Я навёл на него автомат.

— Тебя это тоже касается, герой с дырой, — произнёс я спокойно, но достаточно громко, чтобы он меня услышал.

На мгновение его рука застыла, а затем, словно против воли, пальцы разжались, и офицер отпустил рукоять. Его глаза встретились с моими — в них всё ещё горела решимость, но поверх неё теперь лежала тень признания поражения. Или это лишь обман? «Ладно, пусть только попробуют дёрнуться, — решил я. — Покрошу в капусту».

— Свяжите друг другу руки за спиной, — сказал я, всё ещё держа их под прицелом. — Первого связывайте лейтенанта.

Танкисты обменялись взглядами, потом один из них медленно подошёл к офицеру, взяв верёвку, которую достал из ящика в задней части «Чи-Ха». Лейтенант стоял неподвижно, напряжённый, но не сопротивляющийся. Руки у него за спиной дрожали слегка, но это была единственная видимая эмоция. Физиономия самурая стала будто каменной. Через минуту его кисти оказались крепко связаны, и он оставался в таком положении, смотря перед собой, как истукан на острове Пасхи.

— Теперь следующий, — приказал я.

Танкисты подчинились. Один за другим они становились спиной к своему товарищу, и верёвка надёжно фиксировала их запястья. Последним оказался механик-водитель — его руки связывать, разумеется, не стали.

— А теперь в танк, — указал я мехводу стволом автомата. — Ты поведёшь машину обратно. Остальные — по своим местам. Ничего, залезете как-нибудь.

Механик-водитель с покорным видом молча направился к танку. Остальные пленники пошли следом, стараясь не смотреть в мою сторону. Последним хотел было опуститься на своё место лейтенант.

— А эту игрушку, пожалуй, заберу, — сказал я и отстегнул у него меч. Японец бросил на меня полный ярости взгляд.

— Не смотри на меня так, глазки сломаешь, — ядовито бросил я ему в лицо. — Ваша война, господа самураи, проиграна.

— Ненавижу, — прошептал офицер, усаживаясь на своё место. С завязанными за спиной руками сделать это, учитывая скромные размеры танка, было непросто. Лейтенант справился.

Вскоре мы ехали обратно. Я сидел на башне. Одна рука на леерном ограждении, другая, с автоматом, направлена с затылок японского командира. Так и покатились обратно. Остановились возле того места, где я оставил свой виллис.

Когда приблизились к машине, я заметил фигуру майора Сухова. Он стоял в отдалении, курил, глядя на поле недавнего сражения. В тот момент, когда в поле его зрения появился японский танк, он сначала просто застыл на месте, а затем медленно поднял брови от удивления. Явно не ожидал увидеть такую картину.

— Да что тут… — Арсентий Гаврилович выбросил недокуренную сигарету и, увидев меня, убрал ТТ обратно в кобуру. Опустила автоматы и охрана. — Оленин? Какого чёрта тут творится⁈

Я приказал японскому мехводу остановиться. Потом заставил экипаж покинуть машину. Они привычно выстроились рядом со своим «Чи-Ха».

— Здравия желаю, товарищ майор! — козырнул я Сухову. — Вот, махнул не глядя, — ответил я, вспомнив фразу из фильма «В бой идут одни старики».

Сухов недоверчиво приблизился к танку, всё ещё не веря своим глазам. Оглядел пленных.

— Откуда это? — спросил, не скрывая изумления.

— Пытались скрыться в тайге, — пояснил я. — Рванул за ними. Вежливо попросил вернуться.

Арсентий Гаврилович покачал головой.

— Ну, Оленин… Твою ж мать! — восхищённо проговорил комбат. — Это будет хорошим подарком для командования.

— Так точно! — ответил я. — Тем более что офицерик этот непростой, — я кивнул на командира танка.

— Что в нём особенного?

— Дворянских кровей, как мне думается, — доложил я, но катану предъявлять не стал, хотя мой вывод основывался на ней. Она осталась на крыше танка до поры, до времени. — Может, высокопоставленный какой.

— Проверим, — сказал Сухов. — Отведите пленных, — приказал сопровождающим. Те увели танковый экипаж.

— Непростой ты человек, Алексей, погляжу, — задумчиво произнёс комбат, глядя на меня. — Но за то, что бросил вверенное имущество без присмотра, объявляю замечание!

