– Ты живой? – спросил священник.

Янек обернулся. Перед ним стоял будто другой человек. Вроде бы тот же. лишь позже Янек вспомнит что у священника вдруг уменьшился рост.

– Как видите? – ответил Янек. – А вы там не были? – он кивнул за спину.

Прошла долгая пауза. Священник будто изучал Янека, пока не ответил вопросом на вопрос:

– А что там?!

– А как вы тут оказались?

– Сначала ты скажи, как сюда попал? И что тебе здесь надо?

– Как легко открылись двери! – нашелся Янек, – Так легко. А я тут дергаю-дергаю, и он участливо посмотрел на свои ладони. – Все заперто.

Священник снова замолчал, наблюдая за пленником дома. Но Янек спешил разрядить это напряженное молчание:

– А я забежал. Вот! Услышал, будто кто-то позвал…

«Когда он видел множество цветов, он начинал проповедовать им и призывал к восхвалению Господа…, – отец Марк ухаживал за розами и припоминал полюбившиеся ему слова из писаний св. Франциска. – Все создания отвечали любовью на любовь святого. Они ласкались к ласковому. Слушались просящего, повиновались повелевающему».

Бархатные розы, нежные флоксы и лилии, фиолетовые астры, розовые и голубые хризантемы, уютно расположившись в клумбах, с нежным трепетом встречали священника. Он пришел к ним, осторожно ступая. Украдкой он пробирался в самую гущу цветов, принимая самые карикатурные позы, чтоб не нарушить цветник. Священник робко улыбнулся, извиняясь за свое вторжение и принялся выщипывать сорную траву. Иногда он распрямлял спину, и старчески, но с наслаждением покряхтывал. Как совершенен цветочный мир, окруженный суровым кедром. «Как совершенен цветочный мир, – думал он, – и как уродливо устроен мир людской. Почему цветы мудрее нас? Потому что они есть красота божественная».

Отец Марк увидел вдали женщину, похожую на Марту. От неугомонного ветра, встретившего ее в поле, она превратилась в своем воздушном платье в распустившийся цветок пиона, а когда ветер поутих – хризантемы. Священник долго провожал ее взглядом, вспоминая св. Франциска.

«Радуйся, царица премудрость, Господь храни тебя, с сестрой твоей, святой и чистой, простотой. Госпожа святая бедность, господь храни тебя с братом твоим, святым послушанием. Все святейшие добродетели, храни вас Господь, проистекающих и идущих от Него…

Святая премудрость изгоняет Сатану.

Чистая святая простота прогоняет всю мудрость мира сего и мудрствования плоти. Святая бедность прогоняет всякую алчность, скупость и заботы мира сего, и все, что в мире. Любовь святая прогоняет все искушения и все страхи, дьявольские и плотские…»

Когда от Марты осталось лишь светлое пятнышко на горизонте, священник покинул цветник. Его душил кашель.

Он пополоскал воспаленное горло отваром ромашки, боль слегка утихла. Можно умыться – смыть с лица тревогу и упасть в глубокий, как колодец, сон. Но лишь охлаждение кожи и не более. Осиный рой мыслей только разрастался. Теперь видения наполнялись какой-то сценой крови. Будто звери растерзали человека.

Последние события встревожили город. Говорили о них по-разному. Но слова улетали, а в мыслях оставалось одно – неизбежность наказания Господнего. Неизвестная беда бродит шелудивой овцой, бродит ночью и днем, к кому забредет? К тебе – глухой дровосек, к тебе – болтливый водовоз, к тебе – скрытный камерарий?

По всему городу разносились вести: на священника их прихода нападают свои же горожане, пытаются раскрыть тайну связи его с нечистой силой, их науськивает кто-то из Ратуши.

– Чего добиваются правдолюбцы?

– Дураки они. Слышали? Бегут они оттуда как зайцы.

– Неспроста. Боятся кого-то.

– Грешно на пастыря руку поднимать.

– Про людей-волков сказывают. Но никто их не видел, все брехня.

– Бабка с кладбища пришла. Вон сумасшедший сын фру Изольды, видел ее, как бы его не утянули вслед за сестрой. Ходит-кричит на каждом углу, все о каких-то жертвах в угоду дьяволу.

– Без нечистой силы нигде не обходится. В последний раз налетчики едва унесли ноги.

И никто не мог толком сказать, что с ними произошло. Все связывали эти воинственные походы не только с ревностью неугомонного Ларса, но и с исчезновением людей. Олина, лесоруб, молодой работяга Эйен, кто следующий? Уже не закрыть глаза на происходящее. Да и глупо отбеливать служителя церкви, даже если он был ни в чем неповинен – он должен знать хоть кусочек правды.

