…Работая не покладая рук, он высек на камне профиль девочки и надпись на латыни. В предвечерних сумерках Священник будет сидеть перед камнем – Кристина его не потревожит. После заката – камень почернеет, а вместе с ним и лицо священника. Он лишился ребенка, которого на всем свете любил только он.
Глава 67
…В темноте постучался кто-то в окно. На пороге стояла запыхавшаяся тетушка Паулина. Вести, принесенные ею, только подтверждали самые плохие опасения, они даже не походили на правду. Вчера не вернулись с работы Яан, толстяк Юханнес с сыном и Прийт, а вечером уже пришли вести, что Суд инквизиции вынес им суровые обвинения и привел приговор о казни в исполнение. Уходя, она сообщила, что ранним утром сюда заявятся стражники, чтобы взять священника под арест.
В эту ночь он беспрестанно молился. Она собрала в дорогу вещи, надела платье со шнуровкой и приколотыми рукавами, которое он ей преподнес, однажды вернувшись из города, и ждала его.
Перед уходом из дома священник быстро написал на листке несколько слов, и виновато пряча глаза, протянул ей листок бумаги.
«Бог оставил меня. Во мне живет Бес, а не священник. Только смерть моя может спасти людей.»
Кристина положила листок на пол, присела на колени и ответила:
«Прости. Я люблю тебя еще больше.»
«Нельзя любить Беса».
«Если этот Бес ты – то можно».
«Ты веришь мне?»
«Да».
«Куда мы уйдем?»
«Подальше от людей».
«Я знаю землю обетованную. Она видится мне, лежащая в долине, между гор, усыпленная снегами и туманами. Там белые домики. В них живут Ангелы.»
«Я видела во сне эту землю. Нас там никто не найдет».
…Они вышли из дома, с двумя котомками за спиной. Много вещей пришлось оставить, но так было легче. Кедровый аромат и нерушимая тишь хвойного леса так освежили их, что они прибавили шагу, а шевеление робкого ежа в ближайшей траве впервые вырвало с их лиц улыбки. Она страшно испугалась когда другой еж закопошился прямо под ногами, и закричала.
Священник оказался совсем близко, обнял ее и успокоил нежным голосом, возникшим из ночной бездны. Она узнала его голос. Она хотела его услышать и услышала. Этим голосом шелестели листья, плакала выпь, шептала ночь. Его любимый голос… из ночной бездны. Кристина дышала этим голосом, спрятавшись в его объятиях.
Они шли, будто над бездной, они были вдвоем и никого больше. Ей все показалось, все призрачное появилось, чтобы исчезнуть. Может, призрачны были выстрелы, прогремевшие где-то рядом, призрачны стражники, надрывающие свои глотки от жажды чужой крови и упоения видеть подстреленную жертву…
…Им только показалось…
Лес. То шумящий, то тихий, лес укрыл их надежно, как укрывает всех зверушек от жаждущих крови людей и нелюдей.
Наутро они добрались до пологой горы Оллердален. Священник нес Кристину на руках, перевязывая лоскутами рубахи на каждом привале ее кровоточащий живот. Но жизнь уходила из нее, оставляя след из пропитанных кровью материй. Так оставалась позади короткая жизнь Кристины и узкая дорога, устланная отчаянно красными тряпичными полосками. Он закутал Кристину в сутану; но из раны беспрестанно сочилась кровь. Он взмок под кровяным течением, уносящим жизнь из ее хрупкого тела. В отчаянии он решился поделиться с нею своей жизнью. Перерезал себе запястье, чтобы насытить Кристину кровью своей. Кровь потекла по его пальцам в ее рану.
Подняв голову к небу священник молился, уповая на Бога.
И тогда он увидел распростертую на высокой сосне сутану, которая исчезла когда-то с церковной вешалки. ОН ее снял – дьявольская игра окончена. Все жертвы принесены.
В глубине оставшейся внизу долины клубились дымы. Два крайних поднялись над их сгорающим детством. А средний – над их последним приютом. Дым, вначале раздельный, соединялся наверху облаком и плыл куда-то вдаль, унося с собой остатки истории обитателей этих домов. Идти дальше для него уже не имело смысла. Кристина умирала, и каждое лишнее движение причиняло ей боль. Он опустил ее в густую траву.
– Я умираю? – спрашивала она.
Что принести ей кроме молитвы, молчать или врать, что она будет жить – он не знал. И ей больше не слышался его голос, который она уловила в лесу. И это ей показалось самым страшным. Хотя она прислушивалась еще и еще.
– Ты не бросишь меня?
Он молчал, попробовал ее поддержать и улыбнуться слезящимися глазами – никакой улыбки не получилось.
– Я останусь одна на том свете? Да или нет? Не молчи! – Кристина просила ответить, и он увидел – для нее не существует его немоты.
Кристина отчаянно дышала и проговаривала то, что должна была сказать:
– Мой ангел-хранитель – это ты. Значит, значит… ты всегда будешь со мной, с моей душой. Это мое заветье. Мой бес – мой ангел…
Он кивал ей в ответ. А она все смотрела в небо. Все искала своего священника для жизни вечной…
И он не отдал ее Дьяволу ни живой – ни мертвой.
Лай собак доносился все ближе, к нему ринулись стражники, которым предстояло добежать до него чуть больше ста шагов.
Он поднялся на ноги, поднял бездыханное тело Кристины к небу. Будто спрашивал небесного благословения. Он рассмеялся беззвучно, и вдруг бросился в лесные заросли как в воду, и скрылся в густой непроходимой пуще.
Охранники пошли по следу. Но лес пробудился, лесные твари заголосили тысячами голосов. И явились охранникам монахи-отшельники, шествующие шеренгами, как подготовленное войско. Они шли, сметая все на своем пути, огромные, исполинской силы, с головами и рогами животных. Откуда и куда?
Монахи принадлежали к братствам человекольвов, человекооленей, человеколошадей, человекобыков, человековолков. Преследователи викария в ужасе рассыпались по лесу, и те, кто сумел совладать с собой, бежали, сломя голову, но большей части воинов суждено было погибнуть на месте.
Эпилог
Стоял ясный солнечный день. Над поляной, благоухающей в цветах, резвились бабочки и шмели. За поляной начиналось старое кладбище, заросшее вокруг сорняком. Там давно уже никого не хоронили, говорят, после смерти той несчастной девушки, что связалась с дьяволом.
На самом краю кладбища, у подножия чернеющей статуи ангела возился белобородый старец, деревянным скребком он счищал налет с надписи, начертанной на постаменте статуи. Это было последнее захоронение, рядом с которым старец скосил траву острым кинжалом, и бросил накидку.
Чем явственнее были очертания знаков, тем сильнее на его лице выступала улыбка. И возникло слово. За ним еще одно… Еще…
Надпись на латыни гласила:
«Et veniet ille, a diabulo natus, in terram promissam… dedet homini diligentiam suam eoque hunс рerdet…».[7]
