…О! Как она соблазнительна!!! Волосы благоухают как утренняя трава. Разве волосы могут так благоухать?! Она – ангел, желающий казаться демоном и потому ему не подвластный. И ОН владел ею через меня, значит, я владел ею. Но ОН не отступится. Роковая игра будет продолжена на глазах невидимого Беса. И напрасен клекот ночной птицы.

«Наши игры так упоительны!!! И ОН не выдержит. Я отниму у НЕГО его грехи! ОН станет безоружным».

…Они замерли, вдруг услышав тишину. Влюбленные всегда слышат тишину не так, как остальные. Кто-то из них двоих, может быть, считал, что иной любви, кроме божественной ему не суждено познать. И был прав. Кто иной, кроме Бога дарует любовь? Значит, любовь к человеку божественна.

Теплая, пахнущая парным молоком ночь начала таять, унося с собой тайны мрака и причудливых очертаний, тайны шепота Кристины. Посинело кругом. Деревья и кустарники, особенно ивы, погрустнели и стояли, полные холодных слез, готовые расплакаться. Озеро укуталось в туманное покрывало, чтобы не видеть этих утренних капризов.

– Бедненькое. Тебе холодно утром, – разговаривала с озером Кристина, после того, как согрелась.

Она не отрывала завороженных глаз от движущихся клубов пара. Казалось, сейчас выглянет из небытия мокрый, как у собаки, черный нос парусника, и уже ей чудился силуэт растущего в тумане корабля и плеск волн под веслами гребцов.

В тумане, стелящемся под ногами, они возвращались домой. Они возвращались, и уже не так одинока была их дорога. Им стали грезиться какие-то просветы, но как далеки они были, как чересчур далеки.

Он стал поживее, чем прежде, и показал подбородком на ее шею.

– Что я сняла с шеи, когда купалась? – расшифровала она его вопрос и он радостно закивал.

Она поспешила ответить:

– А! Это в мешочке ревенка-трава. Мне дали знахарки… чтоб носила на груди… Когда ее из земли тянут, она издает звук, похожий на плач. Сколько я ее собирала, столько не переставала удивляться этому жуткому звуку. Тот, кто ее хоть раз наденет на шею и доносит ее до захода солнца, никогда не потонет… а я боюсь потонуть после истории с Олинкой.

Он вопросительно посмотрел и по его жесту она поняла: «Никому не говори ничего. Люди все истолкуют иначе».

– Я боюсь быть утопленницей… – она резко остановилась и поставила на него свои удивленные глаза. Но он сосредоточенно смотрел в сторону. Она оглянулась – в пяти шагах от них замер зверь. Без движения и без готовности к прыжку – волк замер, будто заснул с открытыми глазами и застывшим оскалом, и не вздыбилась его шерсть на холке, и был опущен хвост.

Священник подошел к нему, потрепал его как старого знакомого между навостренных ушей, и дальше, волк и человек вдруг разошлись в разные стороны.

Они прошли ручей, Кристина выбросила в воду свой амулет и брызгалась как ребенок. Он жмурился, то ли от брызг, то ли от солнца. Она уже кружилась вокруг него, и уже не кружилась, а убегала в лес… И кричала что-то о волосах.

Пришли к чернеющему из земли колодцу. Опершись ладонями о верхнее бревно, Кристина рассматривала свое отражение на зеркале застоявшейся воды. Она потянулась к мелкой зелени, густо поросшей внутри, и гладила ковровую траву, как встречая с пастбища, гладят любимую корову…

Но не худшее из блаженств этой ночи блаженство сна наступило в доме, когда они согрелись, напившись меда и липового отвара, забрались под шерстяные одеяла и уснули как младенцы.

Они совсем забыли про маленькую Инессу. Полоумная девочка нарядилась во все белое и безмолвно бродила по комнатам, раскачивая своим маленьким горбиком, пока не потеряла равновесие, и не стала парить под потолком.

Кристина проснулась и увидела цветы вокруг и на постели. Она была укрыта цветками как покрывалом. «Он перенес меня в сад», – подумалось ей. Но оказалось, когда она увидела над собой потолок – он принес ей частицу сада.