Недавно этот странный священник приходил в дома родственников пропавших, еще он побывал у тех, кто избивал его. Своими догадками он ни с кем не делился, но видно было – он в чем-то замешан.

Когда он постучал в двери родителей Олины – ее сумасшедший брат заверещал, и стал прятаться под кроватью. Фру Изольда не поверила своим ушам, когда сказали ей, что на пороге стоит священник. Отца дома не было – он уже несколько дней, как в отъезде. Здоровья нет, а он запряг свою клячу в телегу и уехал на заработки – где-то собирают урожай – он помогает перевозить. Священника приняли, и теперь, за этим трудным разговором, Фру Изольда периодически кричала на недоразвитого сына, чтобы он заткнулся. Подросток продолжал ползать под кроватью, вытащил ящик с деревянными игрушками, и высовывал оттуда разные предметы, рычал и тявкал, очевидно в надежде напугать священника.

Фру Изольда была немногословна. Окаменело ее горе, и сжалось сердце от потерянной надежды найти дочь живой. Она не могла ничего вспомнить. Язык заплетался, как у пьяной. Родители готовы винить любого, кто может быть причастен – в горе не бывает непричастных.

Священник попросился в комнату Олины, но мать воспротивилась этому. Особенно решительно она отвергла его предложение осмотреть комнату в ее присутствии. Он пытался узнать, что Олина рассказывала, с кем уходила на прогулки, но мать отвечала, что у девушки было много подруг.

Уже в спину уходящему священнику она вдруг заявила:

– Вы уже приходили к Олине…

– Что? – он сразу остановился, но не поворачивался к ней.

– Вы были у нас и разговаривали с ней, вон там, – она показала рукой куда-тов сторону. – Почему Вы об этом не вспоминаете? У Вас, что? Память отшибло?

– Я только исповедовал Олину в церкви – у вас я никогда не был.

– О-о! Странно слышать мне от Вас такие слова. Ну все – идите. Бог Вам судья.

Он оглянулся на несчастную женщину, перекрестил ее, и пошел быстрым шагом прочь.

Той же ночью народ вышел в свой факельный поход. К ним присоединили отряд солдат. Люди прочесали лес, но ни людей-волков, ни их логова не обнаружили.

День, яркий и свежий, переливает солнечное золото по веткам берез. Сад утопает в роскошном цветении. Стоит райская тишина. В это весеннее блаженство случайной птицей залетает звонкий девичий смех.

Между яблонь кружится девушка в тонком платье. Она зовет кого-то, тихо-тихо. Голос – будто не голос, а птичье пение, кажется знакомым священнику, вот девичьи руки уже обвились вокруг его головы. Пара кружится, то ли кружится цветущий сад? Все покрыто яблоневым цветом – не отличить деревьев от людей.

– Смотри на меня, я раздета твоими руками. Прячься со мной. Мои волосы – твой кров. Мои губы – твой хлеб. Мое тело – твоя земля. Мои глаза – твое небо. Моя душа – твой Бог…

Он молчит, восхищенно глядя на нее:

– Нет, нет. Не заменит женщина Бога, – это говорят его глаза.

– А может женщина – это и есть Бог на земле? Женщину можно любить как Бога и больше чем Бога.

Они продолжают кружиться. Но вот он кружится один, вцепившись руками в пустоту…

Льется невидимый дождь. Перекрестив руки, девушка стягивает через голову мокрое платье. И он узнает в ней Кристину. Мокренькая, дрожащая, она залазит в пустую бочку, наполненную до краев студенистым соком. Он черпает его пригоршнями и пьет. Она окунается с головой и раскрывает глаза. Ему видны ее глаза. Она смотрит из бочки на небо. И он целует поверхность, позволяющую увидеть эти глаза. Дождь обретает видимость и каждая капля приносит наслаждение. Дождь белеет и сыпется яблоневым цветом и покрывает волосы и лица лепестками цветов. Лепестки текут вместе с каплями сока. И снова глаза! Но! Сколько страдания и упрека спрятано в этих глазах! Он трусливо прячется от них, но в ладонях не находит спасения. Его руки сползают с лица – перед ним всплывает головка ребенка, какой-то маленькой девочки, чьи волосы расплываются, закрывая всю поверхность бочки. Голова поворачивается – на него в упор смотрит Олина, она не пропадала, она живет в саду.