Короче, фронт понятен. У нас — 112-й отдельный танковый полк, которым командует Андрей Максимович Грушевой. Насколько смог догадаться, предстоит нам участвовать в стратегической Маньчжурской операции на харбино-гиринском направлении. Иными словами, наступать будем на запад и юго-запад, в сторону Маньчжоу-Го и Кореи. Конкретно нашему полку предстоит форсировать Уссури, до которой по прямой километров семь, в направлении на Мишань, где японцы соорудили укрепрайон. Вот его-то нам и предстоит вскрыть, как консервную банку.

Подробности расслышать не удалось. Полковник закончил совещание и двинулся к выходу, сделав мне короткий знак рукой и дав понять, что пора двигаться дальше. Я снова сел за руль, и мы отправились в сторону линии фронта. Дорога становилась всё более извилистой и опасной. Внедорожник трясло на ухабах, и мне приходилось прилагать большие усилия, чтобы удерживать его на курсе. Ни о какой мягкой подвеске здесь, конечно же, и думать не приходилось. А уж руль крутить стало для меня настоящим испытанием. Привык к гидроусилителю. Ещё к кондиционеру, мультимедийной системе со встроенным навигатором и интернетом… Обо всём пришлось позабыть и полагаться только на командира, который указывал, куда повернуть. Так понимаю: это в первый и последний раз, поскольку здесь я новичок. Дальше придётся действовать самому, чтобы не отправиться в путешествие к японцам или на какое-нибудь минное поле не заехать.

Постепенно окружающий ландшафт изменился. Тайга сменилась редколесьем, и мне стало не по себе. Уж я-то знаю, что такое, когда зелёнка слишком редкая. Жди дронов, а за ними или арта долбанёт, или самолёты налетят (правда, последние полгода у противника их почти не осталось), или БПЛА нагрянут. Скорее первое. Копеечные устройства скоро, думаю, вытеснят всё остальное: зачем нужен многомиллионный танк, если его может превратить в хлам электронная плата с пропеллерами и кумулятивной гранатой? Даже если их придётся потратить с десяток, всё равно потери несопоставимы.

Но потом вспомнил: 1945-й, какие, на хрен, дроны! В этом времени даже вертолёты ещё не летают. И всё же не оставляло ощущение, что вокруг — сцена из документального фильма о Второй мировой войне. В складках местности виднеются окопы, артиллерийские и миномётные позиции, кое-где танки притаились на закрытых позициях. Но всё-таки было и осознание: не кино это, а реальность.

Во время пути, к чему я почти привык и больше не относил на свой счёт, полковник был хмур, видимо, раны давали о себе знать. Сидящие сзади вовсе не собирались ни с кем общаться — зыркали вокруг, одной рукой держа автомат, другой вцепившись в поручень, чтобы не вылететь из Виллиса на ухабе.

Мы подъехали к передовой линии, где находился ещё один командный пункт. Полковник повторил свои действия: вышел из машины и направился к группе офицеров, чтобы обсудить планы наступления. Я остался у машины, осматриваясь вокруг. Заметил нечто странное. Накрытый маскировочной сетью, стоял… американский танк. Шерман, самый настоящий!

Подошёл к нему, рассматривая, как диковину. Надо же! Вот чудо настоящее! Я ведь средний танк М4 А4 «Шерман» видел только в парке «Патриот», который в Кубинке. Но там он, скорее всего, просто муляж, вся начинка вынута. Здесь — новенький, готовый к бою.

— Тебе чего, старшина? — из люка вылез молоденький, лет 20-ти всего, парнишка с лейтенантскими погонами. Прищурился от яркого солнца.

— Да вот… не видел никогда, товарищ лейтенант, — ответил я, отдавая воинское приветствие.

— А, ну смотри, смотри. Только не трогай ничего… турист, — и он, усмехнувшись своей шутке, забрался внутрь.

Я обошёл Шерман вокруг. Забавно всё-таки. С моего советского детства нам показывали, что в Великой Отечественной с нашей стороны участвовали только Т-34. Словно других танков вовсе не было. Потом стали иногда показывать КВ и БТ, и лишь много лет спустя я узнал: были у нас целые соединения, оснащённые по ленд-лизу британскими и американскими танками. Получается, и полк, командир которого меня забрал временно себе, тоже ими оснащён.

