Сначала я быстро бежал по следу, оставленному японским танком. Глубокие борозды в земле, раздробленные ветки и сломанные кусты указывали путь, по которому Тип 97 уходил в глубь тайги. Сначала мне надо было спешить, стараясь не терять его из виду. Сквозь ветви деревьев иногда мелькала башня, которая, казалось, с каждой секундой удалялась. Сердце билось быстрее, адреналин гонял кровь по жилам — нельзя было позволить ему скрыться.

Однако, по мере того, как я приближался к танку, осторожность начала брать верх. Замедлил шаги, теперь любой неосторожный звук или движение могли выдать меня. Пришло на ум: внутри железной коробки экипаж из четырёх человек: командир, наводчик, механик-водитель и стрелок. Если кто-то из них заметит меня, всё быстро закончится — с тыльной стороны башни торчит 7,7-миллиметровый пулемёт. Даст очередь, и третья жизнь мне едва ли обеспечена.

Пришлось свернуть с просеки, стараясь держаться кустов и деревьев, прячась за ними, словно они могли защитить. Слышно было, как гусеницы танка глухо стучали по камням и веткам. Я представил, как командир может в любой момент обернуться и глянуть назад, чтобы убедиться в безопасности тыла. Одно неловкое движение — и увидит меня.

Я остановился и приник к земле, когда танк начал замедляться перед каким-то препятствием впереди. Огляделся — вокруг было тихо, никакой помощи не ожидалось, механики остались далеко позади. Танк снова начал движение, и я осторожно двинулся дальше, вглубь леса, следуя за ним, но уже с другой скоростью — медленно, шаг за шагом, стараясь оставаться вне поля зрения его экипажа, не привлекая лишнего внимания.

Вскоре Тип 97 окончательно замер. Я понял: пора действовать.

Подобравшись вплотную, я замер за стволом огромной сосны, прислушиваясь. Люки «Чи-Ха» были по-прежнему закрыты, никаких признаков, что кто-то собрался выбраться наружу. Я решился: следовало использовать эту короткую паузу. Резким рывком выскочил из укрытия и, двигаясь быстрыми, но тихими шагами, добрался до левого борта. Легко взобрался на броню, крепко ухватившись за леерное ограждение, тянущееся по периметру башни. Его на этом танке монтировали, чтобы командиру было за что держаться, когда выбирается наружу. Этим «Чи-Ха» напоминал советский БТ-7. Только у нашего опоры для ограждения были приварены к вертикальной части башни, японцы не стали так мудрить и приделали их к крыше.

Замерев, я стал думать, что дальше. Первая мысль была ясной: граната. Сжал её в руке, приподнялся и нацелился на командирский люк. Едва откроется, одно движение — и всё внутри превратится в горящую кровавую кашу. Я уже представил, как выброшу её туда, а потом просто соскочу с танка, как будто меня здесь и не было. Граната тяжело лежала в руке, но что-то меня вдруг остановило.

Захватить экипаж живым. Ведь неслучайно именно этот танк рванул в просеку. Вдруг он — командирский? Или внутри какой-нибудь важный чин пытается удрать от нашего возмездия. Мысли начали складываться в голове, будто кто-то громко подсказал: «Не взрывай, возьми их в плен!» Четыре человека — если их схватить, это будет моей персональной победой. Не то чтобы я такой уж тщеславный, а вот Зиночка медаль на моей груди — или, чем чёрт не шутит, даже орден! — оценит по достоинству.

Ну, награда-то ладно. Захват вражеского танка может дать важную информацию. Вдруг она поможет ускорить наше наступление? Подумалось, что экипаж, ошеломлённый внезапным нападением, может быстро сдаться, как только осознает, что оказался в ловушке. Я убрал гранату обратно в карман. Решено. «Чи-Ха» будет моим.

Прислушался. Внутри танка звучали голоса. Приглушённые, но вполне разборчивые. Броня «Типа 97» тонкая, особенно на крыше — всего 10 миллиметров, и любой звук проникает наружу, будто говорили за стенкой, совсем рядом. Я лежал на броне, внимательно прислушиваясь.

— Дальше не проехать, — я распознал голос командира, властный, но с явной ноткой отчаяния. Он, видимо, принял решение, и это было слышно по его тону. — Оставляем танк и идём пешком к своим. Нам нужно отступать, иначе они нас захватят. Здесь не прорвёмся.

