— Тоже думаешь, где его искать?

— Да, — ответил я. Подумал и добавил. — Хотя зачем огород городить? В роддоме его надо ждать. Где его жена, кстати, Ханако? Ты выяснил?

— В третьей городской больнице. В родильном отделении. У неё мальчик. Вполне здоровый. Три с половиной кило, 51 сантиметр, — сказал опер и неожиданно улыбнулся.

«Романтик, блин», — подумал я.

— К ней охрану приставили?

— Да, милиционера.

— И всё? — поразился я. — Её муж — опытный шпион, а жену с ребёнком, которых он ценит больше собственной жизни, охраняет всего один человек? Они там, в НКВД, с дуба рухнули, что ли?

Добролюбов посмотрел на меня неодобрительно. Как же! Честь его коллег задета!

— Нам надо срочно туда. Организовать круглосуточное наблюдение за Ханако. Но это не всё. Пустим слух, что её собираются перевозить в другое здание. Скажем, в больницу НКВД. Под серьёзную охрану.

— И тогда японец захочет её отбить, верно?

— Разумеется! Вот когда он попробует это сделать, мы его и повяжем, — уверенно сказал я.

— Поехали! — решительно сказал Добролюбов.

До больницы домчались за десять минут. Добролюбов приказал водителю подъехать с задней стороны, где, судя по карте, морг и мастерские со складами. Там, где никто нас не мог увидеть, в тёмном закутке, высадились, не привлекая внимания. Опер пошёл к главврачу — договариваться о взаимодействии.

Задняя сторона больницы выглядела неприметно: пустой двор, двери с тяжёлыми ржавыми замками и заложенные кирпичами окна морга. Место как раз подходящее, чтобы избежать лишнего внимания. Мы, не выходя из машины, заняли наблюдательную позицию, держа в поле зрения всё вокруг. Я объяснил бойцам задачу: наша цель — беглый японский чиновник. Но не простой увалень, а хорошо тренированный человек, имеющий подготовку шпиона. Отлично владеет холодным оружием и карате.

Микита Сташкевич поинтересовался, что это такое, карате.

— Карате? — задумался я. Как объяснить? Если сказать, что боевое искусство с многовековой историей, не поймут. Потому ответил по-простому: — Да это просто такая японская драка без оружия. Рукопашка, где руками и ногами бьёшь, пока противник на землю не рухнет. Так понятно?

Микита кивнул.

— Так, я таксама так магу. Думаеш, бойка. Ды ў нас у вёсцы такіх боек было шмат (Да я тоже так могу. Думаешь, драка. Да у нас в деревне таких драк было много, — прим. автора), — сказал по-белорусски.

Сидящий рядом с ним Остап Черненко ткнул парня локтем в бок. Молчи, мол, умник. Белорус крякнул и перестал комментировать.

— Парни, — сказал я. — Это не шутки. Предельная внимательность. Японец, которого зовут Кейдзо Такеми, ловкий, сильный и умный.

Все остались сидеть с напряжёнными лицами.

Минут через десять вернулся Добролюбов. Быстро кивнул, подавая знак следовать за ним.

— Главврач в курсе, — тихо пояснил он. — Значит, так.

Решение было самое простое: прикинуться рабочими, выполняющими ремонт здания больницы. Аккурат напротив родильного отделения — небольшой гараж для «Скорой помощи», рассчитанный на три автомобиля. Там надо крышу подлатать. Работаем неспеша, внимательно смотрим за входом в отделение. Как только появляется японец, выдвигаемся к палате и блокируем её.

— А если он решит себя там, например, взорвать? — вдруг спрашивает наш сапёр Андрей Сурков. — Вдруг решит стать этим, как его… камикадзе?

— Вряд ли, — отвечаю ему. — Если бы речь шла только о его жизни, то Кейдзо, возможно, так бы и поступил. Но убивать жену с новорождённым ребёнком не посмеет.

— Может, лучше дождаться всё-таки, пока он их выведет во двор? — спросил Сташкевич.

— А если откроет стрельбу? Снаружи здания у него будет больше возможностей, чтобы отстреливаться. Внутри, в палате, побоится, — заметил Добролюбов. Подумал и сказал, советуясь: — Я предлагаю того милиционера, который палату охраняет, кем-нибудь из нас заменить.

— Я могу, — вызвался я. — В случае чего заблокирую дверь, не дам ему выйти.

— Тебе нельзя, — сказал опер.