Внезапно я услышал громкий стон и обернулся. Несколько солдат тащили на носилках раненого, его форма была испачкана кровью. Двое санитаров поспешили на помощь из палатки, и я ощутил неприятный холодок на спине. Не страх, поскольку я-то на войне всякого насмотрелся. Это привычное ощущение опасности.

Отделившись от группы офицеров, ко мне подошёл майор Севрюгин.

— Старшина, нужно срочно отвезти раненых в госпиталь, — сказал он. — Времени мало, действуй быстро.

— Раненых? — спросил я. — Да тут вроде только один…

— В медчасть загляни. Бегом! — прикрикнул на меня майор, и я побежал.

В палатке над человеком, которого внесли раньше, колдовали медики. Обрабатывали рану, перевязывали. Незнакомец, одетый в гражданское, был очень бледен. Но самое удивительное — оказался азиатом. Причём не китайцем, а японцем. Уж как могу их отличать? Не знаю. Видимо, азиатские фильмы научили. Мне нравится корейское и японское кино. Китайское не люблю — пафосное слишком.

Но второе, самое большое удивление постигло, когда посмотрел в сторону. На койке сидела, держась за живот, беременная женщина. Тоже в цивильном и тоже японка. У неё была перевязана рука, но судя по толщине повязки, там рана поверхностная. Она прикрыла глаза и молчала, терпя боль. В том, что ей нехорошо, стало понятно по бисеринам пота на лице. Я ещё обратил внимание: очень симпатичная японочка.

Медики тем временем сделали раненому укол, и он перестал стонать. Затем перевязали, посмотрели на меня. Я кивнул и помог им и двум солдатам загрузить раненых в машину. Спрашивать, кто это такие, не стал. Может, потом узнаю. Если разрешат. Беременная уселась справа от меня, сзади расположился тот раненый японец, которого держал доктор в испачканном кровью халате.

— Старшина, я старший лейтенант Печерский. Вези прямо в медсанбат.

— Есть!

Хотел было спросить: «Дорогу не подскажете? Я тут впервые», но неожиданно из памяти она всплыла, словно кто-то в мозгу проложил маршрут. Видимо, личность Алексея Оленина каким-то образом даёт о себе знать. Что ж, это хорошо. Не буду выглядеть полным остолопом. Про меня ведь тут говорят, что служу давно и на хорошем счету. Обидно испортить о себе такое впечатление. Думаю, Лёха Оленин этого не заслужил.

Мы мчались по ухабистой дороге, стараясь не терять времени. Голову сдавливала мысль о том, что от моих действий зависит чья-то жизнь. Да не две, а целых три, если учесть ещё нерождённого ребёнка.

Добравшись до медсанбата, я остановился и помог перенести раненых. Врачи и медсёстры уже были готовы, — видимо, им сообщили заранее, — и я видел их сосредоточенные лица. Когда всё было сделано, вернулся к машине и сел за руль, чувствуя, как адреналин постепенно отпускает. Обернулся назад. Да, нехорошо. Пришлось доставать из багажника тряпку, мочить и вытирать — кровь накапала. А уж раз я прикреплён к этой тачке, надо её держать в чистоте.

Когда я вернулся на передовую — снова помогла «карта в голове», полковник по-прежнему был погружён в обсуждение с офицерами. Я решил воспользоваться моментом и немного отдохнуть. Выйдя из Виллиса, сел рядом, прислонившись к заднему колесу, и стал осматриваться. Передо мной простиралась потревоженная войной земля. Пока ещё не изрытая воронками и потому не напоминающая лунный пейзаж. Но когда начнётся наступление… Тут кое-кому мало не покажется.

Внезапно ко мне подошёл солдат, который приносил еду в блиндаж. Посмотрел на меня с интересом.

— Молодец, Лёха, справился, — сказал он. — Полковник доволен. Я сам слышал, как он майору Севрюгину сказал: «Оставляем».

— Спасибо, — ответил я, пытаясь улыбнуться. С непривычки руки очень устали. Крутить баранку Виллиса на прифронтовой дороге оказалось непростым занятием. Так что эмоции давались теперь с трудом, а ведь день-то ещё даже до обеда не дотянул.

— Слушай, если тебе нужна будет помощь или просто поговорить, — добавил солдат.