Я бросил взгляд вперёд. Через полсотни метров просека заканчивалась. Не знаю, кто её прорубил в тайге, но работа явно застопорилась однажды и не была доведена до конца. Продолжил слушать, затаив дыхание, сжимая автомат так крепко, что побелели костяшки. Эти слова — «бросить танк», «отступать» — прозвучали, как сигнал к действию. Экипаж, судя по всему, был готов оставить свою машину и попробовать спастись на своих двоих, скрыться в таёжных зарослях. Их решение дало мне возможность, которой нельзя было упустить.

Они не знали, что наверху уже был я, не подозревали, что выходить им предстоит прямо под прицел. Ситуация могла обернуться в любую сторону — моя задача была удержать инициативу. Я приподнялся чуть выше, чтобы быть готовым к тому моменту, когда они откроют люк. Автомат был наготове, в голове только одна мысль: не дать им шанса отбиться.

Внутри продолжались переговоры, кто-то ещё говорил, но слова уже не имели значения. Важно было то, что они вот-вот выйдут наружу. Внезапно меня осенило: торчать на танке слишком рискованно. Если командир заметит, легко сможет закрыть люк изнутри и заблокироваться. Тогда станут палить из пулемёта или даже из пушки, отчаянно защищаясь. Значит, нечего здесь делать, на крыше. Момент нужно выбирать осторожно, с минимальным риском для себя.

Я тихо спустился вниз, стараясь не издавать ни звука. Ноги уверенно коснулись земли. Пружинисто перешёл к ближайшей сосне, укрываясь за её стволом. Отсюда было хорошо видно верхнюю весь «Чи-Ха». Стал наблюдать, что будет происходить дальше. Следил за каждым звуком и движением. Вскоре механизм на башне чуть слышно лязгнул, и я увидел, как чья-то рука осторожно приоткрывает люк. Затаил дыхание, ожидая момента, когда командир решится выйти наружу, а следом за ним — и все остальные. Главное — не суетиться. Пусть думают, что всё спокойно, и вокруг — лишь тайга и тишина, в которой нет ни одной угрозы.

Сначала на башню выбрался командир — молодой японский офицер, лейтенант, в возрасте не старше двадцати пяти. Его лицо было напряжённым и сосредоточенным. На нём — следы усталости, тёмные круги под глазами выдавали бессонные ночи. Узкие глаза сканировали окрестности. Комбинезон был потрёпанным: виднелись пятна грязи и масла, следы пота, ремень потерял блеск. Он выбрался по пояс, остановился, продолжая наблюдение. На голове кожаный шлем с очками. Мне напомнил лётчиков времён Первой мировой.

— Мацуно, мой меч! — приказал офицер, посмотрев в люк.

Оттуда показалось холодное оружие в ножнах. Я поднял брови от удивления — настоящая катана! Вот это вещь! Сразу решил, что будет моей. Правда, требовалось сначала отнять. А этот лейтенант явно не так прост, как кажется. Видать, благородных кровей. «Ничего, и не таким объясняли политику партии», — подумал я.

Следом за офицером выбрался заряжающий — у них один выход на двоих. Из одностворчатого люка выбрались механик-водитель и стрелок. Трое рядовых выстроились рядом с боевой машиной. Лейтенант нацепил катану, прошёлся вдоль шеренги. Танкисты вытянулись, оправились, замерли, как истуканы.

— Солдаты! Мы достигли предела, но это не конец. Наша миссия — продолжить борьбу, даже если приходится бросить танк. Мы отступаем, чтобы выжить и вновь ударить по врагу. Каждый из нас должен помнить: долгий путь и тяжёлые испытания не сломают дух японского воина. Вперёд, во славу императора! Во славу Японии!

Только он замолчал, как я вышел из-за сосны и, дав короткую очередь над головами танкистов, приказал:

— А ну, замерли на месте! Бросить оружие! Поднять руки!

Танкисты тут же побросали свои винтовки на землю. Сжатые пальцы распустились, оружие с глухим стуком коснулось земли. Лица выражали усталость и смирение, словно сила, которой они держались до последнего, внезапно покинула их. Но молодой офицер выделялся на этом фоне. Он медленно потянулся к эфесу своей катаны, глаза сузились, превратившись в две щёлочки, взгляд стал решительным, исполненным непоколебимой готовности сражаться до конца.