— Есть, товарищ майор! — вытянулся я, впрочем, широко улыбаясь.

Вскоре двинулись дальше. Майор Сухов, пока сидел рядом со мной в «виллисе», молчал, лишь иногда прикуривая новую сигарету от ещё тлеющей, подрагивающей на губах. Комбат выглядел отрешённым и сосредоточенным — глаза, устремлённые вперёд, изучали каждую мелочь на дороге, каждую неровность и каждый поворот.

Мы двигались за колонной танков — тяжёлых, массивных, покрытых грязью тридцатьчетвёрок, что, словно буря, расчищали путь в этой бесконечной тайге. Капли дождя мелко сыпались на наши лица, смешиваясь с дорожной пылью. Лес окружал дорогу, вздымалась зелёными стенами по обеим сторонам, и мне казалось, что деревья тоже гнутся под весом наших намерений, как люди, склонившие головы перед неумолимой поступью стали.

Танки двигались уверенно, ритмично подминая под собой всё, что встречалось на пути. Звук этот был глухим, давящим, разносился по лесу, отдаваясь эхом в ветвях деревьев, напоминая о тяжести нашей работы, о том, что путь к Муданьцзяну — не лесная прогулка, а очередное испытание на прочность. Конечно, японцы не немцы. У них ни «Тигров», ни «Пантер» или «Леопардов». Ни мощного противотанкового оружия. Мне вообще непонятно, на кой чёрт они ввязались с таким вооружением во Вторую мировую войну. Это в Азии им некому было противостоять. Самая населённая страна — Китай, но та давно погрязла в гражданской войне, а перед этим иностранцы её превратили в свою нищую колонию.

Но кинуться на американцев? Да… это со стороны японских милитаристов было… В общем, напомнило кокер-спаниеля, решившего подраться с сенбернаром. Решили, видать, не отставать от своих германских «партнёров» по «Оси зла». Но тем мы зубы обломали, этим тоже не поздоровится.

Наша колонна шла дальше, а те машины, что оказались подбиты или сломались во время отражения контратаки, теперь ремонтировали прямо в долине. Сухов приказал никого не ждать: неизвестно, где и когда может понадобиться наш батальон. Время шло, и комбат знал, что задержка может всей армии стоить слишком дорого.

Внезапно впереди раздался оглушительный взрыв. Воздух содрогнулся, как будто сама земля вздрогнула от боли. Колонна резко остановилась, и впереди мгновенно поднялся хаос — взлетевшая грязь, крики, рокот танковых моторов, пробивающийся стрёкот пулемётов и автоматов. Казалось, все открыли пальбу во все стороны, как будто враг был повсюду, и каждый стрелял, куда видел.

Майор Сухов прищурился, вытер ладонью мокрое лицо, — хоть я и опустил крышу виллиса, но вода залетала всё равно через боковые двери, лишённые стёкол, — резко обернулся назад.

— Связь со вторым! — коротко бросил он.

Боец, сидевший сзади, нервно разворачивая рацию, быстро нашёл нужную волну и связался с командиром первой роты. Сухов, протянув руку, схватил микрофон и вслушивался в треск помех.

— Что там у тебя? — потребовал он доклада, почти крича в рацию, перекрикивая шум боя и грохот моторов.

Ответ был резким, полным напряжения и едва сдерживаемого гнева:

— Смертники! –голос был чёткий, но, мне показалось, срывающийся на крик.

— Сколько?

— Да штук с полста будет…

Послышалось ещё несколько взрывов, не таких сильных.

Сухов убрал микрофон от лица, на мгновение глядя в одну точку перед собой. В глазах его мелькнуло что-то жёсткое, хищное — тот блеск, который появляется у человека, когда он понимает, что идёт по краю лезвия.

— Смертники, значит, — тихо, словно для себя повторил майор, и затем снова повернулся к бойцу с рацией: — Доложи о потерях!

Треск помех заполнил кабину «виллиса», пока командир первой роты отвечал, но ответ едва можно было различить — стрельба и крики всё заглушали. Сухов снова нахмурился, лицо его стало как каменное, в уголках глаз притаилась решимость.

— Три машины подбиты!.. — начал было докладывать комроты, но тут громыхнул четвёртый взрыв, и его голос прервался.