— С чего бы?

— Сам же говорил, вы встречались раньше.

— Чёрт… — я растерянно почесал висок. — А ведь верно. Узнает меня и сразу поймёт — дело нечисто.

— Я могу, — сказал прежде молчавший Бадма Жигжитов. — Мне ждать привычно. В тайге ждать много надо. Зверь умный, хитрый.

Сказал и резко замолчал. Мы переглянулись с командиром.

— Пойдёт, — ответил Добролюбов. — Значит, когда видишь японца…

— А как он его узнает? — перебил я. — Фото есть хотя бы?

— Ядрён батон! — опер хлопнул себя по лбу. — Забыл напрочь! — он полез в планшет, достал снимок. Передал бойцам. — Так выглядит. Запоминайте.

Они внимательно посмотрели.

— Запомнил? — спросил Сергей Жигжитова.

— Так точно.

Вскоре мы распределились по местам. Я в составе бригады, ремонтирующей гараж. Бадма переоделся в сотрудника НКВД и сел у палаты. Добролюбов занял наблюдательный пункт в ординаторской — её окна обращены на двор перед главным входом. Остап Черненко, превратившись в сторожа, сел возле запасного выхода. В его задачу было никого не впускать и не выпускать. Отвечать так: «Ничего не знаю. Все вопросы к главврачу».

Потянулись часы ожидания.

Сначала мы работали, контролируя прилегающий к главному входу в больничный корпус двор. Демонтировали старую кровлю, которая в этом гараже, было такое ощущение, не менялась с царских времён. Судя по толщине каменных стен строения, так оно, видимо, и было: здесь когда-то располагалась конюшня. Потом стойла сломали, чтобы освободить пространство для других коней — железных. И всё бы ничего, простоит такой «сарай» ещё лет сто, если бы не крыша. Жесть местами прохудилась, проржавела и стала протекать.

Пока мы возились, каждый внимательно контролировал внутренний двор больницы. Другого пути, чем через главный вход, проникнуть сюда у японца не было. Территория была обнесена высоким трёхметровым кирпичным забором. Судя по всему, здесь когда-то находилось поместье какого-то очень богатого горожанина. Уж он не поскупился, чтобы обезопасить своё имущество. Ну, или просто бзик у него такой был. Ведь сколько по России ещё стоят древних особняков, у которых даже низенькой ограды вокруг нет.

Так что придётся Кейдзо идти через главный вход. Ну, или он попробует проникнуть в больницу где-то ещё. Хотя зачем, если ворота постоянно открыты? Не режимное ведь учреждение, да и «Скорые» нет-нет, а приедут и уедут. Конечно, в будке сидит вахтёр — дед с берданкой. Только что с него проку? Когда мы заезжали, он даже внимания на нас не обратил. Глянул из-под лохматых бровей, увидел внутри людей в военной форме и отвёл взгляд. Ничего, мол, не знаю и знать не желаю. Охрана, мать твою.

Когда рабочий день закончился, — часы показывали половину седьмого, и мы благоразумно решили, что если станем ковыряться дальше, то есть шанс шеи свернуть и руки-ноги поломать, поскольку всё наружное освещение во дворе — лампочка на фонаре. Потому спустились вниз, сложили инструменты (взяли их у местного завхоза). Потом сели в тёмном закутке за старой полуразобранной полуторкой, не привлекая к себе внимания. Грузовик стоял в углу, снаружи гаража, и мы могли по-прежнему видеть всё, оставаясь незамеченными.

Стали ждать, когда японец, которого мы должны были поймать, наконец-то соизволит появиться. В том, что раньше Кейдзо не приходил, уже убедились: ни медсёстры, ни врачи его не видели. Да и трудно здесь затеряться: внешность для этого у шпиона неподходящая. Но время шло, часы тикали, а Кейдзо не спешил, и постоянное пребывание в состоянии полной готовности начало напрягать.

Каждый шаг, каждый шорох заставляли нас настораживаться, как будто мы ожидали не появления одного человека, а нападения целой группы противника. Поневоле вспомнились дни, проведённые за ленточкой. Особенно та ночь, когда мы захватили небольшой посёлок. Противника удалось выбить оттуда нахрапом: мою группу высадили три БТРа, которые сразу же развернулись и дали по газам, чтобы не оказаться накрытыми вражеской артой или дронами. Мы прочесали посёлок, и огневой контакт случился только в последнем доме.