в затхлом воздухе с примесью дыма и гари, мы все понимали: эта схватка должна быть быстрой и безжалостной. Любая задержка или ошибка могла стоить жизни не только нам, но и всей колонне.

Я быстро понял, что нападать на камикадзе в лоб — это верная смерть. Они только и ждут, чтобы броситься на колонну с тротиловыми шашками. Один взрыв — и мы все погибнем. Нужно действовать тихо, незаметно, лишить их шанса на последний рывок. Резко принял решение.

— Жилин, ножами. Никакой стрельбы, — прошептал я, повернувшись к сержанту.

Он кивнул, понимая, что шумная атака будет самоубийством. Показал жестом своим бойцам убрать автоматы. Те хмурились, переглядывались, явно недовольные тем, что придётся бросить привычное оружие в пользу холодного, но спорить не стали. В этой ситуации лишние звуки могли решить всё.

Мы тихо двинулись вперёд, стараясь держаться низко, шаг за шагом сокращая расстояние до японцев. Каждое движение казалось отточенным, словно все мы действовали на автомате, каждый из нас знал своё место в этой картине маслом. Лес вокруг словно замер, казалось, что даже ветер перестал шуметь в кронах деревьев. Всё сосредоточилось на этих нескольких метрах, на этой маленькой полянке, где сидели наши враги.

Двое японцев продолжали озираться, держали винтовки наготове и всматриваясь в сторону дороги, но они явно не ожидали, что опасность может прийти со спины, из леса. Остальные трое, уже почти полностью обвязанные тротилом, были слишком погружены в свою подготовку, чтобы заметить приближение смерти.