Она выбралась осторожно из-под одеяла и подняла листок, сложенный пополам. На одной его стороне рукой священника была начертана Молитва к Пресвятой Богородице, а на другой – он обращался к Кристине в письме:

«Ты приходила ко мне по ночам, когда я корчился от невыносимых мук, чтобы разделить со мной мое страдание. Я выжил благодаря тебе. И в тебе я увидел смысл моей дальнейшей жизни на земле. Ты спасла меня, но я не хочу обременять тебя. Ты вольна делать все, что хочешь. Еще раз обращаюсь к тебе – соберись с силами, тебе лучше укрыться в надежном месте. Сюда могут явиться слуги Инквизитора. В любом случае мы не будем делить одну постель, если хочешь, чтобы я был рядом. Я люблю тебя, но для того, чтобы любить цветок совсем не обязательно мять его в руках. Не осуждай меня. Разве цветы принесут тебе меньше тепла?

P.S. Напиши свое согласие и я соберу тебя в дорогу».

Прочтя еще раз, она улыбнулась, укрыла его, но он притворно заморгал. Кристина с радостным визгом набросилась на него, села ему на живот и стала щипать ему лицо и шею своими цепкими пальчиками. Он пытался увернуться – это смешило и раззадоривало ее еще больше. Голенькая. Она носилась по комнате, бросаясь всякими вещами, пока он не схватил ее и не утопил в цветочной постели.

Они запыхались совсем. Священник прикрыл рот платком. Предчувствуя приступ кашля.

– Ты себя напрасно мучаешь. Я сама себя совратила. Хочешь, я расскажу тебе притчу о святом Франциске? Я когда-то услышала ее от одного священника. Его зовут отец Марк.

Однажды еретики подвели святого Франциска к священнику, жившему в сожительстве, и спросили его: «Как относиться к такому священнику?» Святой Франциск преклонил колени перед священником, поцеловал его руки и молвил: «Грешен ли ты, я не знаю, не знаю, что руки твои касаются слова Божьего». Значит важнее преклонить колени, чем осудить, так ты говорил.

Умолкнув, Кристина протянула священнику чистый лист бумаги, давая понять, что никуда без него не уйдет. Но он отвел ее руку, будто ожидал этого, покачал головой. По всему было видно – он будет искать любой повод, чтобы ее отправить.

По прошествии томительных дней его болезни, едва забрезжил рассвет, Кристина отправилась в город. Она зашла под каменные своды в окружении стаи собак, таскающих падаль, под угрюмые провожающие взгляды невыспавшихся стражников. Улицы были пустынны, будто по ним прошла чума; уже нельзя было встретить ни молочника Стена, ни скрягу Маануса, ни Гаана, с его резвыми скакунами – и только за полуразвалившейся стеной кабака и под высокими заборами городской знати безбоязненно шныряли крысы. Охваченный инквизиторскими преследованиями и пытками, город опустел, он будто вымер и просил у каждого покоя. Найдется ли тот, кто высунет свой нос, найдется ли та смелость, которая сподвигала когда-то предков этих запуганных горожан на бунты. Кто восставал против инквизиции? Бывало ли в истории такое? Всем казалось, что по улицам снуют слуги инквизитора, хватающие первого встречного. Любой может оказаться на дыбе.

Прикрываясь от ветра, сносящего с ног, она поднялась по ступеням костела. Ветер сыпал мелким песком и трепал на дверях объявление. «Службы отменяются. Священник заболел» – так, старательно выведенными буквами была сделана запись. Значит, нового священника она не увидит. Заглянув в дверной проем, она снова услышала гудение вездесущего ветра. До нее донесся смрад, как из разгромленного склепа, она перекрестилась и сначала осторожно, будто боясь разбудить, но затем все громче, она позвала сестру Маргариту. Наконец монашка высунулась из дверей, и подозрительно обмерив взглядом прихожанку, выдала вещи священника, также молча, не справившись о нем, прикрыла тяжелые двери с притвором.

Кристина прошла по мелким лавкам, навестила старух – есть ли вести о Марте? Но с того дня как Марту завезли в ворота тюрьмы – никто не ведал о ней ничего. Кристина успела привлечь к себе излишнее внимание, все больше недобрых взглядов она ловила на себе и когда уходила – в спину ей летели упреки, ругательства и угрозы. Кто-то шипел: «шлюха», но знали ли они, что с тем человеком, с которым она сейчас, эта девушка была согласна на любую роль.